Олег Столяров. Культура, как способ бытия человека и общества 

Культура и цивилизация  –  несовместимые друг с другом, хотя и часто пересекающиеся категории. Под культурой мы привыкли понимать «совокупность проявлений жизни, достижений и творчества народа или группы народов».[1] Цивилизацию, как известно, Шпенглер противопоставил культуре, как «совокупность исключительно технико-механического».[2] Шпенглер «утверждал, что культура в ходе ее развития низводится до уровня цивилизации и движется навстречу своей гибели».[3] Мысли не новые, а если вспомнить призыв Руссо: «Назад к природе!», так и совсем древними покажутся.

Теперь, когда мы договорились о понятиях, можно начать более подробный разговор. То, что культура и цивилизация постоянно пересекаются, постоянно взаимодействуют, ни у кого сомнений не вызывает. Это взаимодействие происходит на бытийном фоне, вернее, составляет сам процесс бытия. Бытие, в свою очередь, подразделяется на реальное и нереальное. Реальное бытие наделено временными характеристиками; идеальное вне времени, оно принадлежит к вечности. Об идеальном, «застывшем» бытие много говорилось и писалось Н. Гартманом, исследовавшим этот вопрос.

Что же касается реального бытия, на мой взгляд, его исследовать невозможно, поскольку оно пребывает в постоянном движении и все время качественно изменяется. На протяжении всей истории философии крупнейшие мыслители не раз обращались к данному вопросу. Он привлекал и привлекает, прежде всего, тем, что в центре изучения и исследования всегда был и остается человек. Изучение человека сопряжено с изучением общества. Общество развивается, согласно всем историческим законам.

Рассмотрим категорию культуры, как способа бытия человека  и общества, на примере художественного творчества. К.- Г. Юнг в своей «Психологии поэтического творчества» утверждал, что  « <…> каждый творчески одаренный человек – это некоторая двойственность или синтез парадоксальных свойств одной стороны, он представляет собой нечто человечески-личное, с другой – это внеличный человеческий процесс. Как человек, он может быть здоровым или болезненным, поэтому его личная психология и может и должна подвергаться индивидуальному же объяснению. В своем качестве художника он, может быть, понят единственно из своего творческого деяния… ибо искусство прирожденно художнику как инстинкт, который им овладевает и делает его своим орудием.

То, что,  в первую очередь, оказывается в нем субъектом воли, есть не он, как индивид, но его произведение. В качестве индивида он может иметь прихоти, желания, личные цели, но в качестве художника он есть в высшем смысле слова «человек», коллективный человек, носитель и ваятель бессознательно действующей души человечества. В этом его бремя, которое нередко до такой степени перевешивает все остальное, что его человеческое счастье и все, что придает цену обычной человеческой жизни, закономерно должно быть принесено в жертву <…> его жизнь по необходимости переполнена конфликтами, ибо в нем борются две силы: обычный человек с его законными потребностями в счастье, удовлетворенности и жизненной обеспеченности, с одной стороны, и беспощадная творческая страсть, поневоле втаптывающая в грязь все его личные пожелания, с другой.

Отсюда проистекает то обстоятельство, что личная житейская судьба столь многих художников до такой степени неудовлетворительна, даже трагична, и притом не от мрачного сочетания обстоятельств, но по причине неполноценности или недостаточной приспособленности человечески личного в них».[4] Безусловно, в утверждениях Юнга, есть определенная точность выводов и оценок, но надо при этом учитывать и ту позицию, с которой он рассматривает творчество и художника.

По-моему глубокому убеждению, и творчество, и художник – феномены культуры,  ибо без того самого процесса движения и развития, присущего творчеству, как таковому, а художнику, как истоку творчества – не было бы такой категории, как культура в природе вообще, не было бы категории, как цивилизация в частности; а бытие не обрело бы исторические черты, оставшись просто существованием на уровне понгид (человекообразных: горилл, шимпанзе), но никак не на уровне гоминид (человекоподобных). То есть, иначе говоря – культура – результат бесконечного духовного развития человечества в целом, а творчество – тот PERPETUUM MOBILE, без которого «каши не сваришь». Ему присущи неповторимость, уникальность, оригинальность, но они только тогда могут вырасти, как прекрасное, плодоносящее дерево, когда зиждутся на богатейших духовных традициях, сохраняющихся благодаря преемственности поколений.

Дадаисты

Духовная преемственность обеспечивает дальнейшее совершенствование человека, дальнейший индивидуальный личностный рост каждого, вставшего на путь познания и приобщения. Осваивая ту духовную сокровищницу, которая возникла еще до его рождения – каждый истинный художник готовится внести свой новый неповторимый вклад. Задор футуристов, бросавших «с корабля современности» Пушкина, Толстого,  Достоевского достаточно быстро прошел. Время отрезвило этих «плясунов на человеческих костях». Пророчества Бердяева, изреченные им в разгаре футуристической вакханалии, сбылись. Действительно, если художник творит, отрицая всяческие корни, то у него получается НЕЧТО, подобное известной «Песенке ДАДА» Тристана Тзары. Это «произведение» – наглядная иллюстрация  АНТИИСКУССТВА:

1.

Это песня дадаиста

Сердцем истого дада

Стук в моторе не беда

Ведь мотор и он дада

Граф тяжелый автономный

Ехал в лифте невредим

Он мизинец свой огромный

Оторвал и выслал в Рим

Лифт за это

вот беда

сердцем больше не дада

вода нужна всегда

прополощи мозги

дада

дада

отдай долги

2.

эта песня дадаиста

ни опти ни пессимиста

он любил мотоциклистку

ни опти ни пессимистку

муж негаданно нежданно

обнаружив их роман

в трех шикарных чемоданах

выслал трупы в Ватикан

не крути

с мотоциклисткой

ни с опти ни с пессимисткой

воде нужны круги

мозги твоя еда

дада

дада

отдай долги

3.

песенка мотоциклиста

дадаистского душой

потому и дадаиста

что в душе дада большой

змей в перчатках и белье

закрутил в горячке клапан

и руками в чешуе

римский папа был облапан

и скандал

был большой

проклял он дада душой

мозги не с той ноги

мозги одна вода

дада

дада

чулки туги

Комментарии, как говорится, излишни. Другой поэт – современник и соотечественник Тзары – великий Гийом Аполлинер работал в той же манере. «В той, да не в той!» – воскликнет внимательный читатель. И будет прав. Аполлинер, если быть предельно точным, как явление поэзии и культуры, не укладывается в рамки футуризма. Это «прокрустово ложе» для него явно маловато, тем более что стихи Аполлинера отличает подлинный импрессионизм, идущий от живописных традиций его соотечественников. Яркое тому свидетельство – знаменитый «МОСТ МИРАБО»:

Под мостом Мирабо тихо катится Сена

И уносит любовь

Лишь одно неизменно

Вслед за горем веселье идет непременно

Пробил час наступает ночь

Я стою дни уходят прочь

И в ладони ладонь мы замрем над волнами

И под мост наших рук

Будут плыть перед нами

Равнодушные волны мерцая огнями

Пробил час наступает ночь

Я стою дни уходят прочь

Уплывает любовь как текучие воды

Уплывает любовь

Как медлительны годы

Как пылает надежда в минуту невзгоды

Пробил час наступает ночь

Я стою дни уходят прочь

Вновь часов и недель повторяется смена

Не вернется любовь

Лишь одно неизменно

Под мостом Мирабо тихо катится Сена

Пробил час наступает ночь

Я стою дни уходят прочь

Разница с «Песенкой дадаиста» налицо, не правда ли? Почему два поэта, казалось бы, работавших в одном литературном направлении (футуризме), в конце концов, создали разные по сути вещи? У одного автора вышло НЕЧТО,  даже не достойное критики, а другой создал бессмертное произведение искусства. Видимо, потому что творчество и культура – осмысленные понятия. При создании истинного произведения искусства, которое впоследствии станет достоянием культуры, невозможно ограничиться набором слов или красок.

Почему Сальвадор Дали остается Сальвадором Дали, Шагал – Шагалом, а к Малевичу многие относятся далеко неоднозначно? Да, по одной простой причине: чтобы изобразить «Черный квадрат» особого ума не надо, надо всего лишь – быть первым, а, чтобы создать философские полотна, выражающие определенный взгляд на мир, являющие новаторское, революционное мировоззрение – необходимо подняться до уровня мыслителя…

Конструктивизм в живописи доказал насколько пагубна для искусства причинность и логика творчества в пушкинском понимании, вложенном         в уста Сальери: «Музыку я разъял, как труп. Поверил / Я алгеброй гармонию». Творец (здесь в смысле – большой художник – О.С.) может быть и БЫВАЕТ в большинстве случаев НЕЛОГИЧЕН. Правда, надо учесть, что его НЕЛОГИЧНОСТЬ связана, прежде всего, с постоянным опережением времени и моделированием своего пространства… Особого подвига в том, чтобы изобразить гвоздь, как гвоздь – или клещи, как клещи – еще нет; изобразить «Демона», передав движение его мятущегося духа, обнажив его характер и раздирающие его чувства – куда сложнее…

Человеческое творчество идет от Божественного. Противоположность Гегелю – Бердяев. Вспомним бердяевскую концепцию священной истории: «История не есть объективная эмпирическая данность, история есть миф. Миф же не есть вымысел, а реальность, но реальность иного порядка, чем реальность так называемой объективной эмпирической данности».[5]  Благодаря этой мифологеме, ставшей полноправным историческим процессом, со всеми вытекающими отсюда; как раз и происходит зарождение и развитие человеческого стремления к совершенству, к подлинной гармонии, которая, исходя из глубочайшей веры и убежденности человечества – приведет его к желанному и искомому (вот уже в течение скольких тысячелетий! – О.С.) воссоединению с Богом.

Об этом как-то очень точно сказал Ф. Феллини: «В нашей духовной жизни есть вертикаль, ведущая от животного к Ангелу. Все мы колеблемся то в одну, то в другую сторону». Это изречение наглядно иллюстрирует концепции Бердяева, Ясперса, Маслоу. Призвание, когда оно совпадает с поприщем – дает наилучший результат. Самоактуализация – тонкая грань между одержимостью  и фанатизмом. Одержимость – понятие исключительно духовное, присущее категории культуры, а фанатизм, напротив, символ цивилизации. Цивилизация, как таковая, в чистом виде, порождает животное начало  в человеке.

Она – антипод духовности, а, следовательно, и культуры, потому что стремление человека окружить себя комфортом (в принципе-то ненаказуемое и, возможно, безобидное и обусловленное – О.С.) проистекает, предположительно, от инстинкта безопасности, присущего живой природе. Отсюда, обусловленный ростом цивилизации и цивилизованности – упадок культуры и духовности. Этим также обусловлены постоянные современные экологические катастрофы.

Стоит себе заводик, вроде никому не мешает, а небо в округе уже не естественного, природного цвета, а с каким-то стальным оттенком; выходя на прогулку надо не забыть самому и еще не забыть напомнить соседу: «Приятель, одень противогаз! Так будет надежнее! Авось, не заболеешь, дружок!» А когда электростанция или атомная станция стоит себе, тоже вроде бы некому не мешая, а потом вдруг (не с того, казалось бы, ни с сего!) возьмет и рванет?!..

Невольно придет на ум: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!..». Может быть, я утрирую, сгущаю краски. Вполне вероятно. Сам не без греха: вырос и живу в цивилизованном обществе. Пожинаю, так сказать, плоды цивилизации. Не протестую против самолетов, телефонов, телевизоров, компьютеров, автомобилей и т. д., и т. п. Но где они – разумные пределы, где границы этой всепоглощающей цивилизованности, убивающей культуру и духовность в зародыше? – Ау! Отзовитесь!.. Но – вместо привычного: «Ждите ответа!» – молчание. Говоря об экологических проблемах, напрямую не связанных с такими категориями, как культура и цивилизация, но тесно пересекшихся  между собой (что бывает, как я уже предупреждал)  – нельзя не коснуться такого важного вопроса, как ценности культуры.

Ценности культуры – сложный вопрос, на разрешение которого порой уходит вся человеческая жизнь, а жизнь художника, да еще отмеченного печатью цивилизации, тем более. Философия определяет саму  категорию ценности, как, «то, что чувства людей диктуют признать стоящим над всем   и к чему можно стремиться, созерцать, относиться с уважением, признанием, почтением (П. Менцер). Ценность является не свойством какой-либо вещи,   а сущностью и одновременно условием полноценного бытия объекта. Наличие множества человеческих потребностей и способов чувствования объясняет существование разнообразных оценок: то, что для одного имеет большую ценность, для другого – малую или вообще никакой.

С формальной точки зрения ценности делятся на позитивные и негативные (малоценность, отсутствие ценности), на относительные и абсолютные, на субъективные  и объективные. По содержанию различаются вещные ценности, логические, этические и эстетические ценности: приятное, полезное и пригодное; истина, добро, прекрасное. Фон Рителен в своей логике ценностей пытался бороться с релятивистскими и историческими течениями, основывающимися на таком понимании: суть какой-либо неизменной идеи ценности, напр. любви, заключается в том, что она способна иметь различные степени интенсивности и реализовываться в самых различных видах: эрос, агапе, любовь к людям, социальная любовь.

Н. Гартман осуществил синтез кантовского априоризма и материальной этики ценностей Аристотеля: имеется существующие для себя царство ценностей, настоящий kosmos noetos, который находится по ту сторону действительности, так же как и по ту сторону сознания. Вопрос о сущности ценности он относил к метафизическим, иррациональным, никогда не разрешимым проблемам; см. Этика ценностей. Ницше сделал очевидным то огромное значение, которое имеют ценности и ценностные оценки для мировоззрения. Ценностные оценки являются для него «физиологическими требованиями сохранения определенного способа жизни»; в них выражается «воля к власти». Он требовал и пытался осуществить переоценку всех ценностей и «упорядочение их по рангам». Высшую ценность воплощает в себе великий человек, который (по Ницше) устанавливает ценности».[6]

[1] Краткая философская энциклопедия.- М.: Издательская группа «прогресс» – «Энциклопедия», 1994, с. 229.
[2] Там же, с. 508.
[3] Там же, с. 508.
[4]  К. – Г. Юнг. «Психология и поэтическое творчество».-  в сб. «Судьба культуры в западноевропейской мысли XX века».- М.: ИНИОН, 1979.
[5] Бердяев Н. А. Смысл истории: опыт философии человеческой судьбы .- Париж: YMCA-PRESS, 1969,  с. 29.
[6] Краткая философская энциклопедия.- М.: Издательская группа «прогресс» – «Энциклопедия», 1994, с.507.

Опубл. – с. 156 – 159 . – В кн.: Сборник научных трудов. – 6 вып.- М.: РИПО ИГУМО, 2006. – 204 с.

Столяров Олег Олегович, кандидат филологических наук,

доцент, президент МАИР, член союза писателей России

• Ключевые слова: челов,обществ,способ,быти,культура
• Комментарий по изменению: изображение отправлю на почту