Аes_si. Казус Чернова-Туминой, магия и критика Юнга

Когда-нибудь толстый том под названием “Всеобъемлющая критика юнгианской аналитической психологии” все же появится. Давайте в это верить, а пока отметим для себя следующие моменты.

Популярность Юнга в России в последние 20 лет достигла каких-то просто-таки неприличных уровней. Поскольку Россия является периферийной страной и в контексте гуманитарных наук тоже, это уже должно было бы вызвать серьезные подозрения, даже если сделать скидку на постсоветский синдром “приобщения”: не может же простое наверстывание упущенного длиться так долго и настойчиво! Хватило бы и десятка лет. А раз это длится и длится, значит, приобщение-то уже состоялось, а вот периферийная ситуация никуда не делась: ведь наверняка “на Западе” со времен кончины Юнга (а это шестидесятые, на минуточку) появилось много всего интересного и Юнгу прямо противоречащего, но это интересное просто еще не попало на периферию, и приобщение к нему будет происходить в России еще через “70 лет”.

Но еще большее подозрение вызывает то обстоятельство, что юнгианство особенно популярно в кругах, связанных с оккультизмом, традиционализмом и т.п. – не в последнюю очередь (но, слава Гермесу, не эксклюзивно) благодаря пресловутым московским телемитам.

Да, конечно-конечно Юнг писал про алхимию и магию, знаем. Но ведь даже если мы абсолютно не знакомы с юнгианством, а знакомы хотя бы даже только с деревенской магией, нам достаточно открыть две страницы в Википедии – собственно <Юнг, Карл Густав> и <Шпильрейн-Шефтель, Сабина>. На первой читаем:

Цель психотерапии согласно Юнгу – осуществление индивидуации личности.

На второй:

Сабина Шпильрейн доказывает, что… больной шизофренией формирует бред, в котором… заменяет реальные взаимодействия полов вымышленными отношениями.

Итак, перед нами пророки индивидуации, адвокаты реальности, паладины субъекта, обслуживающие распад традиционного мира европейца и создающие клинику на продуктах этого распада. Несмотря на все замки Кубла Хана, понастроенные Юнгом над психоанализом Фрейда, несмотря на столкновение с самыми настоящими аномальными явлениями и так называемыми синхрониями, несмотря даже на отречение от учителя, юнгианцы в основу своего учения положили и никуда не собираются убирать главную тенденцию фрейдизма – “расколдовывание мира“. Юнг прямо копипастит и фрейдистскую ноцию об архаичности инцеста, а потом пытается доказать, что, мол, алхимическая иерогамия, используя символику инцеста, помогает от инцеста уйти и стать “здоровым членом общества” – все как немцы любят. То есть приписывает традиционной науке, развивавшейся во временных рамках традиционного общества, где не существовало не то что индивида, а и нуклеарной семьи, некую “терапевтическую” функцию со своей швейцарской Turm (колокольни) XX века.

А вот, например, действительно современный, в отличие от Юнга и юнгианцев XX века автор – Донна Харауэй, пишет вещи, которые совсем не понравились бы ни Шпильрейн ни Юнгу:

Создание родства, возможно, труднейшая и наиболее неотложная задача… настало время… стать лидерами воображения… Моя задача в том, чтобы «родня» означала нечто иное и большее чем существа, связанные происхождением. Мягкое движение де-фамилиаризации (разрушения семьи) пока может казаться лишь заблуждением, но затем (в случае удачи) окажется совершенно правильным. Становление роднёй – это создание личностей, но не обязательно как индивидов. Мэрилин Стратерн открыла мне, что родство в британском английском изначально означало «логическое родство» и превратилось в «членство в семье» только в XVII веке – мне определенно нравятся такие фактоиды. Если выйти за пределы английского, безумие множится. (Харауэй)

Безумие действительно множится, что не может не тревожить “терапевта”, постоянно твердящего о неком “поиске целостности”, но не желающего признавать, что результатом подобного восстановления должна быть некая внешняя по отношению к (картезианскому) субъекту реальность, а не контртрадиционная “интеграция психики” и не пустопорожняя “работа с архетипами”.

Нам говорят, что это какие-то общие вещи. А нам как раз кажется, что с Харауэй мы слишком забежали вперед. Нынче все приходится разжевывать.

После Юнга, но до мыслителей типа Хараэуй (их, насколько нам известно, называют еще постсекулярными) был, например, Социалистический Коллектив Пациентов (Sozialistisches Patientenkollektiv) У этих ребят была отдельная, выстраданная суровым противоборством с карательной психиатрией и карательной педагогикой школа, но если сводить ее к выжимке, то основной тезис SPK – главной причиной психических расстройств является капитализм, а способом реинтеграции является фактическая коммуна пациентов. Это очень интересно хотя бы потому, что данный тезис не следует смешивать с тезисами Райха и Фромма о сексуальных расстройствах и психопатиях как следствии репрессивного характера общества.

Обычно смешивают, но это неверно. Потому что общество, которое критиковали Райх и Фромм, было тоталитарным и еще в значительной степени клерикальным (например, тот же Юнг до войны лишился работы из-за адюльтера с Сабиной, что было бы анахронизмом для 1960-х). А SPK критиковал уже тот режим, который установился в ФРГ после окончания оккупации и с которым боролись бойцы RAF, тесно дружившие с SPK (хотя душеприказчики последнего не любят об этом вспоминать). Давайте признаем, что режим этот был достаточно мягким и достаточно “современным”. На самом деле он отчасти напоминал ельцинско-путинский, т.е. корпоративизм с мафиозными нотками, хотя в виду сложной и развитой производственной структуры Западной Германии не был таким убогим, как в РФ (скажем, была реальная многопартийность, хотя, как и в Веймаре, с уличными боями радикалов, покушениями на политиков и вот этим всем, пока немецким государством, которому американцы постепенно делегировали все больше полномочий, не был введен режим перманентного ЧП, продержавшийся до т.н. “Германской Осени”, после которой все, наконец, устаканилось). С другой стороны, режим в ФРГ шестидесятых-семидесятых, в отличие от путинского, не смягчался информационной революцией, русским дефицитом дисциплины и ответственности и патриархальным снисхождением. У немцев все было чотко, дисциплинированно и экзекутивно, часто до подчеркнутой жестокости. И все это было, конечно, в оффлайне. Т.е. это был переходный режим от оккупации к либеральной демократии атлантического типа, и немцы этот переход действительно совершили с минимальными потерями (+ миф о RAF в копилку).

Однако при этом ни в какое сравнение послевоенное общество с довоенным не шло: вовсю гремела сексуальная революция, причем не только в среде городской богемы, как в Веймаре было, а уже отовсюду и во все дыры лезла. И тем не менее SPK критиковали вот эту вот действительность, активно сопротивляясь не только довоенным рудиментам (воспитательным домам, в частности, которые тогда в Германии мало чем отличались от ужасных российских интернатов), но и послевоенной атомизации общества. То есть, это была и критика зачатков немецкого либерализма “слева”. Райха и Фромма они, безусловно, числили в учителях. Но мостик к современности проложил Маркузе. Для марксистов фашизм является органическим следствием монополистического капитализма. Это тяжкий бред :), на который мы тут не будем тратить время, но это объясняет последовательность критики Социалистическим Коллективом Пациентов немецкого общества и государства вообще, а не только “остатков” Рейха.

И уже SPK продолжил дорогу к таким деятелям групповой терапии как Эрхард (ЭСТ) и Хеллингер (Системно-Семейные Расстановки). Эрхарда здесь можно считать “левым крылом” ГТ, а Хеллингера – “правым”. А уже от них один шаг к Харауэй и постсекуляризму. Вот такое “общее место”.

Немецкие зарисовки понадобились нам затем, чтобы показать, как тема индивидуации связана с модернизацией так называемой. Немецкий коллективизм вошел в поговорку. Немцы в Европе модернизировались с запозданием, но все же целиком уложились в “прохрустово ложе” XX века, поэтому-то на них так удобно смотреть (а у русских этот процесс только идет, хотя и с ускорением, пожелаем им удачи). Когда в 1970-х Германия, наконец, начала походить на США, немцам было очень плохо, причем плохо дважды: от того, что они не могут ни обратно в материнскую vagina Рейха с его национальной квазиплеменной мифологией ни в exercitus rufus – т.е. к постродовому объединению родственно не связанных, поскольку инерция натуральной родовой связи еще продолжала существовать, как существует сейчас у русских с их едва переносимой нами аграрностью сознания in den Stadten. В итоге часть наиболее эмансипированных немцев, экспериментируя с коммунами, таки вступила “в Красную Армию”, во Фракцию то бишь ) И там обрела долгожданное Неоплемя. Остальные все еще дожевывали капусту своих угрюмых городков, откуда они были родом.

RAF была авангардом, это был заскок в XXI век, который большинству не был нужен. Поэтому она начала воевать с этим большинством и, разумеется, проиграла. Еще какая-то часть немцев была “спасена” школами групповой терапии, еще какая-то часть начала лобзаться с иммигрантами, видя в них утраченное племенное начало (разумеется, тупиковый вариант, т.к. чужое племя по определению не твое), еще часть наиболее растительных предпочла “позитивной” индивидуации или борьбе против нее добровольную лоботомию – т.е. растворение в нирване Нью-Эйджа. В общем оставим немцев в этом печальном месте. Очевидно, они все еще не достигли той стоянки, которая интересна нам. Эта стоянка наступает уже после прохождения пика атомизации, с “началом прохождения Анимы нации в Навь“, как выражается Егорий Простоспичкин…

Итак, наконец-то, добрались до нашей болезной компании. Как мы помним, Сабина Шпильрейн доказывает, что больной шизофренией формирует бред (родственных отношений). Активно формирует, Карл (Густав). А Мэрилин Стратерн сообщает, что kinship в британском английском изначально означало «логическое родство». По сути здесь речь идет о том, что называется герметической связью, которая и составляет существо алхимии: т.е. когда практически каждая вещь состоит в каком-то родстве (его предстоит установить) с какими-то другими (здесь должна была быть соответствующая точная цитата из Евгения Головина, но если я его начну цитировать, наш сериал раздуется как изысканный труп).

Для “терапевта”, цель которого – индивидуация поциэнта (даже если он, как Юнг, хитрый и знаком с измененными состояниями) это все – шизофрения или по меньшей мере “психотическое расстройство”. Для традиционного практика – цель и средство. В этом-то все и дело, мы бы сказали, causa. И это-то и есть казус Чернова-Туминой.

А теперь оставим терапевтов с их пациентами (кстати, греческое слово “терапевт” произошло от названия ветви (лучше сказать, ствола) буддизма – Тхеравада – и там и там нужно что-то “убрать”, а не “добавить”, “перестать формировать”, а не “активно формировать” *; совпадение – не думаем) и зайдем с Другой Стороны (סטרא אחרא), буквально. Представим себе человека, который претендует на то, что его интерес к оккультному перешел в практическую стадию, т.е. человек (горе ему) хочет заняться какой-нибудь там магией. И его какой-нибудь Олег Телемский погружает как в баптистерий для начала в Юнга. То есть заставляет его резать нож пиццей, убивать рыбу из водяного пистолета и смазывать масло из масленки.

Достигнув в этом некоторых успехов, адепт приступает обычно к гримуарной магии. И вот тут начинается (в гримуарной магии, как наверное не все наши читатели знают, успех практически гарантирован). “Интегрируй это“, кричит ему телемит – учись, сцуко, интегрировать все и вся!” Итог немного предсказуем (кто в теме, тот поймет). Человек годами занимается интеграцией какого-нибудь гномика-матершинника из Liber Clavicula Solomonis, как будто это его самая родственная душа. Сам Кроули никогда не занимался такой х*йней (то что он правильные изгнания не всегда делал – другой вопрос). В терминах Геноныча causa пахнет контринициацией. С технической стороны – подселением сущностей в виде гномика и всяких Других. На итоги можно посмотреть по московской тусовке, которая по концентрации Скорлуп напоминает вытоптанный газон под скамейкой, на которой гопники ели семки.

То, о чем мы написали выше – когда человек в результате попыток магической Работы получает расстройство личности, психики или даже попадает под троллейбус, в переделкино или в желтый дом – это на самом деле не плохой результат. Такой человек по крайней мере убеждается, что есть в мире силы помимо физической.

Плохой результат – это когда практика растворяется в кушеточной “терапии” (иногда с сексом между поциэнтами), что и происходит в последние годы в этих тусовках. Люди часами и мегабайтами могут обсуждать “архетипы” и “символы”, поскольку плотно и надежно запечатаны в колбе интроспективного “психологизма”. Они оттуда никогда не выберутся, потому что их не учат “активному формированию бреда”, а учат видеть везде только “означающее”. Тумину тоже никто не учил “активному формированию бреда”, но она его прекрасно сформировала сама. Но тут мы возвращаемся к немецкому очерку. Сегодня “русская анима” уже ближе к концу фильма, чем к середине, но таких людей, как Тумина, с отчаянной, чорановской тоской по единству, по метафизическому инцесту, в новых поколениях пока еще не делают, а в “Герании” не делают новых Баадеров и Мейнхоф.

Тут некоторые могут заметить, что мы говорим о поэтических основаниях магии. Как раз наоборот, мы говорим о магических корнях поэзии, и для нас эта пара абсолютно не симметрична. Поэзия – это, безусловно, выродившаяся магия и только так, а не наоборот. Магия, безусловно, это выродившийся Рай. Следовательно, поэзия – это дважды выродившийся Рай (нам кажется, эта тема в самой поэзии была раскрыта еще где-то 150 лет назад, а если брать Зогар и I Еноха, то там набежит 1500).

Поиск “поэтических оснований”, “психологических оснований” традиционных искусств выдает устойчивую установку на модерн. Такая установка еще как-то простительна из уст англо-сакса, который стал жертвой определенного горького катаклизма, а потом возвел этот свой крах в принцип. Но русская культура когда-то была оплодотворена католической, французской, а это две большие разницы. Теперь мы это точно знаем. На русском языке вся эта кроулеана и уилсоновщина выглядят неестественно, как будто мы стали свидетелями попытки пионера выслужиться (в значительной степени так оно и есть). А еще здесь есть русский страх. Мы сами создаем Деда Мороза – говорит буддизм. Создай сам Деда Мороза а потом уничтожь его – говорит тибетский буддизм. Только не забудь потребовать от Деда Мороза подарков – говорит Кроули. Мы не можем знать, есть Дед Мороз или его не существует – говорит классический английский скептицизм типа Рассела. Верь в Деда Мороза и не верь в него одновременно – говорит Боб Уилсон (необходимое начало, но “британоиды” на нем и застревают). “Давай только говорить о Деде Морозе как можно больше” говорит русский “магоид”, а решать эту проблему мы не будем, ладно? Но почему так?

Скажи Деду Морозу радикальное “да”. Or you’ll never understand the heart of Folk.

Что, страшно?

См. также Мы и левые
См. также Сионизм для всех
См. также Демоническая природа этногенеза

____
* На Тибете было все иначе, и тибетский буддизм (как он описан у Неэль) ближе всего к райхианству (работа в обе стороны), а не к линии Фрейда-Юнга. А в исходной традиции Бон работа только в сторону “активного формирования бреда”.

Источник

• Ключевые слова: Казус Чернова-Туминой,магия и критика Юнга,Аes_si,психоанализ,магия