Винокуров Н. Практика человеческих жертвоприношений в античное и средневековое время

Ахилл приносит в жертву духу Патрокла пленных троянцев. Фреска из этрусской гробницы Франсуа, IV в. до н.э. Музей Торлония, Рим

Человек с древнейших времен полагал, что все существующее вокруг него находилось в прямой зависимости от задабривания божественных сил. Природа, земля и воды, небесные светила, растительный и животный мир, да и он сам напрямую зависели от их ублажения и хорошего кормления различными дарами и жертвами. Иначе божества, разгневанные непочитанием, могли отнять долголетие, здоровье и жизненную силу, благосостояние и богатство угодий, удачу на войне, охоте и рыбной ловле, плодородие полей и виноградников, плодовитость домашнего скота и птицы, детей и возможность продолжения рода.

Жертвы, приносимые божествам, были бескровные – из первинок урожая, плодов, печений, масла, меда, кисло-молочных продуктов, благовоний, напитков, – и кровавые , предполагавшие убийства людей или животных. Кровь и насилие самым загадочным образом таились в основах древних языческих верований (Буркерт В., 2000, с. 406). Выбор жертвы и ритуала определялся обычаем, моментом и поводом совершения жертвоприношения, оговаривался устными или записанными в законах культовыми правилами, и в обычной религиозной практике ограничивался посвященными ему атрибутами. В любом случае жертвы предназначались для временного услаждения божества, героя или предка, которые насыщались ее духом (Тайлор Э. Б., 1989, с. 474). В ходе жертвоприношения человек, занимая срединное место между нижнем миром, царством хтонических божеств и верхним миром – обиталищем богов-небожителей, поддерживал связь между ними (Молева Н. В., 2002, с. 70 и сл.). Чем больше жертв, тем большую близость к божеству ощущали древние. Вполне возможно, что найденный в Коринфе глубокий колодец эпохи ранней бронзы, доверху забитый останками более двадцати человек, можно считать результатом жертвоприношений, связанных с поклонением подземным стихиям (Андреев Ю. В., 2002, с. 69). Смертельный удар жертвенного меча или топора – кульминация убиения жертвы, потоки крови – самой уходящей жизни жертвы, последующие акты драмы, связанные с расчленением (или разрыванием), сжиганием и поеданием жертвы, – вот те основы переживания «священного», а не только благочестивая жизнь, молитвы, песнопения и танцы (ср.: Буркерт В., 2000, с. 406 и сл.).

В Средиземноморье и Причерноморье человеческие жертвоприношения были известны с глубокой древности – по меньшей мере с эпохи энеолита-бронзового века. Как показывают сюжеты мифов и археологические находки ритуальные убийства людей в религиозной жизни многих древних народов региона играли весьма значимую роль. Отголоски этих обрядов сохранились в «генетической» памяти современных поколений. Не случайно, любые тайные ритуалы, совершаемые под прикрытием религиозных верований, связывались в сознании обывателей с жертвоприношением детей и взрослых, пролитием крови и использованием ее в мистических целях (ср.: Болотов В.В., 2001, с. 15 и сл.).

Кровавые жертвоприношения, видимо, более поздние, чем бескровные, прошли в своем историческом развитии путь от человеческих жертв до их символической замены пролитием крови (например, в обряде бичевания эфебов ( Paus ., III , 16, 7), или замены ритуального убийства поединком, играми, на Крите – тавромахией, смертельно опасными трюками на разъяренных быках, в Риме – гладиаторскими играми (Штаерман Е. М., 1985, с. 150; Савостина Е. Л., 1992, с. 371, прим. 34). Гибель человека и животных в ходе подобных сакральных «забав» воспринимались как проявление особого «божественного» промысла или жребия (Андреев Ю. В., 2002, с. 384 и сл.).

В основе кровавых жертвоприношений находилось одно из наивно-реалистических первобытных представлений о том, что жизнь есть кровь . Сообразно с этим божеству приносится в жертву кровь и даже бестелесные духи считались способными потреблять ее (Тайлор Э. Б., 1989, с. 469-470). Кровь не могла проливаться на землю, но только на алтарь, в огонь или жертвенную яму. Ее могли собирать в специальную чашу, из которой окропляли алтарный камень и иногда присутствующих при обряде посвященных (Буркерт В., 2000, с. 408).

Судя по археологическим материалам, в крито-микенскую эпоху происходили человеческие жертвоприношения, сопровождаемые как и во время жертвоприношения быков сбором крови в особые вотивные сосуды для совершения возлияний. Случались даже жертвоприношения детей, закономерным финалом которых являлось последующее расчленение младенцев и даже ритуальный каннибализм (см.: Энциклопедия.., 1997, с. 83 и сл.; Антология…, 2000, с. 52-53). В Кноссе в одном из домов неподалеку от так называемого малого дворца нашли большое количество детских костей со следами надрезов, сделанных ножом. Исследователи полагали, что это были остатки каннибальского пиршества – частью церемонии возможно связанной с культом Диониса-Загрея. Тела убитых детей расчленялись, мясо отделялось от костей и, скорее всего, съедалось участниками ритуальной трапезы – мистический акт коллективного заклинания божества и приобщения к нему (Андреев Ю. В., 2002, с. 269) .

Сцены терзания и расчленения людей и животных, ритуальных трапез и процессий, отражавших мифологические сюжеты и реалии некоторых мистерий, сохранились на картинах античной вазописи и в некоторых других жанрах искусства (Frontisi-Ducroux F., 1997, fig . 8-9)(рис. 1-2). Реальным напоминанием таких жестоких и кровавых обрядов являются манекены – намеренно поврежденные и целые глиняные модели отдельных частей человеческих конечностей, торсов, голов, встречаемые в святилищах и храмах уже с минойской эпохи. Эти изделия, иногда имевшие отверстия для подвешивания или привязывания, во время религиозных экстатических действ вполне могли считаться заменой настоящих кусков человеческой плоти. Вполне возможно, что они далеко не всегда являлись просьбой исцеления какого-либо больного органа или знаком благодарности исцеленных божеством (ср.: Андреев Ю. В., 2002, с. 316).

Следует полагать на ряде косвенных данных, сохранившихся в некоторых дионисийских мифах, что к приносимому в жертву человеку относились также как к животному. При совершение подобных обрядов для участников ритуала были весьма важны помимо крови жертвенное мясо, внутренности, и особенно отдельные внутренние органы – сердце и печень – объекты гадания и почитания. Из жертв вырезались желчный пузырь, жир и отдельные кости, снималась шкура. Желчный пузырь закапывался у алтаря. От каждого органа отрезались – «начатки» в виде кусочков сырого мяса. Они вместе с жиром возлагались на бедренные кости и хвосты, сложенные на алтаре, символизируя таким образом цельность убитой жертвы, предназначенной для последующего поглощения очищающим огнем. Шкуры принесенных в жертву животных использовали для храмовых нужд, продавали, реже – сжигали или хоронили в виде чучел. Черепа или их отдельные фрагменты сохранялись на месте церемонии как постоянное свидетельство акта посвящения.

Божества, насыщаемые запахом сгоравших жертв, становились благосклонными к просителям и удовлетворяли просьбы участников кровавых ритуалов, накрепко связанных магическими узами убийства, чувством вины и покаяния. Кровавое «действо» осознавалось древними как необходимое средство для продолжения жизни и зарождения новой, а собирание костей, водружение черепов и натягивание шкур воспринималось в качестве реальной попытки реституции – восстановления и возрождения лишенных жизни существ, наглядной демонстрацией превращения неживого в живое, и наоборот (Буркерт В., 2000, с. 408, 413). В этой связи различные атрибуты, изготовленные в ходе посмертных манипуляций из частей принесенных в жертву живых существ, имели важное сакральное значение и находили широкое применение как в религиозной, так и бытовой практике многих древних народов. Изделия из костей жертв (ножи, дудочки, украшения), чаши и светильники из черепов, зубы и скальпы в качестве украшений, оберегов и знаков доблести, шкуры, натянутые на ритуальные барабаны и бубны и пр., были действенными инструментами для общения посвященных, жрецов и шаманов с потусторонними силами, прежде всего из мира мертвых. Посредством этих предметов устанавливалась особая мистическая часть между ними и человеком.

Участники ритуальных трапез и праздничных пиршеств – жрецы и участники мистерий – вкушали жертвенные части живых существ, приобщась к общению с божеством и отчасти отождествляясь с ним и с его жертвами (Винокуров Н. И., 2002). На пирах, которые следует воспринимать как особые жертвенные акты умершим предкам, отчетливо проявлялась взаимосвязь еды и смерти. Не случайно, повсеместно поминки сопровождались обилием еды, выпивки, возлияний и кровавых жертвенных ритуалов. При этом мясо принадлежало живым, а кровь – питала мертвых (Буркерт В., 2000, с. 433).

В древних сакральных ритуалах человеческие жертвоприношения характерны для прадионисийских культов не только у греков, но и у многих других народов (Иванов В., 1994, с. 26 и сл.; Янковский А. И., 1998, с. 114). В раннее время на Кипре в городе Саламине, где почитались в одном теменосе Диомед, Агравлос и Афина, издревле приносились человеческие жертвы герою Диомеду вместе с Афиной . Подобная практика не была чужда культу Ахилла, ведь Ахилл почитался как бог мертвых или как герой, который после смерти стал царем над мертвыми. Не случайно поэтому Неоптолем принес в жертву Ахиллу Поликсену, когда обращался к отцу с просьбой благополучного плавания для греческого флота ( Eurip . Hec ., 538-541)(Клейн Л. С., 1998, с. 331 и сл.). Обряд убиения человека, называвшегося «фармаком», совершался в ходе ионийского очистительного обряда на ежегодном весеннем празднике таргелий, посвященном Аполлону . Обряд зафиксирован в VI до Р.Х., а позже вышел из употребления (Клейн Л. С., 1998, с. 149; 319 и сл.; 337). В Ахайе, на священном участке в храме Артемиды Трикларии, ежегодно приносились в жертву юноша и девушка за некогда совершенное в храме Артемиды прелюбодеяние Меланиппом со жрицей. Божество, прогневанное святотатством в святилище, поразило ионийцев болезнями, ранее неведомыми и, смертельными, а осквернённая земля перестала плодоносить. Искупительные человеческие жертвы прекратились только после принятия культа Диониса ( Paus ., VII , 19,4-10). В Беотии поклонение Артемиде также совмещалось с человеческими жертвоприношениями, впоследствии замененными жертвенными животными ( Paus ., IX , 2). На Ликейской горе в Аркадии в исторические времена зафиксирован обряд человеческих жертвоприношений ( Plat . De rep ., VIII , 565). В Аргосе еще во времена пеласгов приносились кровавые жертвы младенцев и мальчиков хтоническому богу или герою Персею, а в роли жриц выступали девы . Они прекратились (но далеко не сразу) только с принятием культа Диониса. Видимо, эти детские жертвы были весьма обременительными, так как древний культ кровавых жертвоприношений отличался жестоким характером, требовал большого количества жертв и регулярного его исполнения. Возможно поэтому старец Мелампод, отпрыск Линкея Пеласга, основателя рода, приказал своему войску с принятием Диониса радоваться, так как не будут больше «..гибнуть младенцы и мальчики наши» и не будут девы убивать наших детей (Non., XLVII, 820-836).

Правда, впоследствии в особых случаях Дионису Кровожадному приносились помимо возлияний и человеческие жертвы. Плутарх упоминает о трех знатных персах, захваченных Аристидом перед Саламинской битвой, которых принесли в жертву этому божеству по пророчеству оракула (Plut., Arist., 9). По сообщению Геродота, скифы приносили в жертву Арею пленников ( Herod ., IV , 62). Этот обряд нашел отражение в сюжетах на золотой пластине из Сахновки (Русяэва М. В, 1997, с. 51-52). Человеческие жертвоприношения не были чем-то необычным в ритуальных комплексах меотов, причем встречались не только целые костяки, но и расчлененные скелеты, отдельные черепа, кости и их фрагменты, как в знаменитых Уляпских курганах 1,4,5 (Эрлих В. Р., 2001, с. 118) и Тенгинском могильнике (Беглова Е. А., 2000, с. 79 и сл.). Массовые человеческие жертвоприношения сопровождались обильным инвентарем и захоронениями животных.

Возможно, захоронение расчлененного младенца в погребении VI -1/4 V вв. до Р. Х. в некрополе Кеп на Азиатском Боспоре было связано с подобными религиозными доктринами. Тельце младенца перекрывал сосуд Диониса – канфар, стоявший вверх дном, остальные кости лежали рядом. Тут же находилась перевернутая миска. Положение сосудов придавало погребению ярко выраженный хтонический характер (Сорокина Н. П., Сударев Н. И., 2001а, с. 136).

Нахождение в тризне эллинистического некрополя Китея фрагментов черепа и челюсти ребенка в возрасте до одного года и фрагмента детской плечевой кости вполне может свидетельствовать о ритуальном каннибализме (Тульпе И. А., Хршановский В. А., 2001, с. 153). Важно отметить, что тризна тяготела к святилищу, центром которого была жертвенная яма с большим количеством костей животных и обломков бытовой утвари, вокруг которой располагались безынвентарные погребения младенцев и детей в возрасте до 3-5 лет, что позволило исследователям поставить вопрос о возможности детских жертвоприношений в ходе ритуально-поминальных обрядовых действий (Тульпе И. А., Хршановский В. А., 2001, с. 153).

Чудовищные манипуляции с головами пленников совершали различные племена (среди которых самыми лютыми и дикими считались фракийцы или кельтизированное иллирийцы-скордиски), обитавшие в римское время вокруг Родопских гор. Они разрубали черепа на куски и, как сообщает Павел Орозий ( V .17-18) в «Истории против язычников», «жадно и без содрогания» наслаждались мозгом словно обычным напитком, высасывая его через отверстия в черепах . На чрезвычайно жестокое обращение фракийцев с пленниками обращал внимание и Анней Флор (1, XXXIX .2), который свидетельствовал, что варвары совершали возлияния богам человеческой кровью и пили из человеческих черепов. Они делали «для себя забаву из смерти пленников», сжигая их и удушая дымом, исторгая пытками плоды из чрева беременных матерей. Без содрогания такие материалы читать невозможно.

Как показывают археологические материалы с территории Крымского Приазовья, хотя и относящиеся к более позднему периоду, местному населению были совершенно не чужды подобные религиозные воззрения и обряды. Человеческие жертвоприношения и ритуальный каннибализм существовали и здесь.

В свое время большой интерес у исследователей вызвала находка в святилище первых веков после Р. Х. в Илурате человеческого черепа, отрубленного мечом или топором (Гайдукевич В. Ф., 1958, с. 41 и сл.; Античные.., с.71). Святилище, изолированное от других построек, располагалось в северо-восточной части Илурата возле башни 1. Череп принадлежал мужчине 30-35 лет и имел на правой стороне черепной крышки следы успешно зажившей травмы, нанесенной сильным ударом тупым предметом. Череп находился в северо-восточной части святилища на жертвенном столе(?) в виде большой треугольной плиты, поверх лежащих друг на друге двух небольших плиток. Под черепом выявлены четыре шейных позвонка, на крайнем из них остался след рубящего удара. Поверхность вымостки около жертвенника покрывал тонкий слой зольных отложений, местами встречалась камка (морская трава, Zostera marina ), а также мелкие фрагменты амфор и лепных сосудов, обломки и отдельные целые кости крупного и мелкого рогатого скота (Гайдукевич В. Ф., 1958, с. 41 и сл.).

Существенным моментом этого, по словам В. Ф. Гайдукевича, «кровавого ритуала» (1958, с. 45) представляется то, что череп был обращен лицевой частью на восток – на восход солнца, в сторону грядущего возрождения. Важно отметить, что в промежутке между плитами жертвенника был обнаружен скелет курицы, а рядом со святилищем – около воронкообразного углубления в скале (для стока жертвенной крови?) – открыто большое кострище, в золе которого найдены козьи кости, животного дионисийского круга. Наличие среди разнообразного (жертвенного?) инвентаря святилища светильников и нижней части большой остродонной амфоры, возможно, свидетельствуют о хтонической стороне илуратского капища. Постановка такой амфоры нижней частью в землю могла символически означать акт оплодотворения и играть определенную роль в дионисийских ритуалах и являться частью обряда плодородия. В. Ф. Гайдукевич предполагал, что капище было связано с почитанием женского божества, олицетворявшего производящие силы природы (Гайдукевич В. Ф., 1958, с. 47).

На Азовском побережье в винодельческой усадьбе эллинистического поселения Пустынный берег II открыто помещение с алтарем по центру, под которым (со стороны винодельческого подвала) в глухой стене террасы была устроена заложенная камнем символическая арка, вероятно, вход в царство хтонического Диониса. Не случайным в этой связи представляется захоронение ритуально отчлененной головы ребенка, совершенное на окраинной прибрежной части другого эллинистического поселения Бакланья скала, в непосредственной близости от двух крупных виноделен (Масленников А. А., Бужилова А. П., 1999, с. 174 и сл.). Череп обнаружен во фрагментированном состоянии на краю небольшой ямы с плоским дном (ботроса или приемника для стока жертвенной крови?) в золистых напластованиях с большим количеством длинных трубчатых костей крупного рогатого скота (быков?). Некоторые из костей животных имели следы горения. Важно отметить, что голова ребенка – мальчика 11-12 лет – отрублена, скорее всего, мечом. Как показывает антропологический анализ, сначала жертву привели в бесчувственное состояние. Ребенку по темени справа нанесли удар колющим оружием – остроконечным втоком копья или жезла, округлым в сечении, – в результате которого черепной свод был проломлен и растрескался. Столь сокрушительный удар был нанесен человеком, стоявшим сзади от жертвы и бывшим выше ее ростом. Данный обряд напоминал, по мнению авторов публикации, архаическую форму каких-то чрезвычайных сакральных акций, явно хтонической окраски, возможно, связанных с культом Артемиды Ортии и вызванных эпидемией или неурожаем. Изображение сходного жестокого ритуала сохранилось на стенке этрусского склепа II – I вв. до н. э., причем в данном случае декапитация проводилась коротким мечом (Масленников А. А., Бужилова А. П., 1999, с. 178).

Возможно, в этом же (хтоническом) ключе следует рассматривать находку человеческого черепа в заполнении подземной цистерны для хранения вина, расположенной в одном производственном комплексе с композитными винодельнями эллинистической усадьбы около Мирмекия (Гайдукевич В. Ф., 1981, с. 75).

Отрубленная человеческая голова имела важное символическое значение в культовых системах и магических ритуалах не только греков, но и этрусков, карфагенян, кельтов, фракийцев, скифов, тавров и других древних народов, о чем неоднократно сообщали античные писатели (Liv., XLII, 60; Strab., IV, 4,5: Diod., V, 29,4,5; Herod., IV, 26, 64-65, 103; Ps.-Apollod., VI, 36; Amm. Marc., XXII, 34). Объяснение обряда отсечения головы можно найти в многочисленных сюжетах мифов, связанных с почитанием божеств хтонического круга и прежде всего Диониса. Недаром во многих из них описываются сцены с отчленением головы (дифирамбом!), терзанием тела и ритуальным каннибализмом (Воеводский Л.Ф., 1874).

Интересно в этой связи, что по Нонну Панополитанскому в одной из битв с индами головы врагов, срезанные серпами – оружием Деметры, сравнивались с начатками урожая приносимыми Дионису, а вся Дионисова битва названа обрядами Арея, причем забрызганный алой влагой меч – кровавой жертвой для возлияний Лиэю (XVII, 153-159). Во время этой битвы корибант Мимас смертоносной секирой срубал головы недругов и приносил тем самым в жертву Дионису начатки – вместо алтарных быков, вместо возлияния вина, он творил возлияние кровью (XVIII, 297-300). Обращает на себя внимание смысловая взаимосвязь: Деметры – Диониса – Арея – забрызганного кровью меча или секиры – срезанных голов врагов – кровавой жертвы Дионису, отражавшая, надо полагать, определенную обрядовую сторону культа плодородия, в глубокой древности немыслимую без приношений начатков урожая, кровавых возлияний и даже человеческих жертвоприношений.

В 2000 г. на городище Артезиан было открыто совершенно иное, но не менее загадочное ритуальное захоронение, содержащее остатки совместной кремации людей и животных.

Погребальная яма с остатками сожжения (№252), четырехугольная в плане и корытообразная в разрезе, обнаружена на глубине 1,84 м от поверхности, на раскопе I , в кв. МН-18. Она была устроена в траншее выборки подпорной стены 44, ограничивавшей с севера террасу II – III вв. после Р.Х. (рис. 3). При этом северный борт траншеи выборки был выбран, а верхние пласты ее золистого заполнения срезаны. Яма вытянута, как и ТВ-44, строго по оси запад-восток (рис. 4). Ее размеры: длина – 4,52 м, ширина –1,15-1,27 м, глубина – 0,50-0,55 м. Углы ямы округлены, южный и северный борта прямые, немного суженные книзу. Западный борт был, по-видимому, округлым. Борта ямы плавно переходили в ровное дно, с едва заметным понижением к западу. С восточной стороны они сужались до 0,50 м, образовывая некое подобие «дромоса».

Заполнение ямы представляло собой единый пласт пылеватого серо-желтого грунта с огромным количеством углей и кальцинированных костей людей и животных с заметным преобладанием последних (48 человеческих костей и их фрагментов, более двух тысяч мелкофрагментированных костей животных). На многих костях обнаружены признаки длительного воздействия высокой температуры. Кости перегорели до стадии серого и белого каления, имели выраженный сине-черный цвет и легко рассыпались при прикосновении.

В верхней части заполнения ямы (у северного борта) выделялись скопление ребер и мелких обломков обгоревших человеческих костей, позвоночник быка или коровы(?), лежащий по диагонали от северного к южному ее борту и сохранивший порядок сочленения. На уцелевших костях признаки механического расчленения не зафиксированы. По заключению экспертов , сожжению подверглись останки не менее 7-ми человек – мужчины 61-71 лет ; трех женщин в возрасте 25-40 лет; трех детей в возрасте 0,5-1 г., 5-6 лет; 10 лет, и 18 животных – семи особей крупного рогатого скота (шести взрослых и одной молодой), трех лошадей (двух взрослых и одной молодой), трех молодых особей овцы или козы, молодой козы, взрослой овцы, оленя, молодого дельфина, молодой свиньи. Возможно, выявленные сочетания чисел не случайны и имели некий сакральный подтекст. Ведь у многих народов числа «три» и «семь» считались священными.

Видовое разнообразие жертв и наличие в их составе представителей многих возрастных групп заставляют вспомнить о жреческо-жертвенном круге максимума живых существ, призванных в ходе сакрального действа обеспечить непрерывность вечного жизненного цикла «жизнь-смерть-жизнь» (Хршановский В. А., 2000, с. 246 и сл.), кремированные результаты которого были сброшены под подпорной стеной самой большой террасы – в жертвенную яму. Ее борта и дно оказались прокаленными до красно-коричневого цвета, покрыты сажей интенсивного черного цвета, толщиной до 0,7-1,5 см. Судя по сравнительно небольшим размерам ямы, сожжение вряд ли производилось непосредственно в ней. Вероятней всего, для этой цели было выбрано какое-то другое место, неподалеку от ямы, в которую затем сбросили еще раскаленные остатки кострища.

По архаическим стереотипным представлениям сожжение в древних магических и погребальных ритуалах разделяло кремированные живые существа на элементы, составлявшие их светлую и темную духовные субстанции, способствовало транспортировке умерших в иные миры. Кремацию следует рассматривать как акт быстрейшего расчленения жертв, очищения от нечистоты смерти, залог грядущего возрождения, причем кости выступали его видимым каркасом (Буркерт В., 2000, с. 432). Погребальный огонь очищал жертвы, освобождал души от бренной земной составляющей, насыщал запахом сгоравших жертв небожителей-богов. Остатки кремаций, обугленные и закопанные, олицетворяли темную сущность принесенных в жертву людей и животных и принадлежали божествам хтонического круга (Косарев М. Ф., 2000, с. 49 и сл.).

По стратиграфическим условиям и находкам совершение кремации, скорее всего, произошло во II в. после Р.Х., но не исключена и более поздняя дата . Такая массовая совместная кремация людей (детей и взрослых) и животных (домашних и диких), совершенная почти в центре городища, неподалеку от проездных ворот, не может быть признана обычным захоронением (рис. 3). Косвенно об этом свидетельствует предполагаемый расход топлива для кремации (из расчета 2 кг древесины на 1 кг тела (Пономарев Л. Ю., 2002, с. 155), предполагавший значительные затраты на совершения ритуала . Фактически, это была массовая мрачная гекатомба, вызванная каким-то необычным событием, например мощным землетрясением, следы которого отчетливо прослеживаются на строительных остатках этого периода. Страшное стихийное бедствие могло натолкнуть религиозное сознание боспорян на мысль о необходимости обращения к каким-либо могущественным богам и о принесение им особо ценных, невиданных ранее жертв. Исключительное по значимости событие требовало исключительно компенсации – необычных жертвоприношений – людей и животных.

Следует отметить, что в непосредственной близости с кремацией (в 15-20 м северо-западнее) располагалось святилище первой половины III в. после Р.Х., связанное с почитанием хтонических божеств (Винокуров Н. И., 1998, с. 55, рис. 54.1, оп. 73). Среди многочисленных каменных и керамических алтарей, курильниц и разнообразной сакральной утвари, найденных при его исследовании, выделялся особый подземный алтарь, изготовленный из прямоугольного камня , по центру которого располагалось сквозное отверстие, предназначенное для стока жертвенной крови и других возлияний в землю (рис. 6). Он был ориентирован по сторонам света и располагался ниже переносных керамических и каменных алтариков , на одном уровне с жертвенным приношением молодого петуха, совершенного в лепном сосуде.

В 1995 г. в углублении на вершине западного зольника городища Артезиан был найден при случайных обстоятельствах череп взрослого человека хорошей сохранности. Верхняя часть черепной коробки была аккуратно отсечена или спилена и приложена на место спила, нижняя челюсть отсутствовала. Отсутствие должного археологического контекста, если не считать нескольких стенок керамики первых веков нашей эры, а также антропологического заключения не позволили должным образом атрибутировать эту находку. Датировка ее проблематична. Хорошая сохранность костей и поверхностное залегание находки вроде бы предполагают позднее происхождение захоронения – не ранее II-III в. н. э.

Данная находка не является чем-то исключительным. В зольниках различных эпох на территории Северного и Западного Причерноморья часто входят целые скелеты , черепа и отдельные человеческие кости. Среди таких находок заметно доминируют кости конечностей (плечевые и бедренные), нижние челюсти, фрагменты черепов или целые черепа без нижних челюстей (Козак А.Д.) . Характерно, что черепа носят явные следы ритуальной казни с предварительным оглушением жертвы.

В верхнем ярусе культурных напластований, выше античной кремации в яме, открыто несколько уникальных и сложных для понимания объектов с человеческими жертвоприношениями. Всего раскопано в пределах раскопа I три ритуальных комплекса – северо-западный, южный и северо-восточный (рис. 7). Их появление связано с поселением салтово-маяцкой культуры, возникшем на месте античного городища Артезиан в период VIII-X вв.

Близкое соседство разновременных ритуальных комплексов, отделенных друг от друга почти 600-летним промежутком, объясняется, по-видимому, тем, что они находились на самом высоком месте городища, наиболее удобном, по представлениям древних, для устройства капищ.

Прежде чем перейти к непосредственному описанию средневековых сакральных объектов следует указать, что они располагались на сравнительно небольшом расстоянии друг от друга (рис. 7). Севернее, рядом с ними, находились жилые и хозяйственные постройки: небольшой двухкамерный дом прямоугольной формы, вытянутый с запада на восток с входом с северной стороны, полуподвальные овальные полуземлянки, наземные округлые юртообразные жилища, загоны для скота, от которых остались лишь маловыразительные остатки фундаментов и котлованы. Стратиграфически постройки и ритуальные комплексы залегали в одном горизонте VIII-IX вв., но вряд ли появились единовременно. Находки, обнаруженные во время раскопок, имеют широкую дату и не позволяют разделить эти сооружения по хронологии. Возможно, все ритуальные комплексы – святилища(?) с выраженной хтонической символикой – возникли в один, достаточно короткий, промежуток времени. Впрочем, это только предварительная гипотеза, требующая обстоятельной проверки и обоснования.

Северо-восточный ритуальный комплекс

Северо-восточный комплекс представлял собой изолированное захоронение подростка, открытое в кв. КЛ-15, совершенное в неглубокой овальной яме (рис. 8). Границы могильной ямы читались очень плохо, так как ее темно-коричневое, сильно гуммированное заполнение слилось с засыпью перекопа, в котором было совершено погребение. Предполагаемые размеры могильной ямы – 1,10х0,35/0,40 м. Глубина – 0,35-0,40 м. Северо-западная стенка могилы прослежена на длину 0,80 м, и в высоту на 0,34 м. Костяк ребенка (около 8-10 лет), придавленный в изголовье большим камнем, лежал скорчено, на правом боку с завалом на спину, вплотную к стенке могилы. Длина костяка – 0,90 м. Ориентировка – головой на запад-юго-запад.

Сопровождающего инвентаря в погребении не было. В заполнении могильной ямы найдено несколько обломков серо-глиняных гончарных горшков с характерным для салтовских древностей VIII-IX вв. «струйчатым» орнаментом.

Правая рука покойного вытянута вдоль корпуса, кисть согнута под прямым углом фалангами пальцев к тазовым костям и на тазе. В верхней, проксимальной части плечевой кости – следы перелома от мощного бокового удара справа, нанесенного палкой или бичом. Перелом, видимо, не лечился должным образом, что привело к неправильному сращению тела кости.

Левая рука согнута в локте, кистью на тазе и правой бедренной кости. Кости обеих голеней лежали не в анатомическом порядке, т. е. не в сочленении с бедренными костями. Они были собраны вместе, параллельно друг другу и уложены поверх правой бедренной кости. При этом одна из больших берцовых костей была повернута проксимальным эпифизом в противоположном направлении от костяка. Здесь же находились отдельные кости плюсны.

В данном случае, можно совершенно уверенно говорить о ритуальном расчленении подростка. Обращает на себя внимание неестественное положение ног, в котором следует видеть мотив «переворачивания» или «оборачивания», характерный для погребальных верований многих народов (Косарев М. Ф., 2000, с. 46 и сл.). Таким способом символизировалось прекращение нормальной, земной жизни индивида, переход его в иное пространственное измерение. Умерший с намеренно поврежденными конечностями, необычно расположенными, уже не мог вернуться из подземного мира и повредить живым.

Южный ритуальный комплекс

На самой возвышенной части городища в 1999 г. (на южном участке раскопа I , в квадратах НО-21), на глубине 0,12-0,18 м была обнаружена каменная горловина каменного сооружения, внешне напоминавшего обычный колодец (рис. 9-10). Неподалеку от него открыты невыразительные фрагменты кладок и вымосток VIII – IX вв. после Р.Х., залегавшие непосредственно под дерном (См. Отчет ААЭ 1999 г., рис. 77, 96а-б, 175а).

«Колодец» использовался для совершения ритуального захоронения подростка. В плане он имел неправильную четырехугольную форму, а в разрезе – трапециевидную, углами ориентирован по оси СВВ-ЮЗЗ. Размер по внешнему периметру – 1,22х1,28 м. Борта «колодца» расширялись книзу, поэтому его устье (0,85х0,72 м) было меньше дна (1,02/1,04х1,04 м). Внешне этот интересный объект действительно напоминал обычный колодец, но таковым являться не мог, ввиду его расположение на самой высокой точке городища, выше водоносного горизонта на 20-30 м. Глубина «колодца» достигала всего 2,39-2,46 м, что исключало его использование в качестве водного источника.

Техника сооружения. Для возведения колодца сначала была выкопана округлая в плане яма (№254). Вокруг кладки устья отчетливо выделялась в более темном грунте ее горловина, сечением 1,54х1,80 м, заполненная очень рыхлым светло-желтым грунтом с большим количеством известкового отеса. Яма прорезала рыхлые культурные отложения с большим количеством известкового отеса, образовавшихся в ходе строительства оборонительных сооружений античной «Цитадели». В яме найдена линзовидная в сечении ручка коричневоглиняной античной амфоры и медная монета времени Рискупорида III 210-226 гг. после Р.Х. (Фролова Н. А., 1997, II, табл. XIX, 2-4).

Борта «колодца» сложены из добротных прямоугольных плит пиленого желтого ракушечника, поставленных на ребро с использованием перевязки горизонтальных и вертикальных рядов по однорядной однослойной орфостатной однолицевой схеме. Всего прослежено семь рядов кладки. В щелях между некоторыми плитами выявлены остатки известкового и глиняного раствора. Стыковочные углы в нижней части сооружения скошены фаской.

Третий от верха ряд кладки «колодца» частично опирался на камни внутреннего фаса оборонительный стены 69 «Цитадели». Для выравнивания плит использовались обломки стенок амфор.

Кладка «колодца» сильно деформирована подвижками грунта, несколько накренилась в северо-восточном направлении, некоторые камни лопнули по вертикали. Тем не менее ее состояние было вполне удовлетворительным. Лицевая часть кладки, гладко обработанная «под скарпель», обращена внутрь. В целом борта сооружения не очень ровные, немного расширяются книзу. По поверхности стен отчетливо заметны известковые затеки – результаты отложения солей от атмосферных осадков. На высоте 0,90-0,98 м от дна в северном борту имелась ниша подпрямоугольной формы (0,15х0,12х0,14 м), возможно, для светильника, но следов копоти не прослежено.

Дно сооружения соответствовало дну ямы и маркировано закраинами, которые остались на некоторых нижних плитах кладки, впущенных в насыпь террасы с прослойками материковой желтой глины.

На дне «колодца» прослежена прослойка плотной серо-зеленой хлоритизированной вязкой глины, толщиной 1,5-3,2 см, поверх которой располагалась прослойка горелого грунта, фактически сажа интенсивного черного цвета с большим количеством перегорелого зерна (пшеницы или ячменя). Ее толщина – 2-3 см. От действия сильного огня на некоторых придонных плитах облицовки остались пятна прокала красно-бурого цвета.

В северо-западном углу каменного «колодца» обнаружено сильно скорченное захоронение подростка (рис. 9-10). Погребенный лежал на вышеописанном слое горения на спине вдоль северного борта, головой на запад, ноги сильно согнуты в коленях и развернуты в северном направлении. Сохранность костей плохая, кости черепа растрескались, зубы выпали.

Череп погребенного был смещен от нормального анатомического положения, поставлен основанием на переднюю часть груди покойного и развернут лицом на юго-восток. Нижняя челюсть закрывала правую ключицу, верхний отдел позвоночника, плечевую кость правой руки. Челюсть находилась in situ , что говорит о смещении черепа еще до разложения мягких тканей. Затылочной костью череп почти примыкал к западному борту «колодца». Правая рука умершего сильно согнута в локтевом суставе, кисть перекрыта костями ног.

Кости нижних конечностей перекрывали грудную клетку и левую руку, вытянутую вдоль корпуса. Грудина отсутствовала. Ребра сильно повреждены норами грызунов. Бедренные сдвинуты от костей таза, но сохранили связь в коленных суставах с костями голени. Кости стоп полностью уходили под малые и большие берцовые кости. Такое положение признать естественным невозможно. Очевидно, перед погребением ноги по бедренным суставам были отчленены от тела, а стопы – по суставам от голеней. Кроме того настолько сильная скорченность ног, скорее всего, объясняется подрезкой сухожилий. Возможно, была отделена и голова.

Под лопатками костяка обнаружен профиль горла средневековой красноглиняной амфоры (рис. 73.10), что позволяет датировать время совершения данного захоронения VIII – IX вв. после Р.Х.

Костяк умершего находился в слое темно-коричневого средней плотности грунта, мощностью до 0,86-0,90 м. Этот нижний горизонт заполнения «колодца» содержал прослойки золы, мелкие угольки, раковины виноградных улиток и брахиопод, отдельные амфорные стенки, кости животных (нескольких мышей, четырех зайцев и лисенка , попавших сюда, скорее всего, случайно). Здесь была найдена ножка остродонной античной амфоры коричневой глины первых веков после Р.Х. (рис. 73.9).

По центру ямы располагались друг на друге несколько грубо околотых плиты известняка, на верхнем из них на высоте 0,80 м от дна обнаружен вниз рогами череп 25-летнего крупного быка, ориентированный по оси юго-запад-северо-восток. Около камней найдены в беспорядочном состоянии кости хвоста и плюсневые кости ног. Данные остеологические остатки свидетельствует о захоронении шкуры быка, снятой вместе с этими частями скелета.

Положение человеческих останков, вплотную придвинутых к борту облицовки, предполагает большие размеры шкуры, – заместительной ритуальной жертвы – шкура вместо целого животного.

Выше этого горизонта засыпи каменный «колодец» заполнял однородный, очень рыхлый и сыпучий, светло-серый щебенистый грунт с прослойками темно-коричневого суглинка. Его мощность достигала 1,60 м. Он почти не содержал находок, за исключением нескольких стенок античных амфор и реберчатой ручки средневековой корчажки красно-коричневой глины. Горловину каменного сооружения перекрывала массивная четырехугольная поилка (размером: 1,10/1,20х0,70х50/0,60 м, глубиной – 0,30 м), вырезанная из известнякового блока. Она была сброшена в наполовину засыпанный «колодец» боком и полностью не закрыла его горловину. Внутрь попадала вода, смывался и надувался ветром грунт, который и образовал верхний естественный ярус заполнения. Диагональное расположение поилки превратило незасыпанный «колодец» в своеобразную ловушку для случайно попавших туда животных, так как выбраться из него без посторонней помощи они не могли.

Расположение данного сооружения на самом высоком месте городища гораздо выше водоносного горизонта исключает использование его в качестве обычного колодца. Особенности конструкции, отсутствие гидроизоляции говорит о невозможности хранения и сбора в нем воды. Находки неподалеку от устья колодца жернова, диаметром 0,28 м, из мелкозернистого серого камня с железной осью по центру и обломка плиты античной зернотерки из диорита (см. Отчет ААЭ 1999 г., рис. 79, 175а), остатки обгоревшего зерна на дне могут косвенно указывать, что облицованная камнем яма предназначалась для хранения зерна, а только затем была использована для совершения погребения. Однако, у многих народов в погребальной практике широко применялись зерна злаков, символизирующих возрождение. Жернова и зернотерки также часто использовались в магических целях. Таким образом, некоторые особенности захоронения и вышеуказанные соображения не позволяют отказаться от версии, что яма, облицованная камнем в виде «колодца», была изначально ритуальным объектом, специально сооруженным для погребальной церемонии.

На этом же участке на дне перекопов VIII – IX вв., заполненных темно-коричневым грунтом с большим количеством щебня и бытового мусора с разновременным материалом I – III вв., костями животных, находили и другие человечески останки .

В 12-13 метрах севернее 1995 г. «колодца» вместе с челюстью взрослого мужчины обнаружили кости черепа и ноги жеребенка. Они находились на дне большого средневекового перекопа, прорезающего в кв. НО-17-18 траншею выборки подпорной стены 44 террасы II – III вв. н. э. (рис. 7) В 2001 г. в 7-8 м северо-восточнее «колодца», раздавленный череп взрослого человека сопровождали длинные кости и фрагменты черепной коробки быка(?)(рис. 7). Кости компактно лежали на дне перекопа аморфной формы, диаметром до 5 м, глубиной не менее 4,5 м, на глубине 1,90-2,90 м. Перекоп был выкопан при добыче камня из северо-восточной башни «Цитадели».

Обращает на себя внимание совместные находки черепов животных и людей, что является важным указателем на наличие культа ритуально отрубленной головы.

В нескольких десятках метров к северо-востоку от южного комплекса и перекопов с человеческими останками на дне найден в 1989 г. в кв. П-16 небольшой жертвенник (?) (рис. 7, 11). Он был сооружен из каменного корыта (бывшего во вторичном использовании?) и жернова с круглым отверстием по центру, который, видимо, его закрывал. Жернов был разбит на несколько крупных фрагментов, найденных у подошвы корыта. Его диаметр – 0,54 м, толщина – 0,09 м. Корыто (размером 0,62х0,51, высотой 0,24 м) высечено из каменного блока и напоминало аналогичное изделие, закрывавшее устье «колодца» со скорченным захоронением. На дне корыта расчищены кости птицы и несколько фрагментов длинных костей мелкого рогатого скота, три околотых горловины сероглиняных ойнохой VIII – IX вв., перекрытые рыхлым золистым грунтом серого цвета. Вокруг жертвенника в слое золистого грунта обнаружено несколько десятков стенок и профильных обломков красно-и коричневоглиняных средневековых ойнохой различных типов.

Сопровождающие детские жертвоприношения каменные жернова и корыта, разбитые ойнохои, целые туши домашних животных или их части, видимо, были характерными атрибутами каких-то обрядовых действий, смысл которых в целом далеко еще не ясен.

Юго-восточный ритуальный комплекс

Юго-восточный комплекс включал в себя грунтовые ямы 120, 108, котлованы 1-4, несколько обширных по площади перекопов (рис. 7, 12). Здесь были найдены не только ритуальное захоронение расчлененных младенцев, но и собак, а также остатки поминальной тризны.

В яме 120 обнаружены останки пяти детей, костяки двух собак , две амфоры, в яме 108 – несколько амфор, в котлованах – большие сбросы керамического боя средневекового времени, в перекопах –локальные скопления костей крупного рогатого скота.

В центре комплекса (в квадратах Т-18-19) находилась округлая в плане и колоколовидная в сечении яма 120 (рис. 12-13). Ее ямное пятно диаметром 1,24 м выявлено на глубине 1,94 м от поверхности. Размеры ямы: горловина- 1,26х1,29 м, сечение дна – 1,56х1,58 м, глубина 0,53 м. Верхняя ее часть не сохранилась, так как была уничтожена дренажной траншеей кладбища XIX в., которая прорезала яму с юга на север. В свою очередь яма 120 повредила античные ямы 120а и 122. Ее дно выкопано в материковом глинистом грунте с заметным наклоном к северу, не заизвестковано.

На дне ямы 120 (в юго-восточной части) расчищены лежащие на боку две разбитые круглодонные амфоры со слабо выраженным рифлением на тулове (к. о. 136, 85) (рис. 13-14.1-2). Одна из амфор – светлой глины и меньшая по размерам – была, скорее всего, византийского производства, другая – красной глины изготовлена на Боспоре (рис. 14.1). При расчистке обломков первой из них обнаружен костяк щенка в возрасте 4-5 месяцев. Судя по его положению, он был втиснут через сравнительно узкое горло амфоры, головой к устью.

Амфоры были раздавлены плотным слоем каменной забутовки, состоящей из среднего и мелкого по размерам бутового камня, перемешанного с серо-желтым гумированным рыхлым грунтом мелкослоистой структуры. Толщина завала составляла 0,30-0,42 м. Он полностью перекрывал амфоры и дно ямы. В нем найдены угольки, кости крупного рогатого скота (ребра, фрагменты челюстей и трубчатых костей коровы) и отдельные детские кости (ребра, фаланги пальцев), обломки античной керамики.

На каменном завале, в желто-сером средней плотности грунте обнаружено пять детских черепов плохой сохранности, лежащих один за другим вдоль восточного борта ямы. Они были поставлены на основание, лицевой стороной на восток и северо-восток-восток (рис. 12-13). Четыре черепа находились в северо-восточной ее части, пятый – в юго-восточной. Судя по молочным зубам, они принадлежали детям, на момент смерти которых биологический возраст составлял 2-3 года, 3-4 года, 3-4 года, 4-5 лет, 5-6 лет. Вряд ли возрастной подбор жертв был в ритуале случаен, как и то, что лицевая сторона черепа одного из убитых младенцев разрушена и продавлена внутрь (ударом камня?).

В непосредственной близости от пятого черепа, немного северо-западнее, лежал на правом боку в полном анатомическом порядке скелет собаки размером с крупную лайку или небольшую овчарку. Костяк вытянут с запада на восток, ориентирован головой на запад. Передние лапы собаки сложены вместе – одна на другую (возможно, были связаны) (рис. 12). Задние ноги упирались в восточный борт ямы. Благодаря хорошей сохранности костей удалось установить, что они принадлежали старому кобелю, хвост которого не был купирован. Шкура с него при захоронении не снималась, так как in situ остались когти.

Сложно сказать, что означает совпадение числа амфор и количества найденных в яме собак. Известно, что две заупокойные собаки являются отражением мистической традиции, уходящей в глубокую древность. Например, в арийских поверьях Индии именно две собаки встречают умершего. На самых ранних греческих изображениях пес Аида – Кербер был двуглавым, Ахилл в «Илиаде», погребая Патрокла, убил из своей своры двух собак ( XXIII , 173)(Клейн Л. С., 1998, с. 351). Темная и страшная богиня ночных чар Геката всегда была окружена несколькими псами, кровь которых играла важную роль в хтонических мистериях в ее честь.

Ориентировка собаки в яме 120 – головой на запад и лапами на юг – должно было, вероятно, показывать символическое направление ее движения в сторону страны мертвых. Данное обстоятельство вполне соответствует образу собаки в погребально-поминальной обрядности, соединявшей мир живых и мир умерших. Именно собака, которая занимала пограничное положение между жизнью и смертью, сопровождала и охраняла души новопреставленных на пути в подземное царство, полное неожиданностей и опасностей. Отсюда понятно, почему настолько часто встречаются захоронения собак (как и лошадей, связанных с транспортировкой умерших) в сочетании с целыми и фрагментированными человеческими останками на античных и средневековых некрополях и святилищах (Собака…, 1997; Хршановский В. А., 2000, с. 246 и сл.; Молева Н. В., 2001, с. 181 и сл.).

Под костяком большой собаки обнаружены фрагменты костей руки и несколько костей (ключица, позвонки, ребра) ребенка. Хаотично разбросанные и разрозненные кости скелета ребенка (другого?)(несколько позвонков, тазовые кости, лопатки, ребра, кости рук) найдены поверх камней и между ними в центре ямы и западной ее половине (рис. 12-13).

Данное захоронение вряд ли возможно признать результатом погребального обряда «выставлений» (Сорокина Н. П., Сударев Н. И., 2001, с. 377 и сл.). Разрозненные и разбросанные кости скелета одного или нескольких младенцев при пяти черепах вполне могут предполагать ритуальный каннибализм .

Эксперты отметили, что черепа младенцев были отделены от позвоночного столба довольно профессионально, что предполагает большую практику подобных жертвоприношений и специальную подготовку жреческого сословия. Намеренное размозжение камнем лицевой части одного из черепов тоже показательно, хотя и необъяснимо на фоне остальных целых черепов – яркого свидетельства культа отчлененной головы.

Близкая аналогия описанному выше комплексу были открыты Ю. Ю. Марти неподалеку от средневекового некрополя Тиритаки (1941, с. 32) и В. Ф. Гайдукевичем (Гайдукевич В. Ф., 1987, с. 165; Пономарев Л. Ю., 2002, с. 153) . В первом случае это было ритуальное захоронение VIII -первой половины IX вв. нескольких человеческих черепов в глубокой яме в сопровождении двух черепов собак и круглого каменного жернова. Во втором – на дне разрушенной ямы выявлены человеческий череп, жернов и обломки двух раннесредневековых амфор. Человеческие и собачьи черепа верно трактовались в качестве жертвы, принесенной хтоническим божествам, ответственным за плодородие земли и всего сущего (Пономарев Л. Ю., 2002, с. 154). Жернова же выступали символическими образами земного изобилия и плодородия.

Хотелось бы, конечно, знать, что за народ осуществлял страшные обряды, связанные с ритуальным закланием и расчленением младенцев, проведенными с отменным знанием анатомии. Это были явно не христиане, но язычники, хотя и жившие в непосредственной близости от пределов великой христианской державы – Византии, но совершенно не переменившие свои первобытные обычаи.

Восточнее ямы 120 (на 4,80 м) располагалась грушевидная яма 108 , заполненная светло-желтым грунтом. Верх ямы не сохранился. Ее нижняя часть, выкопанная в материковой глине, обнаружена по округлому серо-коричневому пятну сечением 1,10х1,37 м, на глубине 1,45 м от современной поверхности. Диаметр дна ямы – 1,69 м, глубина – 1,49 м. Она засыпана золистым серо-желтым грунтом средней плотности с включениями костей животных (трубчатых, ребер, челюстей, зубов крупного и мелкого рогатого скота), раковин виноградных улиток и мидий, золы, углей, печины, кусочков стекловидных пористых шлаков, фрагментов античной и средневековой керамики.

В заполнении ямы найдены раздавленные фрагменты пяти красноглиняных круглодонных амфор VIII – IX вв., из которых несколько удалось полностью склеить (к. о. 40, 44-45, 46, 43, 42, 47, 41) (рис. 14.3-8) .

В яме найдены профили черепицы, обломки античных амфор первых веков после Р.Х., значительное количество обломков простой гончарной (кувшинов, мисок), лепной и краснолаковой керамики. Среди других находок выделялись стенки простых гончарных сосудов с рельефным орнаментом, фрагменты железных гвоздей, граффити на стенке амфоры (п.о. 159), обломок беломраморного изделия, точильный камень из морской гальки (к. о. 17), метательное ядро из песчаника (к. о. 19), кость (лопатка) с нарезками (к. о. 13), гадательная кость из трубчатой кости (к. о. 31)(рис. 15).

Следует отметить, что горловины амфор из ямы были подобны найденной верхней части амфоры в каменном «колодце», под скорченным погребением. Данный факт, возможно, позволяет предполагать одновременное или близкое время сооружения ритуальных средневековых объектов с детскими захоронениями.

Стратиграфически с ямами 120 и 108 связаны обширные котлованы 1-4, выявленные в 1990, 1992 гг. на глубине 0,30-0,60 м от поверхности. Котлован 1 и 2 расположены в квадратах СТ-18, а котлованы 3 и 4, практически полностью уничтожившие винодельню первых веков после Р.Х. Арт-1, – в квадратах ТУ-19-21. В плане они были неправильной трапециевидной или овальной формы, в сечении – корытообразной формы. Размеры котлована 1: 1,19х1,31 м; глубина 2,31; котлована 2: 2,21х4,27 м, глубина 2,54 м; котлована 3: 2,98х3,71 м, глубина 1,11 м; котлована 4: 2,27х1,21, глубина 0,29-0,76 м. Их борта сужались книзу, к округлому дну.

Они были засыпаны золистым пылеватым грунтом с черными и темно-коричневыми линзами и прослойками гумуса, бутовым камнем и щебнем. В заполнении содержалось большое количество бытовых отходов c включениями мелких и средних по размеру кусков пористого стекловидного шлака, углей, окалины и других отходов металлургического производства, ожелезненных песчаниковых конкреций, обломков печины, рыбных костей и раковин моллюсков, пережженных костей животных и птицы (некоторые со следами обработки). Изредка встречались куски кристаллического гипса, месторождение которого известно в 12 км к северо-западу от городища в районе Сююрташа, а также пластины слоистого мергеля розового и бежевого цвета.

Котлованы повредили и частично выбрали ямы античного времени, зольное заполнение рва, поэтому среди находок в засыпи котлованов больше всего содержалось фрагментов разновременной античной керамики .

По всей видимости, котлован 1 представлял собой большую хозяйственную яму, котлованы 2-4 – нижние части каких-то сооружений, напоминающих землянки или полуземлянки (рис. 7). Однако, плохая сохранность, отсутствие полов, печей, жаровен и т. п. не позволяют интерпретировать их в качестве жилых, хозяйственных или иных построек. Напомню, что в 1992 г. южнее этих котлованов (в квадратах ТУ-20-21) были раскопаны ямы (диаметром 3-5 м, глубиной 0,25-0,80 м), неправильной в плане и линзовидной в сечении формы. В их сильно гуммированном темно-коричневом, почти черном заполнении выявлено большое количество бутового камня, обломков керамики античного времени и VIII – IX вв., значительные скопления костей крупного рогатого скота (фрагменты черепных коробок, челюсти, ребра, трубчатые, тазовые кости). Возможно, кости были остатками пищи после тризн или общественных пиров или являлись частями тел животных, принесенных для кормления богов и предков (ср. Русанова И. П., 1998, с. 165).

* * *

Интерпретация античных и средневековых ритуальных захоронений не проста. Подрезка сухожилий, расчленение умерших, разрушение костяков – явления не редкие для погребальных памятников салтово-маяцкой культуры (Флеров В. С., 1998, с. 523 и сл.), но захоронение черепов, наводит на некоторые размышления и требует специального комментария.

Черепа людей и животных, найденные вместе или по отдельности, должны свидетельствовать о наличие определенных представлений, связанных с культом отрубленной головы , имевшим, как известно, не только хтонические, заупокойные мотивы, но и мотив земного плодородия (Иванов В., 1994, с. 127 и сл.).

Почитание черепов и отделенных от тел голов являлось в примитивных религиозных системах многих народов древним символом грядущего возрождения, преобразования природы и всего сущего, а обряд обезглавливания в некоторых культах выступал завершающим и важнейшим с ритуальной точки зрения моментом священного расчленения и был эквивалентом расчленения. Причем по многочисленным этнографическим материалам конская голова и голова быка в обрядах играли важную символическую роль, впрочем не всегда совпадающую. Зачастую они выполняли заместительную роль. Тем более что понятие о принципиальном различии между человеком и животным, столь распространенное в современном мире, в первобытных культовых системах, устойчивых к изменениям и поэтому очень консервативных, далеко не всегда складывалось (Тайлор Э. Б., 1989, с. 235).

В любом случае голова и черепа (а также их изображения) представлялись древним как божественные вместилища «…половой возрастающей силы», в этом образе бог почитался как фаллическое мужское начало подземной растительной мощи и нового возврата из подземного мира для грядущей жизни. Отрубленные мужские головы, по мнению В. Иванова, – это зрелые плоды, несущие в себе зародыш будущего возрождения, семена, оплодотворяющие «…лоно подземной ночи». Важно отметить, что роль женщин в подобных оргиастических обрядах со скрытым фаллическим содержанием была очень велика, что проявилось во многих древних мифах, связанных с ритуальной декапитацией (Иванов В., 1994, с. 131 и сл.). Закономерно, что тайной стороной таких ритуалов стало оскопление жертв в ходе заклания на алтарях. Известным дионисийским фаллофориям предшествовала кастрация (Буркерт В., 2000, с. 441 и сл.) – ритуально узаконенный первобытный инстинкт уничтожения производящей жизненной силы мужского начала – «колоса, плодородие несущего» (Винокуров Н. И., 2002).

Очевидно, что в основе человеческих жертвоприношений, культе отрубленной головы, каннибализме в античное и средневековое время находились сходные воззрения на взаимодействия мира существующего и потустороннего.

По представлениям древних, человеческие жертвоприношения в описанных выше ритуалах, различные манипуляции и препарирование тел жертв и умерших, омофагия являлись символами искупления и новой жизни. Жертва выступала как бы видимым медиатором между живущими людьми и божеством, находившимися под землей умершими предками, которые призывались повлиять на урожайность и плодородие земли и на благополучие всего сущего, с ними связанного. Наиболее «естественными» и угодными богам были жертвы младенцев, которые в языческих религиозных системах представлялись тесно связанными с потусторонним миром и наиболее приближенными к божественным силам, так как занимали некое пограничное положение между миром живых и миром мертвых. Однако, обрядовые действия, связанные с человеческиим жертвоприношениями, которые фиксируются нарративными и археологическими источниками, все же нельзя признать обычными.

Следует полагать, что человеческие жертвоприношения в цивилизованных древних сообществах могли быть вызваны только какими-то экстраординарными обстоятельствами: войнами, природными катаклизмами, неурожаями, голодовками, эпидемиями, искуплениями за тяжелые преступления и пр. Так Павел Орозий сообщает, что карфагеняне, пораженные ужасом чумы, в поисках лекарства прибегали к убийствам, они возлагали на алтари людей, чтобы приносить их в качестве искупительных жертв. Среди них были и младенцы, так как обычай требовал жертв «…здоровых и неиспорченных» ( Hist . IV .6.2-5) .

В подобных условиях обычные компромиссы, когда вместо людей приносились в жертву согласно закону симпатической магии (подобное рождает подобное и должно заменяться подобным) животные, символические фигурки из дерева, ткани, глины, теста или воска, были невозможны, а заместительные жертвы исключались (ср.: Тайлор Э. Б., 1989, с. 81, 482; ср: Андреев Ю. В., 1998, с. 274). Правда, не следует забывать, что некоторые культы требовали регулярных человеческих жертвоприношений . Устойчивость и консерватизм религиозных обычаев и привычек, желание сохранить архаические «священные» обряды предшествующих более варварских, кровожадных и расточительных времен оказывали воздействие на практику человеческих жертвоприношений, существовавшую на протяжение многих тысячелетий и сохранившуюся у отдельных народов и до наших дней.

Каннибальское безумие и человеческие жертвы вряд ли можно объяснить последствиями и пережитками голодных для людей эпох. Это явление коренилось в самой поврежденной человеческой природе, в извращенном понимании богопочитания и благочестия, непонимании сущности смерти, в первобытном страхе перед ее неизбежным приходом, специфической попытке осмысления невидимой грани жизни и смерти, надежде и ожидании грядущего посмертного возрождения. Убийство жертв творилось во имя этой цели, а переживание смерти давало язычникам осязаемое представление о священности жизни.

Таким образом, ощущение светлой стороны религиозной жизни древних меркнет, когда едва приоткрывается ее потусторонняя, хтоническая составляющая и становится ясным всепобеждающая и великая сила христианства, поразившая основы языческого восприятия жизни. Современные попытки возрождения неоязычества возвращают человечество в преисподнюю, откуда уже не будет никакого выхода.

БИБЛИОГРАФИЯ:

•  Андреев Ю. В., 1998. Цена свободы и гармонии. Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации. СПб.

•  Андреев Ю. В., 2002. От Евразии к Европе. Крит и Эгейский мир в эпоху бронзы и раннего железа. СПб.

•  Анохин В. А. 1986. Монетное дело Боспора. Киев.

•  Античные города Северного Причерноморья. 1984. М.

•  Антология источников по истории, культуре и религии Древней Греции, 2000. Под ред. В. И. Кузищина. СПб.

•  Астахов В. А., 1995. Центральная власть и города в позднеантичном Боспоре // Проблемы социальной истории Европы: от античности до нового времени. Брянск.

•  Беглова Е. А., 2000. Ритуальный комплекс Тенгинского могильника // Таманская старина. Вып. 3. Греки и варвары на Боспоре Киммерийском ( VII – I вв. до н. э.). СПб.

•  Бобровникова Т. А., 1996. Сципион Африканский. Картины жизни Рима эпохи Пунических воин. Кн. 1. Воронеж.

•  Болотов В.В., 2001. История церкви в период до Константина Великого // Лекции по истории древней церкви // Собрание церковно-исторических трудов. Т. 3.

•  Буркерт В., 2000. Ритуал жертвоприношения, охотничьи и погребальные обряды // Жертвоприношение. Ритуал в искусстве и культуре от древности и до наших дней. М.

•  Винокуров Н. И., 1998. Археологические памятники урочища Артезиан в Крымском Приазовье. М.

•  Винокуров Н. И., 2002. Античный социум: культ вина и винограда // Боспорские исследования. Вып. II. Керчь (в печати).

•  Воеводский Л.Ф., 1874. Каннибализм в древнегреческих мифах. СПб.

•  Гайдукевич В. Ф., 1958. Илурат. Итоги археологических исследований 1948-1953 гг. // МИА. Вып. 85.

•  Гайдукевич В. Ф., 1981. Боспорские города. Л.

•  Гайдукевич В. Ф., 1987. Античные города Боспора. Мирмекий. Л.

•  Горончаровский В. А., 1987. Исследование городища и некрополя Илурата // АО 1985 г.М.

•  Емец И. А., Масленников А. А., 1991. Культовые захоронения животных на позднеантичных поселениях Европейского Боспора // Реконструкция древних верований. СПб.

•  Зеест И. Б., 1960. Керамическая тара Боспора // МИА. Вып. 83.

•  Иванов В., 1994. Дионис и прадионисийство. СПб.

•  Клейн Л. С., 1998. Анатомия «Илиады». СПб.

•  Козак А.Д. Человеческие жертвоприношения в зольнике раннескифского времени Бельского городища (в печати).

•  Косарев М. Ф., 2000. Приобщение к внеземным сферам в сибирском язычестве (по жертвенным ритуалам и погребальным обрядам) // Жертвоприношение. Ритуал в искусстве и культуре от древности и до наших дней. М.

•  Масленников А. А., Бужилова А. П., 1999. «Ифигения на Меотиде» (материалы к обсуждению существования ритуальной декапитации в античном Приазовье // Древности Боспора. № 2.

•  Марти Ю. Ю., 1941. Разведочные раскопки вне городских стен Тиритаки // МИА. №4.

•  Медникова М. Б., 2001. Трепанации у древних народов Евразии. М.

•  Молева Н. В., 2001. Статус собаки в сакральном мировоззрении древних греков (по памятникам вазописи) // Из истории античного общества. Вып. 7. Нижний Новогород.

•  Молева Н. В., 2002. Очерки сакральной жизни Боспора. Нижний Новогород.

•  Мыц В. Л., Лысенко А. В., 2001. Позднеантичное святилище Таракташ в Крыму // Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов, образования государства // Материалы межд. науч. конференции. Ч. 2. СПб.

•  Пономарев Л. Ю., 2002. Салтово-маяцкие погребальные памятники Керченского полуострова // Боспорские исследователи. Вып. II . Симферополь.

•  Русанова И. П., 1998. Культовые зольники скифского времени // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Вып. VI . Симферополь.

•  Русяэва М. В, 1997. I нтерпретац i я зображень на золот i й пластин i з Сахновки // Археолог i я. Ки ї в.

•  Савостина Е. Л., 1992. Многоярусные стелы Боспора: семантика и структура // Археология и искусство Боспора // Сообщения ГМИИ им. А. С. Пушкина. Вып. 10.

•  Собака на грани миров. 1997. СПб.

•  Сорокина Н. П., Сударев Н. И., 2001. К вопросу о некоторых варварских погребениях Боспора // Древности Боспора. № 4. М.

•  Сорокина Н. П., Сударев Н. И., 2001а. Предметы, связанные с культами и магией, из погребений кепского некрополя VI-II вв. до н. э. // Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов, образования государства // Материалы Межд. науч. конференции. Ч. 1. СПб.

•  Тайлор Э. Б., 1989. Первобытная культура. М.

•  Тульпе И. А., Хршановский В. А., 2001. Эллинистический ритуальный комплекс на некрополе Китея // Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов, образования государства // Материалы Межд. науч. конференции. Ч. 1. СПб.

•  Флёров В. С., 1998. Разрушенные скелеты на могильнике Клин-Яр III на Северном Кавказе // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Вып. VI . Симферополь.

•  Фролова Н. А., 1997. Монетное дело Боспора. М.

•  Фролова Н. А., Савостина Е. А., 1998. Находки под стенами боспорской усадьбы: клад или строительная жертва // РА.

•  Фрэзер Дж., 1986. Золотая ветвь. М.

•  Штаерман Е. М., 1985. От религии общины к мировой религии // Культура Древнего Рима. Т. I . М.

•  Хршановский В. А., 2000. Жертвоприношение в погребально-поминальной обрядности Европейского Боспора II в. до н. э. – IV в. н. э. (по материалам археологических раскопок некрополей Илурата и Китея // Жертвоприношение. Ритуал в искусстве и культуре от древности и до наших дней. М.

•  Энциклопедия «Исчезнувшие цивилизации». 1997. «Удивительные Эгейские царства». Пер. с англ. М.

•  Эрлих В. Р., 2001. Святилища в меотской культуре Закубанья скифского времени (к постановке проблемы) // Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов, образования государства // Материалы Межд. науч. конференции. Ч. 2. СПб.

•  Янковский А. И., 1998. Раннегреческая тирания и возникновение трагедии // Античный мир. Проблемы истории и культуры. СПб.

•  Frontisi-Ducroux F., 1997. Dioniso e il suo culto // I Greci. Storia, cultura, arte societa // 2. Una storia greca. II. Definizione. XL. Torino .

Впрочем, причины каннибализма могли быть не только религиозными. Например, Валерий Максим сообщает о том, что осажденные римлянами защитники испанской крепости Калагуры, скорее всего, доведенные до последней нужды, убивали и ели своих детей и жен (Val. Max. VII.6).

В месяце афродизионе (конец сентября – октябрь) в этом храме совершали жертвоприношение человека. Эфебы гнали его, заставляя трижды обежать вокруг алтаря, а затем жрец ударом копья в рот убивал его, после чего труп сжигали. Этот обычай был оставлен в эллинистическое время. Точно таким же ударом Диомед умертвил клятвопреступника Пандара в IV книге «Илиады»(Клейн Л. С., 1998, с. 320 и сл.).

Фарамака изгоняли из города с целью очистить город от скверны – изгоняли, как козла отпущения у евреев. Сначала фармаку давали поесть сушеных фиг (смокв), сыра и хлеба, затем толпа гнала его по городу, избивая фиговыми розгами (очищенными ветвями смоковницы). Пригнав на определенное место, отпускали ему 7 ударов по гениталиям, а затем убивали камнями. В Абдерах (ионийская колония в Африке) фармака выводили из городских ворот, обводили вокруг городских стен, а затем царь и народ забрасывали его камнями, гоня прочь от города. Все это происходило 6 таргелиона (т. е. в начале мая), в канун праздника Аполлона (Клейн Л. С., 1998, с. 321 и сл.). В Афинах избирали двух фармаков – мужчину и женщину, выводили их, увешанных фиговьми ветвями (венок на шее), из городских ворот, перед которыми и начинался очистительный обход, или, точнее, обгон. В данном случае все завершалось, видимо, изгнанием. Фармака называли здесь и словом «катарма» – очистки, отбросы, нечисть. Само слово «фармак» до нас дошло лишь в значении «колдун» и в качестве ругательства. Более ранний его смысл неясен. Родственное слово «фармакон» означает: зелье, снадобье, средство, краска, лекарство, отрава и как-то связано с травой, растениями. В мифах и на древних изображениях это трава, которой бьют как священным оружием. О происхождении этого обрядового битья и умерщвления фармаков есть несколько гипотез. Его трактуют как изгнание злого духа ради урожая, или как усиление производительных сил духа растительности, или как заместительное жертвоприношение и т.п. (Клейн Л. С., 1998, с. 321 и сл.).

Когда аргосцы не приняли поначалу Диониса, то он наслал им проклятие и ахеянки обезумели и принялись резать ножами и мечами своих же младенцев ( Non ., XLVII , 580-590). Детские трупы – заменили начатки юности – пряди волос, которые срезали и приносили в жертву – потоку Астерию.

Подобное предположение вполне подходит для захоронения в грунтовой могиле, открытой между двумя храмами в позднеантичном боспорском святилище Таракташ, открытого в Судакской долине (Мыц В. Л., Лысенко А. В., 2001, с. 100). Кости умершего некомплектны, фрагментированы и перемешаны. Сверху могилы находился очаг с обугленными костями овцы.

Скорее всего, эти отверстия в черепах не были естественными, а появились в результате специальных посмертных или прижизненных трепанаций. Данный религиозный обряд, возможно, связан с военной магией.

К сожалению, в статье не указана ориентировка лицевой части черепа.

Определение человеческих останков проведено врачом-судмедэкспертом Д. Б. Пономаревым (г. Керчь), а костей животных – сотрудником Санкт-Петербургского Государственного университета А. С. Крыловой.

В заполнении ямы встречены фрагменты керамики, среди них доминировали амфорные стенки, из профильных частей отмечу ручки амфор первого века до Р.Х. – II в. после Р.Х., венчик красноглиняной плоскодонной амфоры с профилированными круглыми ручками с бежевым аногобом на поверхности, венчик коричневоглиняной широкогорлой амфоры типа 83, по И. Б. Зеест (1960), ножку амфоры светлой глины с узким горлом переходного типа от «В» к «С», несколько венчиков кувшинов красной глины см острым гребнем и уплощенной профилированной ручкой, крупную бусину из голубоватого стекла (к. о. 166), головку от терракотовой статуэтки красно-коричневой глины (к. о. 156), дипинти на стенке амфоры (к. о. 165) (рис. 5), медная пантикапейская монета II в. до Р.Х. (Анохин В. А. 1986, табл. 6, № 175) (к. о. 7/200). В золистом слое выше ямы обнаружены боспорские медные монеты (Пантикапей, II в. до Р.Х.) (Анохин В. А. 1986, табл. 6, № 176) и Римиталка 131-154 гг. (Фролова Н. А., 1997, II , с. 208, табл. XVII , 2-20) (к. о. 6/2000, 2/2000 г.).

На конференции «Боспорский феномен: погребальные памятники и святилища», проводимой в 2002 г. в Санкт-Петербурге, Ю. П. Зайцев и Н. И. Сударев предположили, что кремация людей могла быть вторичной и являться каким-то этапом особой погребальной церемонии, связанной с посмертными манипуляциями с человеческими останками. В этом случае, топлива могло потребоваться значительно меньше. Кроме того, неизвестно, как кремировали животных – целиком или отдельные части их туш. Данную версию можно принимать во внимание, но отсутствие аналогий артезианскому комплексу не позволяет считать ее единственной и правильной.

Согласно сюжетам дионисийских мифов, переданных Нонном Панополитанским, в результате битвы Ликурга со священнобезумной девой – бассаридой Амвросией (олицетворявшей извечную борьбу женского и мужского начал) на Арабийские земли, Нису обрушились страшное землетрясение, ураганы и тайфуны. Природные катаклизмы так подействовали на нисийских женщин, что они вдруг обезумели и начали умерщвлять своих младенцев, стали резать их тела ножами на части (Non., XXI, 39-150). Возможно, миф вполне отчетливо передает реакцию древних на экстраординарные события: попыткой умилостивить разгневанных богов через жертвоприношение младенцев. Причем как боги «терзали» бедствиями окружающее людей жизненное пространство, так и терзались-расчленялись младенцы. Подобное изгоняли подобным. Так проявлялся закон симпатической магии.

Первоначально, этот алтарь был ошибочно принят за «пяточный камень» опорного столба несохранившихся ворот калитки.

Здесь же были найдены обломки терракотовых фигурок великой богини плодородия с присущими ей атрибутами.

На городище три зольника располагались на востоке, а только один – на западе (Винокуров Н. И., 1998, с. 31). Западный зольник в силу своего расположения вполне мог ассоциироваться с потусторонним миром, страной мертвых.

Прямые аналогии этому обряду мне неизвестны. Но следует отметить сообщение Павла Орозия в «Истории против язычников» (V.17) о неведомом способе убийства, который однажды римляне применили в завершающей битве против кимвров, отчаянно сражавшихся в лагере из поставленных кругом телег. Римские солдаты во время штурма импровизированного укрепления отсекали противникам макушки голов с волосами, обезображивая их отвратительными ранами. Устрашенные кимвры (среди которых было много женщин и детей) обратили оружие, предназначенное для врагов, против себя, убивая друг друга мечами или заканчивали жизнь самоубийством.

Неадекватная (даже для древних) реакция кимвров на римский(?) способ убийства может свидетельствовать только об одном: варварам было страшнее потерять часть головы с волосами, чем погибнуть. Следовательно, по их представлениям, в голове и волосах находилось нечто более дорогое, чем сама жизнь. Римляне от пленных или каким-либо иным образом узнали об уязвимом месте кимвров и частичной декапитацией отдельных бойцов совершенно деморализовали всех защитников лагеря. Как видно, священный культ головы-волос-скальпов, столь популярный у многих народов, для кимвров оказался фатальным. Впрочем, Плутарх, подробно описавший сражение, об этом «неведомом» виде декапитации ничего не сообщил ( Plut . Mar . 27).

Как показывают этнографические параллели, потеря головы или волос, полная или даже частичная, для древних представлялась крайне опасной. В этих частях тела концентрировалась не просто жизненная сила человека, но духовная основа его сущности – необходимая составляющая последующего возрождения умершего. Их утрата становилась неодолимым препятствием для попадания умершего в загробное царство и означала потерю его земного статуса (ср. Фрэзер Дж., 1986, с. 224 и сл., 635 и сл.; Медникова М. Б., 2001, с. 176 и сл.).

К этому же периоду относятся найденные на дне двух хозяйственных ям останки взрослого человека, разрубленного надвое мощным ударом. Линия рассечения шла по косой от правого плеча до поясничного отдела позвоночника. В ямы кости погибшего попали еще до разложения мягких тканей, так как сохранили первоначальный порядок. По-видимому, человеческие останки были сброшены в ямы во время очистки территории городища после вражеского штурма. Антропологический анализ костей сделан не был.

Так, в зольнике Зенонового Херсонеса – небольшого прибрежного городка, расположенного сравнительно неподалеку от городища Артезиан были найдены, как мне любезно сообщил А. А. Масленников, два целых скелета человека.

В настоящий момент этот материал, довольно обширный, требует специального обобщения и осмысления широким кругом заинтересованных специалистов.

Определение костей животных провела известный палеозоолог сотрудник ИА РАН Е. Е. Антипина.

Среди находок в заполнении преобладали фрагменты амфор, простой гончарной, лепной и краснолаковой керамики античного времени. Из средневековых сосудов встречались стенки и профильные части плоскодонных кувшинов с высоким горлом и плоской ручкой, гончарных горшков со «струйчатым» орнаментом, ойнохой коричнево-серой глины VIII – IX .

Определение костей животных их ямы 120 провел сотрудник Нимфейской археологической экспедиции Государственного Эрмитажа А. К. Каспаров.

Находки захоронений животных, в частности собак – не редкость на Боспоре, но их интерпретация затруднена (см. ср. Горончаровский В. А., 1987, с. 320; Емец И. А., Масленников А. А., 1991, с. 112 и сл.; Астахов В. А., 1995, с. 5-6; Фролова Н. А., Савостина Е. А., 1998, с. 140 и сл.).

На тулове большой амфоры имелась внушительная по размерам вмятина, нанесенная по свежей глине каким-то тупым предметом. Вряд ли амфора была повреждена сразу после формовки, во время сушки. Столь заметный дефект сосуда был бы наверняка устранен перед обжигом. Можно думать, что повреждение амфоры произошло в момент постановки ее в печь или непосредственно в печи. В результате, несмотря на качественный обжиг, она не могла использоваться для хранения жидкостей, так как на внутренней стороне деформированного борта образовались мелкие сквозные трещинки, радиально отходящие от середины вмятины.

Справедливости ради, следует отметит, что встречались довольно часто другие количественные сочетания. Чаще всего находят одиночные захоронения собак – на некрополях и городищах, в хозяйственных ямах и во дворах, под стенами построек. К примеру, в восточном углу одного из помещений илуратских домов, погибших во второй половине III в. н. э. обнаружено ритуальное захоронение собаки совершенное в промежутке между вымостками пола (Гайдукевич В. Ф, 1958, с. 92). Подобный обычай зафиксирован в мавзолее Неаполя Скифского, где А. Н. Карасев в 1948 г. открыл костяк собаки в заполнении дверного проема погребального сооружения. В одной из ям на городище Артезиан, под круглой хозяйственно-жилым комплексом рубежа Х. э. обнаружен неполный скелет взрослой собаки, поверх которого находились кости и часть черепа овцы (по-видимому, строительная жертва). На некрополе городища также встречались одиночные погребения собак. Две взрослые собаки-самца, захороненные в яме вместе с щенком, ориентированные головой на север, были открыты под северной стеной одной из боспорских усадеб на Азиатском Боспоре (Фролова Н. А., Савостина Е. А., 1998, с. 140 и сл.). Полагают, что жертвоприношения собак и их захоронения в землю необходимо связывать с актом творения нового дома, охранительной функцией и т. п. Принесение собаки в жертву служило в целях обеспечения безопасности.

Как известно, каннибализм на определенной стадии развития многих древних народов являлся необходимым условием обычной социальной жизни, особенно во враждебном окружении, так как вкушение человеческой плоти (пленных) воспринималось в качестве сакрального восполнения утраченной жизненной энергии, приобретение мощной, преобразующей силы, сконцентрированной в теле съеденного человека, особенно в отдельных его органах – сердце, печени, гениталиях, голове. Съесть захваченного на поле боя противника, лишить его головы, вместилища возрождающей силы, означало получить его могущество и боевые качества. Кроме того, если в боевых действиях погибали соплеменники, то следовало умиротворить их духов, так как духи умерших насильственной смертью были очень сильны и могли приносить вред живущим родственникам. Сильные духи требовали соответствующих жертв. Человеческие кровавые жертвы и поминальный каннибализм были реальным действием по умиротворению и кормлению духов убитых людей.

Каннибализм в древности во время боевых действий мог использоваться в качестве меры психологического устрашения противника. Об этом сообщал в «Стратегемах» Полиэн ( II . 8). Клеарх во время войны с фракийцами на Геллеспонте в 402-401 гг. до н. э., желая избежать невыгодный для него мир, продемонстрировал на кухне перед послами варваров трупы разрубленных фракийцев, разделенных и приготовленных поварами как бы для обеда. Пораженные увиденной картиной послы на заключение мира не пошли.

Согласно недавно проведенному исследованию М.Б. Медниковой (2001) разрушение черепа, вместилища «могущественного духа, способного отомстить досадившему лицу», – не такое редкое явление в обрядовой погребальной культуре древних.

На участке Х были найдены человеческие останки: череп и сильно истлевший скелет, найденные на дне позднеантичных хозяйственных ям, выкопанных рядом друг с другом. Также человеческие останки в виде разрозненных костей встречены в заполнении рыбозаслочной ванны 5, а кости ребенка открыты в ваннах на участке V – VI (МИА, №4, с. 46). Эти останки В. Ф. Гайдукевич связывал с событиями конца III – IV вв., которые явились причиной гибели части жителей (Гайдукевич В. Ф., 1952, с. 52).

Две подобные амфоры найдены в Мирмекии в составе ритуального комплекса VIII-IX вв. н. э. с захоронением черепа мужчины в сопровождении жернова(!), открытого на глубине 0,60 м от современной поверхности (Гайдукевич В. Ф., 1987, с. 165).

Обычно в отчетах и публикациях подобные изделия описываются как напильники или орудия для обработки кожи.

К средневековому времени относились профильные обломки высокогорлых гончарных кувшинов красно-коричневой глины с вытянутым туловом и плоским дном, фрагменты горшков, украшенных «струйчатым» орнаментом, типичных для «салтовских» памятников второй половины VIII – начала IX вв., отдельные фрагменты стенок стеклянных сосудов (См. Отчет ААЭ, 1998 г., рис. 255-264). Кроме этих находок отмечу найденное в котловане 1 метательное ядро из песчаника (к. о. 126); в котловане 2 обнаружены небольшая железная крица подпрямоугольной формы, сильно коррозированные обломки малопонятных железных изделий, граффити на стенках амфор: , (к. о. 49, 51), фрагмент плохо читаемого клейма на ручке светлоглиняной узкогорлой амфоры (к. о. 52), пирамидальные грузила коричневой глины, кружки из стенок амфор, кремневый отщеп (к. о. 50), донце стеклянного сосуда, точильный брусок (к. о. 25), пращевые и метательные ядра (к. о. 48, 75, 16, 212,71, 24,22, 23, 83) (рис. 261-262); в котловане 3 найден железный гвоздь с большой круглой шляпкой (к. о. 53), а в котловане 4 – тонкая бронзовая пластинка (п. о. 2403).

Ср. с текстом Эпитомы Юстина (Jus. Epit. XVIII.6.9-12).

К примеру, культ ханаанского (финикийского) происхождения Баала-Элагабала требовал регулярных человеческих жертвоприношений, поэтому на праздниках в его честь кровь закалаемых на алтарях людей лилась рекой (Бобровникова Т. А., 1996, с. 12 и сл.). Массовые человеческие жертвоприношения финикийцев и их ближайших родственников – карфагенян поражали современников и сохранились у многих древних авторов.

Пунийцы совершали в честь Баала кровавые религиозные обряды и прибегали к злодеяниям как к средству исцеления (Justin. XVIII, 6-7). Помимо ежегодно сжигания живого человека (Plin., N.H, XXXVI, 39) в жертву Баалу отдавали самых красивых из военнопленных (Diod., XX, 65, I; Suid. Sardanios gelos), во время удачных войн приносили ему тысячи иноземцев (Diod., XIII, 62, 4), а в некоторых местах стариков, достигших 70 лет, убивали, согласно обычаю, ударом дубины (Suid. Sardanios gelos).

Участники жертвоприношений Баалу имели обыкновение впадать в транс, скакать вокруг жертвенников, призывая громкими криками Баала, и достигая исступления, искалывали себя ножами и копьями так, что кровь лилась по их телам. Пролитие крови позволяло испрашивать милости ужасного божества. Кроме того, от них Баал требовал самого дорого – первенцев, мальчиков-младенцев, возраст которых даже у врагов обычно вызывал жалость.

Карфагеняне ежегодно приносили в жертву сто детей, публично выбранных из числа первой знати. В случае опасности число жертв увеличивалось. Так, во время нашествия Агафокла было сожжено 500 младенцев. Пытаясь уберечь своих детей, отдельные семьи тайком покупали детей, выращивали и откармливали их, а потом отдавали для жертвоприношения под видом собственных (Diod., XX, 14).

Детей сжигали живыми перед изображением божества, утоляя его гнев. Звуки труб и флейт заглушали предсмертные стоны страдальцев, возложенных на жертвенники. Была придумана даже особая машина для жертвоприношений детей в виде медной статуи божества Баал-Хаммона (которого греки отождествляли с Кроносом) с вытянутыми полыми руками, наклоненные к земле таким образом, что помещенный на них ребенок скатывался и летел в чрево машины, полное огня (Diod., XX, 14, 4-6; Sil. It., IV, 768).

Клитарх пояснял, что ребенка пунийцы сжигали, в то время как медный Кронос стоял с руками, обращенными ладонями к медной жаровне. Когда пламя охватывало рот сжигаемого, то члены тела начинали содрогаться и рот оказывался раскрытым наподобие смеха, пока то, что было простерто на жаровне, не переходило в ничто (Schol. Plat. R. P., I, 337. Ср. Suici Sardanios gelos). Очевидно руки идола приводились в движение (Бобровникова Т. А., 1996, с. 12-13).

Принесение в жертву детей считалось великим праздником. Поэтому матери непременно должны были присутствовать с веселым лицом и в нарядной одежде (Plut. De Superstit., р.171).

В Тире, метрополии Карфагена, во время осады города Александром Македонским под влиянием пунийцев этот старинный обычай, уже забытый, был возобновлен (Justin. XVIII, 6, 11- 7, 1). Тирийцы, правда, долго не решались последовать совету пунийцев и, наконец, скрепя сердце, принесли в жертву одного младенца. Эта нечестивая жертва, по мнению греков и римлян, только ускорила гибель Тира, от которого в ужасе отвернулись боги.

В поздний период Римской империи культ Баала, благодаря усилиям императора Гелиогабала, проник с окраин Средиземноморья в столицу государства. Гелиогабал, известный многими безумствами, непомерной жестокостью и оргиастическим сладострастием, был наследственным жрецом этого бога – покровителя Эдессы. Его почитали в виде упавшего с неба огромного конусообразного камня черного цвета, снизу закругленного, сверху – заостренного (Геродиан, V ,5.3). Гелиогабал хотел подчинить этому культу все святыни римского народа. Он фанатично следовал всем ритуалам, пиком которых, надо полагать, были человеческие жертвы. Для жертвоприношений Элагабалу по всей Италии выбирались знатные и красивые мальчики, отнимаемые от родителей (Элий Лампридий, VIII .1; Дион.79.1.3). В ходе этого ритуала у подножья многочисленных алтарей вокруг храма Баала, выстроенного в центре Рима, каждое утро закалывались гекатомбы жертвенных быков и мелкого скота, нагромождались различные благовония, изливалось множество амфор старых превосходных вин, так что неслись потоки вина, смешанные с кровью. Из препарированных жертв извлекались внутренности, которые в золотых чашах вместе с благовониями ритуально обносились вокруг алтарей служителями культа, одетыми в финикийские одежды. Чудовищность зрелища усугублялось еще тем, что за ним наблюдали специально приглашенные сенаторы и всадники, по достоинству оценивая далеко не последнюю роль в кровавом театре императора Гелиогабала. Священнодействие завершала под звуки кимвалов и тимпанов неистовая пляска Гелиогабала, совершаемая вместе с соплеменницами – жрицами Баала – вокруг алтарей с горами наваленных трупов изуродованных жертв, подготовленных к сожжению (см. Геродиан, V ,5.8-9).

Опубликовано: OPUS: междисциплинарные исследования в археологии. – М., 2004. Вып. 3. С. 55–87.

• Ключевые слова: Практика человеческих жертвоприношений,в античное и средневековое время,Винокуров,история,картина мира