Хрестьянин (ltraditionalist). Хозяйка Похьёлы.

Мария Владимировна Кундозерова в статье “ОБРАЗ МИФИЧЕСКОЙ СТРАНЫ ПОХЬЁЛЫ В КАРЕЛЬСКИХ ЭПИЧЕСКИХ РУНАХ” анализирует образ Похьёлы из карело-финского эпоса “Калевала”.

“Наиболее распространённым способом попадания в Похьёлу является преодоление водной преграды, осмысляемой традиционным рубежом между тем и этим мирами. Похьёла находится в дальнем конце Севера (Pohjom pitkähä perähä — SKVR I1 4: 70), в безымянном заливе (Lahteh nimettömähe, n’imen t’ietämättömähe — SKVR I1 62: 71–72). Само слово «Похьёла» (Pohjola, в вариантах Pohjo, Pohja, Pohjoni, Pohjani) означает «север, северный край» [SSA: 383]. Известно, что у северных народов неизведанный потусторонний мир ассоциировался с самым севером, низом, дном, мраком и холодом, что отразилось и в карельских рунах. Похьёла представляется тёмным (pimie, pimettö), холодным (kylmä), мрачным (summa, suma), плохим местом (paha paikka). В некоторых вариантах Похьёла отождествляется с островом, на который выбирается Вяйнямёйнен после скитания по водам:
“Soarehe selällisehe,
«На остров средь моря,
Mantereh on puuttomahe”
На сушу безлесую»
(SKVR I1 58: 91–92)

На соотнесённость Похьёлы с островом часто указывает и определение собаки как собаки острова, которая своим лаем оповещает о прибытии путника, например:
“Siitä haukku soaren halli,
«Залаяла острова собака,
Soaren lukki luskutteli”
Острова пес загавкал»
(SKVR I1 21: 83–84).

Соотнесение Похьёлы, имеющей признаки потустороннего мира, с островом может основываться на представлениях о локализации иного мира на куске суши за водной преградой, что отразилось в древнем обычае карелов устраивать места захоронений на островах. Безлесость острова Похьёлы, равно как и безымянность, является признаком потусторонности упоминаемого локуса. Песочные или глиняные гряды (hietaharjut, saviharjut), которые видят путники, приближающиеся к Похьёле, порождают в сознании образ пустынного, необитаемого пространства иного мира”.

Похоже на кадры из фильма Андрея Тарковского “Сталкер”.

Интересно было бы провести параллели между «Зоной» и Похьёлой, между сампо и таинственной комнатой, где могут исполняться желания: самые заветные, самые искренние, самые выстраданные.

“В текстах упоминается остров Похьё, сверкающий золотом:
“Jo näkyvi Pohjon soari,
«Уже виден остров Похьё,
Soari kulta kuumottavi”
Остров золотом светится»
(SKVR I1 409: 24–25).

Золотой отблеск, сияние переносится и на ворота, которые видят герои, приближаясь к берегам Похьёлы:

“Portit Pohjolan näkyypi, «Ворота Похьёлы видны,
Paistaapi pahat saranat, Сияют плохие петли (дверные),
Pahan ukset ulvottaapi” Чёртовы двери воют»
(SKVR I1 54: 229–231).

Как отмечает Н. А. Криничная, «ворота служат метонимическим эквивалентом стены, знаком-символом ограждённого пространства. <…> Одновременно ворота — знак “замыкания” и “размыкания миров”, знак оммуникации между бытием и небытием». Наличие ворот позволяет говорить о Похьёле как об ограждённом месте, о локусе, имеющем пределы и границы. Сияющий золотом остров, горящие / сияющие, ассоциирующиеся с золотом петли на воротах выдают принадлежность Похьёлы иному измерению, ибо «золотая окраска есть печать иного царства» [Пропп, 1986: 285], а «ассоциация золота со светом, светлостью, огнём идёт из языческой древности» [Криничная: 922].”

Кстати, точно так же обстоит дело и в православной иконописи. Цитирую: “Основной цвет в иконе золотой, его мы чаще всего видим на иконе, так как именно он символизирует цвет царствия Божия, Божие присутсвие, свет вечности и благодати. Золотом часто покрывают фон иконы, как бы говоря о неземном свете горнего мира. Золотом … делаются нимбы над головами святых, также показывая нам неземное свечение. Золото мы также видим на одеждах Богородицы и Спасителя, крыльях Ангелов, подножий, тронов, евангелий, распятий. Так же иногда мы видим на одеждах святых, евангелиях, крыльях ангелов золотые лучи — штрихи они называются ассистом. Они изображают нетварный Свет, присутствие самого Божества в сиянии Божественных лучей”.

Так что выражение “на том свете” старо как мир.

“Согласно большинству карельских рун, Похьёла — это деревня, маркированная знаками иного мира. Несмотря на то, что Похьёла в рунах упоминается как деревня, в орбиту повествования входит всего лишь один дом / двор с домом, хозяйственными постройками и полями, принадлежащими хозяйке Похьёлы. Это маленькая избушка (pieni pirttini), которую хозяйка топит маленькими, изящными дровишками (halkosilla hienoisilla, pienillä pilastehilla — SKVR I1 58: 104–105).

В текстах наличествует традиционная для карельских рун формулировка, согласно которой путники попадают в дом «без дверей, без окон» (pirttih on ovettomah, ilman ikkunattomaha — SKVR I1 78: 43–44), из которого никто не возвращается:

“Äij’ on sinne männehijä,
«Многие туда ушли,
Vaan ei pois palannehia”
Но никто не вернулся»
(SKVR I1 78: 41–42).

Иное измерение, из которого нельзя вернуться, эквивалентно миру мёртвых. Связь избушки «без окон, без дверей» с потусторонним миром, царством мёртвых прослеживается и в русской сказочной традиции, где герой на своём пути в иное царство сталкивается с избушкой на курьих ножках, «без окон, без дверей».”

Любопытно, что на острове Похьёла есть ещё и медная гора. Так что хозяйка Похьёлы (в вариантах баба Похьи) (Pohjolan emäntä / Pohjan akka) совмещается не только с образом Бабы-яги, но и с образом хозяйки Медной горы.

“Карельские руны рисуют противоречивый образ хозяйки Похьёлы: она и маленькая, и большая, и гостеприимная, и злобная. Черты внешнего облика (смолистые когти, большой нос), равно как и её способность к перевоплощению в птичий облик, указывают на связь её образа с животным, а точнее орнитоморфным миром, и институтом шаманизма (сравни: представления о птице-помощнике, в которую может при необходимости перевоплощаться шаман [Turunen: 315])”.

Кстати, а не отсюда ли идут все эти изображения птицеголовых богинь?

Про хозяйку Похьёлы говорится, что она слепая. “Наряду с хозяйкой / бабой Похьёлы, в рунах встречается дед / муж / хозяин Похьёлы (Pohjan ukko / Pohjolan isäntä), но он упоминается редко. Кроме хозяина и хозяйки в Похьёле живет их дочь, которую они отдают в жёны тому, кто выковал сампо (это может быть как Илмаринен, так и Вяйнямёйнен). Девушка — дева Похьёлы, как правило, без имени (редко Анни), обладает необыкновенной красотой, чем славится далеко за пределами своего края. Будучи жителями локуса, осмысляемого потусторонним, они ничем не отличаются от жителей мира посюстороннего: занимаются домашними делами, встречают гостей.

В мотиве выдачи своей дочери замуж за пришельца из другого мира отражается идея экзогамных отношений, при которых нельзя брать девушек в жёны из своего рода, а необходимо искать их извне.

В народных рунах хозяйка потустороннего локуса, у которой герои сватают дочь, наделена безраздельной властью и авторитетом в своих владениях. Образ подобной правительницы уходит корнями в период матриархата, когда главенствующее положение в роду занимали женщины, управлявшие семьёй, хозяйством и прислугой, решавшие судьбу дочерей на выданье и руководившие обороной своего поселения.”

Источник

• Ключевые слова: Хозяйка Похьёлы,Хрестьянин (ltraditionalist),мифология,сказки