Николай Непомнящий. Гуанчи: последние из атлантов. 2. К Оловянным островам.
см. Глава 1. Неразгаданные тайны
Глава 2. К Оловянным островам
Лишь в странствиях себя мы познаем…
Сабир Термези
Маленькая Троя стала известнейшим городом мировой истории благодаря великому поэту древности Гомеру. Тартесс — первый торговый и культурный центр западного Средиземноморья, кажется, навсегда исчез из памяти народов и с лица Земли два с половиной тысячелетия назад. Все попытки обнаружить этот город пока что не дали результатов… Однако, несмотря на то, что найти его руины не удается, ученые все чаще и чаще обнаруживают его могучее влияние в самых отдаленных уголках древнего мира.
Древний Таршиш (так называли его финикийцы), или Тартесс (это греческое название) — современник Вавилона и Ниневии, Мемфиса и Кносса. Родился он на берегах Гвадалквивира, на юго-западе Пиренейского полуострова во II тысячелетии до нашей эры, когда Средиземноморье населяли разноязыкие многочисленные племена. Доподлинно известно, что к 1000 году до нашей эры он превратился в крупный торговый центр Запада античного мира. Идентичность библейского Тарсиса с Тартессом доказана. Сами же жители называли свой город Тартис.
Удивительно выгодное положение города (всего два дня плавания от Гибралтара на север вдоль Пиренейского полуострова) предопределило место Тартесса в истории древнего мира и нашем повествовании. «И позвал правитель тартесские корабли, и послал их в Офир за золотом. Раз в три года приплывали тартесские суда и привозили золото, серебро, слоновую кость, обезьян и павлинов»,— прочли ученые на одной из глиняных шумерских дощечек. Значит, тартессцы знали восточное Средиземноморье и Африку?
Видимо, знали и даже, как видно, состояли на службе у правителей древних государств Востока. Есть все основания полагать, что корабли тартессцев были сделаны из ливанского кедра и использовались при царях Хираме и Соломоне для дальних плаваний. То, что они привозили слоновую кость, золото и обезьян, говорит об их дальних африканских путешествиях, но нас сейчас интересует не это.
«За Кантарой (Крит.— Н. Я.) есть загадочная страна Анаку — земля олова…» — гласит ассирийская надпись, сделанная при Саргоне I. Древнее олово – вот что волнует ученых. Где находилась страна олова; чьим оловом жил древний мир – азиатским или европейским? Сегодня историки и ареологии уверенно говорят – европейским, ибо стало известно, что в Передней Азии олова не знали до 2050 года до нашей эры, в то время как в Древнем Египте и на Крите уже использовали его в 2750 году. Классическая пропорция бронзы — 90 процентов меди и 10 процентов олова — была открыта на Пиренейском полуострове, в Тартессе…
Ученые установили, что за несколько десятков веков до нашей эры Тартесс, представлявший богатый металлами Пиренейский полуостров, торговал со всеми государствами древнего Средиземноморья. Финикийцы получали из Тартесса огромное количество серебра. Они привозили его столько, что даже меняли свинцовые якоря своих судов на серебряные. Ассирийцы знали Тартесс через финикийцев, однако один из царей Ассирии все же записал на глиняной дощечке: «Все правители Центрального моря от страны Иаднан (Кипр.— Н. Н.) до страны Тарсис склоняются у моих ног…» Жители Тира плавали в Тартесс и доставляли ассирийцам серебро и олово.
На Древнем Востоке олово нигде не находили в слитках. Значит, сюда привозили уже готовую продукцию? Археологические находки на Крите отодвинули эру торговых связей в Средиземноморье еще на одно тысячелетие в глубь истории: на Крите найдены Берийские серебряные и медные кинжалы, относящиеся к III тысячелетию до нашей эры, а.в Трое II (2400 год до нашей эры) — серебряные вазы с Пиренейского полуострова. На западе Средиземноморья обнаружены медные бруски с Крита и другие критские изделия. До середины I тысячелетия до нашей эры шла оживленная морская торговля со странами Южной Европы и Азии. Копи Сьерра-Морены регулярно поставляли античному миру ценные металлы. Однако запасы серебра и олова Тартесса начали понемногу истощаться.
На карту была поставлена репутация древнего торгового и культурного центра. Тартесские купцы — отличные мореходы — не могли допустить ни малейшего сбоя в торговле и, буквально продираясь сквозь ревущие валы Бискайского залива, пошли дальше на север. Там, согласно сообщениям очевидцев и отдельным изделиям, случайно попавшим на тартесские рынки, находились богатейшие залежи ценных металлов. В это время с юга к Тартессу подбиралась страшная опасность: прочно обосновавшись на североафриканском берегу, финикийская колония Карфаген начала обширные территориальные захваты по всему Средиземноморью.
… На Пиренейский полуостров карфагеняне придут, как и в Сицилию,— не торговцами, а захватчиками. Основанный около 1100 года до нашей эры недалеко от Тартесса финикийский Гадес станет базой и перевалочным пунктом карфагенян, отсюда они нападут на города в устье Гвадалквивира. Отсюда двинутся по океану к Канарским и — возможно — Азорским островам…
Сегодня ученые уже не сомневаются, что именно они, карфагеняне, через пять веков сотрут с лица земли последние дома Тартесса и станут властителями огромных областей. Реакцией на захватническую политику Карфагена станет союз иберов и массалиотов, объединившихся для войны против финикийской колонии. Она потеряет множество владений, но власть над морем остается. Ворота Гибралтара будут надолго заперты для мореплавателей всего мира. Но все это будет через несколько веков…
… А в середине II тысячелетия до нашей эры тартессцы осторожно обследовали северные воды Бискайского залива в поисках островов, богатых оловом и серебром. Насколько плодотворными были те поиски, сегодня можно судить по археологическим находкам, прочно связавшим судьбу Пиренейского полуострова и Британских островов. Тацит отмечал среди древних жителей Британии отдельных иберов. Мегалитические постройки Ирландии удивительно схожи с дольменами Испании. Некоторые изделия с Пиренейского полуострова дошли до Рейна и Дуная.
К сожалению, мы ничего не знаем об этнической принадлежности тартессцев.
Слово «Касситериды», принятое для обозначения Оловянных островов, пришло на Восток из Западной Европы. Племя касси жило в те времена в северо-западной Галлии и южной Англии, на родине олова. Слово «касси-терос» — докельтское, но имеется и в кельтских языках. Именно оттуда оно попало к грекам, а затем к арабам и индийцам. Это убедительно доказал английский лингвист Холдер в работе «Докельтский словарный запас».
Став торговым партнером Британии, Тартесс не прекратил свою посредническую деятельность, и доказательством тому — находка в Фалмуте (Корнуэлл) оловянного, в форме ласточкиного хвоста, бруска, аналогичного тому, что делали на Крите. Что это, еще одно свидетельство крито-тартесских связей, а может быть, крито-британских?
Древние авторы говорили о Тартессе: «Во-первых, он удален от Столбов Геркулеса на два дня пути, во-вторых, он получает олово от кельтов, а в-третьих, тартессцы сообщают, что эфиопы населяют земли до Эритреи…» Это доказательство могущества Тартесса еще больше укрепило веру ученых в возможность длительных к прочных контактов города с различными уголками древнего мира.
В VI веке до нашей эры город перестал существовать. Сильно обеспокоенная интенсивными торговыми связями, миновавшими Карфаген, североафриканская колония Финикии под угрозой нападения греков начала подготовку нескольких крупных морских экспедиций. Одна из них пошла на юг вдоль берегов Северо-Западной Африки и стала известна миру по знаменитому отчету Ганнона в храме Кроноса в Карфагене, другая вышла из Гибралтара и двинулась на север, мимо разрушенного Тартесса к Оловянным островам…
«Обычное дело для жителей Тартесса вести торговлю в пределах Эстримнид. Но и поселенцы Карфагена не раз в края езжали эти. Пуниец Гамилькон, который сам сообщает, что все это испытал на деле, с трудом доплыв туда, говорит, что сделать такой путь возможно только в четыре месяца; тут нет ни течений, ни ветра, чтобы гнать корабли, ленивая поверхность тихих вод лежит неподвижно. Не раз встречаются здесь и стаи морских зверей, и между кораблей, ползущих очень медленно, ныряют чудища морей…»
О поездке Гамилькона, по значению куда более важной, чем плавание Ганнона, мы знаем ничтожно мало. Без сомнения, он тоже оставил отчет в храме Кроноса в Карфагене, но до нас это сообщение не дошло. Единственное более-менее полное упоминание об этом предприятии сохранилось у Руфа Феста Авиена в «Морских берегах», писавшего о событии через 900 лет после того, как оно совершилось. Но Авиен наверняка знал тогда оригинальный текст — описания плавания, так что ученые ему верят.
Плиний, который тоже, как полагают, видел подлинник, говорил, что «Гамилькон исследовал внешние границы Европы». Поэтому кое-кто из специалистов делает вывод, что адмирал открыл для Карфагена не только Страну Олова, но и Страну Янтаря, Действительно, на Крите, в Трое, Микенах и Пилосе найден янтарь. Но он относится к более раннему периоду истории, когда Карфагена еще не было. Тогда монополию торговли на море сохраняли финикийцы, критяне и тартессцы, и янтарь с Балтики доставили скорее всего они.
Дату плаваний Гамилькона можно установить только приблизительно. Плиний утверждал, что «это случилось, когда Карфаген был в зените славы» — то есть до поражения при Сиракузах и Гимере (480 г. до н. э.) — это «верхняя граница». То, что они хотели поскорее воспользоваться поражением Тартесса (а разрушен он был около 500 г. до н. э.) дает нам «нижнюю границу» датировки. Значит, плавание состоялось между 500 и 480 гг. до н. э.
Авиен сообщает о поездке, но при этом не упоминает Британские острова. Однако это не значит, что Гамилькон туда не заходил. Зная купеческий деловой характер карфагенских мореходов, можно смело предположить, что адмирал пытался установить прямые контакты с горняками оловянных рудников Корнуэлла.
В «Морских берегах» Авиен дает описание одного из внешних морей Западной Европы: «... тут начинается залив Атлантический… громада каменных вершин вся главным образом на юг обращена… Внизу же этих гор, у самого подножия, где выступает мыс… широко открыт Залив Эстремнийский. В нем лежат те острова, которые зовутся Эстремнидами; широко раскинувшись, богаты они металлами, свинцом и оловом. Народу там много живёт… Они широко бороздят и море бурное, и бездны океана, чудищ полные… Но чудное дело — они готовят себе корабли из сшитых шкур… Пуниец Гамилькон, доплыв 5 сюда, говорит, что сделать такой путь возможно только в четыре месяца…»
Некоторые исследователи, например, П. Гаффарель, автор известной «Истории открытия Америки до Колумба», высказывает предположение, что Гамилькон заплыл в Саргассово море за Азорские острова. Однако экспедиция отправлялась не на Азоры, тогда еще не известные скорее всего древнему миру, а в Британию. К тому же, в описании путешествия нет ни малейшего намека на шторм, который мог бы отнести корабли на запад, далеко в Атлантику. Наоборот, в отчете говорится о полном штиле. Некоторым исследователям это кажется подозрительным, ведь Бискайский залив всегда славился морскими бурями… Но вспомним Магеллана, два тысячелетия спустя плывшего по Великому океану и ни разу не попавшего в шторм. Именно он назвал этот океан Тихим.
Все феномены путешествия могли встретиться Гамилькону в районе Гадеса или севернее. Летом на широте Гибралтара часто наступает затишье, и океан похож на зеркало. Тут и там попадаются болотца морских растений. Здесь очень любят пастись жирные тунцы, косатки и акулы. Их-то и видел Гамилькон.
А сказка о чудищах морей была придумана специально, чтобы отвадить конкурентов — греков и римлян; сколь тщательно карфагеняне старались скрыть свои достижения от других, можно судить хотя бы по рассказу Страбона: «Когда однажды римляне преследовали владельца корабля с целью узнать эти места торговли, то он из корысти намеренно навел свой корабль на мели и разбил свое судно, чтобы преследовавший его римлянин не узнал цели плавания…»
Гамилькон открыл для Карфагена оловянные рудники, и тот их использовал: Касситериды перестали быть загадкой для древнего мира.
Экспедиция Ганнона
«Постановили карфагеняне, чтобы Ганнон плыл за Геракловы Столпы и основал города ливиофиникян. И он отплыл, ведя 60 пентеконтер (пятидесяти-весельных судов. —Н. Н.) и множество мужчин и женщин, числом в 30 тысяч, и везя хлеб и другие припасы».
Эти первые строки документа на греческом языке, известного как «Перипл Ганнона». Слово «Перипл» на греческом языке означает «плавание вокруг», «объезд по морю», а в более привычном употреблении — «плавание-вдоль морских берегов». Каждая подробная лоция требовала обязательного указания расстояний между географическими точками. Постепенно многие периплы соединялись… и рождались лоции. Так что данный перипл — в общем-то не перипл, а отчет карфагенского адмирала о плавании вдоль западноафриканских берегов. Отчет этот был выставлен на всеобщее обозрение в храме Кроноса в Карфагене. А до нас он дошел в греческой рукописи X века нашей эры.
О Ганноне упоминали Псевдо-Аристотель, Помпоний Мела, Плиний Старший и другие авторы. Сведя воедино их сведения, можно предположить, что флотилия отплыла от берегов Карфагена около 525 года до нашей эры, но не позже, так как именно в 525 году персы захватили Египет, и их нашествие угрожало карфагенской державе.
«Когда, плывя, мы миновали Столпы и за ними проплыли двухдневный морской путь, мы основали первый город, который назвали Фимиатирион; около него имеется большая равнина. Плывя оттуда на запад, мы соединились у Солунта (сегодня это мыс Медуза.— Я. Я.), ливийского мыса, густо поросшего деревьями. Соорудив храм Посейдона (наверняка Посейдон появился при переводе на греческий язык. В первоначальном тексте скорее всего стояло имя пунического бога Йамма), мы снова двигались на восток, пока не прибыли в залив, густо заросший высоким тростником; там было много слонов и других пасущихся животных».
Далее следует рассказ, который дает представление о первых днях экспедиции. Многие названия населенных пунктов и другие географические названия не совпадают с современными, и это настораживает некоторых специалистов. Однако французские ученые Ж. Марси, А. Лот Ж. Рамэн, работавшие в Марокко, выяснили, что раньше названия совпадали с теми, что приводит Ганнон, и изменились они буквально в нашем веке. Так прояснились многие ранее непонятные места в повествовании Ганнона.
…Все дальше к югу уходили суда Карфагена. Близ сегодняшнего Рабата адмирал взял на борт переводчиков из числа живших там финикийцев и местных жителей. «А оттуда мы плыли на юг 12 дней, проходя вдоль страны, которую целиком населяли эфиопы, говорили же они непонятно даже для ликситов (переводчиков.— Я. Я.), бывших с нами… Плывя от них в течение двух дней, мы оказались на неизмеримом морском просторе, против которого на берегу была равнина; там мы видели огни, приносимые отовсюду через определенные промежутки времени; (их было) то больше, то меньше». Ученые считают, что это были огни кочевников в районе бухты Бижагош у гвинейских берегов. Такие огни — может, это были и лесные пожары — видели два тысячелетия спустя первые европейцы, появившиеся в этих краях.
«Запасшись водой, мы плыли оттуда вперед вдоль берега пять дней, пока не прибыли в большой залив, который, как сказали нам переводчики, называется Западным Рогом. В этом заливе есть большой остров, сойдя на который мы ничего не видели, кроме леса, а ночью мы видели много зажигавшихся огней, и игру двух флейт слышали мы, кимвалов и тимпанов бряцание и крик великий. Страх охватил нас, и прорицатели приказали покинуть остров. Быстро отплыв, мы прошли мимо страны горящей, заполненной благовониями; огромные огненные потоки стекают с нее в море».
До сих пор, то есть до потоков, стекающих в море, текст перипла более-менее понятен, и наблюдения Ганнона и его спутников можно сопоставить с данными европейских путешественников XIX века.
Шотландский врач Мунго Парк пишет: «Сжигание травы в стране мандинго приобретает огромные масштабы. Ночью, насколько хватает глаз, видны равнины и горы, охваченные огнем. Огонь отражается даже на небе, делая небеса похожими на пламя. Днем повсюду видны столбы дыма. Но выжженные места скоро зарастают свежей зеленью, местность становится приятной и здоровой…» Такие именно огни могли показаться Ганнону потоками, стекавшими в море. Но вот что было дальше.
«Но и оттуда, испугавшись, мы быстро отплыли. Проведя в пути четыре дня, ночью мы увидели землю, заполненную огнем; в середине же был некий огромный костер, достигавший казалось, звезд. Днем оказалось, что это большая гора, называемая «Колесницей богов». Как далеко зашла экспедиция?
На 4070 метров возвышается над Гвинейским заливом гора Камерун. Это действующий вулкан, последнее извержение имело место в 1925 году. Скорее всего экспедиция Ганнона все же добралась до Камеруна. Если это так, то карфагенский адмирал открыл около 6 тысяч километров африканского побережья.
Недавно внимание ученых привлек один на первый взгляд незначительный момент в повествовании. Ганнон часто приводит в отчете местные названия. Но откуда он их брал? У местных жителей? Но он почти не выходил на берег. У переводчиков, взятых на борт? Но он взял их севернее, и они не могли знать названия более южных районов. Может быть, адмирал знал о них больше чем принято считать? Располагал ли он данными, добытыми за сто лет до него финикийскими мореходами, совершившими по заданию фараона Нехо плавание вокруг Африки? Или в его распоряжении были иные сведения?
Плавания Ганнона наверняка были цепочкой последовательных экспедиций. Можно смело предположить, что какие-то суда Ганнона заходили на Канарские острова, которые лежали на их пути. В свое время мы расскажем о таинственных наскальных надписях, обнаруженных на некоторых островах архипелага. По всем предположениям, они принадлежат финикийцам…
Клад на острове Корву
Штормы не редкость на Азорах. Громадные мутно-зеленые валы обрушиваются с невероятной силой на берег, дробя и разрушая скалы, размывая песок… «В ноябре 1749 года после нескольких дней шторма была размыта морем часть фундамента одного полуразрушенного каменного строения, стоявшего на берегу острова Корву. При осмотре развалин найден глиняный сосуд, в котором оказалось много монет. Вместе с сосудом их отнесли в монастырь. А потом раздали сокровища любопытным жителям острова. Часть монет отправили в Лиссабон, а оттуда позже патеру Флоресу в Мадрид…»
Так рассказывал об удивительной находке на Азорских островах шведский ученый XVIII века Юхан Подолин в статье, напечатанной в журнале «Гетеборгский учёный и литературный коллекционер» и снабженной таким подзаголовком: «Некоторые замечания о мореплавании древних, основанные на исследовании карфагенских и киренских монет, найденных в 1749 году на одном из Азорских островов».
«Каково общее количество монет, обнаруженных в сосуде, а также сколько из них было послано в Лиссабон — неизвестно,— продолжает Подолин.— В Мадрид попало 9 штук: две карфагенские золотые монеты, пять карфагенских медных монет и две киренские монеты того же металла. Патер Флорес подарил мне эти монеты в 1761 году и рассказал, что всякая находка состояла из монет того же типа. То, что монеты частично из Карфагена, частично из Киренаики, несомненно. Их нельзя назвать особо редкими, за исключением золотых. Удивительно, однако, то, в каком месте они найдены!»
Да, клад североафриканских монет обнаружили на одном из Азорских островов — Корву, расположенном на полпути между Старым и Новым Светом. Сам по себе факт, если отказаться от многочисленных гипотез о плаваниях древних в Атлантике, примечателен. И не удивительно, что на протяжении столетий достоверность его оспаривалась. Француз Мее в интересной книге по Истории Азорских островов считает находку явным вымыслом ввиду… отсутствия каких бы то ни было поддающихся проверке фактов.
Но временное отсутствие доказательств еще не дает права отрицать исторический факт, и крупнейший немецкий ученый своего времени А. Гумбольдт нисколько не сомневался в подлинности находки, о которой сообщил Ю. Подолин. Кстати, он снабдил статью изображениями найденных монет (может быть, они и сейчас хранятся в какой-нибудь нумизматической коллекции?). Мее уверяет, что Флореса ввели в заблуждение. Но с какой целью? Для чего нужен был такого рода подлог? Ради славы? Сомнительно. Энрике Флорес был выдающимся испанским нумизматом, авторитет его велик и сегодня — его нельзя обвинить в неопытности или недобросовестности.
Нашлись и такие, кто утверждал, что монеты были просто-напросто украдены в Лиссабоне у одного из коллекционеров, а историю с кладом придумали для сокрытия преступления. Однако подобные рассуждения, замечает известный немецкий ученый Рихард Хеннинг, вообще могут положить конец любым исследованиям в области древней истории, поскольку не исключена возможность подлога при любых археологических раскопках…
Отметает эту версию и самое простое рассуждение: зачем кому-то понадобилось красть какие-то мелкие монеты — ведь из девяти штук только две были золотыми. Наконец, подлинность находки может быть доказана еще и тем, что в то время, то есть в середине XVIII века, ни один мошенник не смог бы правильно подобрать столь прекрасную серию карфагенских монет, относящихся к весьма ограниченному периоду — 350—210 годам до нашей эры.
Не так давно монеты, изображенные в статье Подолина, подвергли новому исследованию. Французский историк и археолог Моно проконсультировал находку у профессора Ж. Ле Ридера, хранителя парижского Кабинета медалей, который уточнил датировку монет.
Первая и вторая — золотые, относятся к Карфагену 350—320 годов до нашей эры; третья — медная, 264— 241 годы до нашей эры; четвертая и пятая — медные, изготовленные в карфагенской мастерской на Сардинии в 300—264 годах до нашей эры; шестая — медная карфагенская монета 221—210 годов до нашей эры; седьмая — медная, вероятно, сделана в карфагенской мастерской на Сицилии в конце IV, начале III века до нашей эры; восьмая — бронзовая монета из Киренаики начала III века до нашей эры; девятая — медная монета неизвестной мастерской начала III века до нашей эры. Таким образом, клад состоял из одной киренаикской и восьми карфагенских монет.
Но кто оставил на Корву древние монеты? Что, если это сделали средневековые арабские или норманнские суда? Скорее всего не они, ведь трудно предположить, что моряки средневековья проявили жгучий интерес к древним монетам, не имевшим тогда никакой ценности:.. Остаются сами карфагеняне. Мы уже знаем об экспедициях Ганнона и Гимилькона. «Один из таких кораблей мог быть отнесен постоянным восточным ветром в Корву», замечает Подолин.
Современные исследователи согласны с ним. Они исключают гипотезу о том, что сосуд с монетами попал на остров с остатками полуразрушенного или покинутого командой судна. Морские течения проходят мимо Азорских островов прямо к Гибралтару, поэтому дрейф против течения исключается. Несомненно, остров посетил корабль с командой. Сколько таких безвестных мореходов бороздили воды Атлантики, заходили на Канары, Мадейру, а может быть, даже в Новый Свет?..
В страну янтаря
Об этом путешественнике древности написано столько исследований, что им позавидовал бы любой средневековый участник Великих географических открытий. По-настоящему великими были открытия древних, и имена героев уже никогда не дойдут до нас сквозь тысячелетия. Известны крупицы — отдельные высверки во мраке неизвестности. Среди них Пифей — «великий лжец». Так несправедливо окрестили его современники. Да и не только они и не только его.
В средние века считался лжецом и Марко Поло, и многие другие менее известные первооткрыватели далеких земель. Родиной Пифея была Массилия, и жил он в IV веке до нашей эры. Он был не купцом, а скорее ученым со скромными средствами, так, по крайней мере, пишут о нем историки античности. Можно предположить, что главное свое плавание он совершил по поручению богатых массильских купцов, которым нужны были правдивые сведения о землях олова и янтаря.
Норвежский исследователь В. Стефанссон пишет, что массильский корабль был прочным судном длиной до 40 метров, способным долго плавать в водах Северной Атлантики. Водоизмещение его достигало 400—500 тонн, так что корабль Пифея был крупнее и маневреннее скорлупки «Санта-Мария» Колумба, которая 18 столетий спустя пересекла Атлантику.
Главной задачей Пифея было выяснить, остров ли Британия, или часть материка. Во время своего плавания вокруг Британии Пифей совершил подвиг, и имя его прославилось, несмотря на озлобленную критику многих современников и более поздних авторов. В течение шести дней он плыл по Северному морю к загадочной земле Туле.
Две тысячи лет исполнилось спору о том, что это за земля — Туле. Называют и Норвегию, и Оркнейские острова, и даже Исландию.
Хотя подлинники записок Пифея утеряны, мы много знаем об их содержании. Античные географы и историки интересовавшиеся Британией, немало заимствовали из его трудов. Но о плавании в Страну Янтаря мы знаем еще меньше, чем о пребывании в стране Туле. Из всех районов, где возможно, побывал Пифей, янтарь имеется только на Северных Фризских островах, и запасы его там могли стать основанием для постоянных торговых связей.
Отношение к Пифею изменилось лишь через тысячелетие. Его стали считать не только правдивым писателем, автором трактата «Об океане» и «Описания земли», но и приписали ему то, чего он явно не совершал — например, открытие Исландии…
И еще очень важный момент, ради которого мы, собственно говоря, и включили этот сюжет в наше повествование о Канарских островах. Экспедиция массалиотов под началом Пифея — прекрасный пример дружелюбного отношения представителей цивилизованного мира к племенам и народам, стоявшим на более низком уровне социального и культурного развития. Ведь именно благодаря этому эллинам удалось проникнуть в такие области Ойкумены — Северо-Западной Европы и Африки,— куда позже буквально продирались вооруженные до зубов римские легионеры, а еще позже — конкистадоры средневековья…
Греки в Атлантике
Штормовые ветры с востока вынесли корабль Колея через Гибралтар в океан. Он первым из известных нам греков оказался в Атлантике. «…После этого корабль, принадлежащий самосцу Колею, по пути в Египет, занесен был на этот самый остров Платею (остров Бамба у берегов Северной Африки.— Н. Н.)... затем они снялись с якоря и пустились в море по направлению к Египту, восточным ветром были отнесены в сторону, ветер не унимался, так что они прошли Геракловы Столбы и прибыли по указанию божества в Тартесс». О Тартессе мы уже упоминали, здесь нам важно другое — греки выходили в Атлантику за несколько веков до начала нашей эры и могли посещать Канарские острова. При поисках возможных предков канарцев понадобятся и эти сведения.
Правда, возможно, что молва приписала Колею подвиги, совершенные несколькими, а может быть, и многими мореходами, чьи имена не сохранились. Но это не меняет сути открытий. Дата плавания Колея точно не установлена, но это был примерно 600 год до нашей эры.
Прошло 70 лет. Авиен сообщает: «…колонны Геркулеса. Шумит вокруг них могучий ветер Севера, они ж незыблемо стоят. Выдаваясь вперед, высокий горный кряж здесь к небу поднимает свою главу. Эстримнидой она звалась в более древние времена». И далее — рассказ об Эстримнидах, олове и цинке. И о путешественнике Эвтимене из Массилии. Он совершил свое плавание в году до нашей эры.
Ученые назвали его экспедицию попыткой жителей Массилии поселиться по побережью Африки, попыткой, которой вскоре воспользовались карфагеняне». Где побывал Эвтимен — неясно. Судя по его рассказу, он дошел на севере чуть ли не до Ирландии, на юге — до устья реки Сенегал. «Когда Сципион Эмилиан стоял в Африке во главе войска, автор анналов Полибий получил от него флот для того, чтобы, проплыв вокруг, исследовать эту часть света»,— читаем мы у Плиния Старшего.
Победа Рима над Карфагеном положила конец блокаде Гибралтара. Но о западном побережье Африки римляне знали гораздо меньше в 150 году до нашей эры, чем на несколько столетий до них греки, финикийцы и карфагеняне. С победой Сципиона над пуническим соперником Рима римляне заинтересовались странами, с которыми Карфаген торговал. Самым южным пунктом, куда смог дойти Полибий, был мыс Зеленый. И наверняка римские суда заходили на Канары, которые лежат на морских путях из Европы в Западную Африку.
Продолжение следует…
см. Глава 3. Легенда о Брендане и «блуждающих островах»
- атлант,Тартесс,Канар,Ганнон,гуанч
Leave a reply
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.