Александр Елисеев. Крещение Древней Руси: два “христианства” и два “язычества”
Странный символ
Еще в позапрошлом веке историки обратили внимание на то, что в «Повести временных лет» (ПВЛ) князь Владимир Святославович, крестивший Русь, при своем собственном крещении зачитал довольно странный символ веры. Он произнес: «Сын же подобосущен и собезначален Отцу…». Подобосущен, а не единосущен, как то утверждается в православном, никео-цареградском, символе. А кто считал Бога-Сына, Христа, всего лишь подобным сущности Бога-Отца, то есть практически тварным существом? Ответ очевиден – ариане, которых официальная Церковь считала еретиками. Так что же, князь Владимир принял арианство? (Ниже будет показано, что Святому Равноапостольному Князю «арианство» именно приписали.)
И это в IX веке от Рождества Христова? На Руси? Однако не будем торопиться. Все не так просто. Во-первых, вспомним, что даже в XII веке св. Кирилл Туровский считал нужным довольно яростно обличать арианскую ересь, что было бы совершенно ненужным в условиях её полного отсутствия на Руси. Во-вторых речь, скорее всего, идет не об арианстве как таковом. Некоторые исследователи, например, профессор А. Г. Кузьмин, склонны объяснять произнесение еретического слова тем, что князь Владимир принял не православие, а какую-то неортодоксальную версию христианства, испытавшую сильнейшее влияние арианского вероучения. В подтверждение своей необычной трактовки известных исторических событий Кузьмин высказал несколько соображений, которые я считаю нужным привести вкратце.
Профессор обращает внимание на то, что внутри русской летописной традиции отчётливо прослеживается стилистически и мировоззренчески особое направление, связанное с Десятинной церковью – древнерусским храмом, существовавшим в X-XI веках. Для этого направления характерен антивизантинизм, что интерпретируется Кузьминым как верность некоей специфической христианской «традиции». Показательно, и на этом Кузьмин останавливается особо, что сама Десятинная церковь подверглась переосвящению при князе Ярославе Мудром, правителе «провизантийском». «Антивизантийская» часть ПВЛ, по наблюдению историка, менее ориентирована на аскетизм и иерархию, её отличает гораздо более либеральный подход к вере. И сей либерализм он связывает с арианством, отмечая «варварскую» демократичность последнего. Действительно, ариане отрицали сложную иерархию, потому само арианство и пользовалось таким успехом среди «варварских» народов, находящихся на стадии т. н. «военной демократии» (готы, вандалы и др.).
Неизбежность влияния неортодоксальных направлений в христианстве Кузьмин обосновывает широкими контактами Руси с Крымом и Моравией. На территории Крымского полуострова располагалась Корсунь, служившая местом ссылки разного рода еретиков и церковных диссидентов. Именно отсюда, после своего успешного военного похода, Владимир вывез множество церковных книг и утвари. «Очевидно, – предполагает Кузьмин, – вместе с книгами были вывезены и какие-то идеи».
Кузьмин отмечает факт моравского влияния на Русь IX-X вв., ссылаясь на данные археологических раскопок в Киеве, согласно которым часть тамошних древних захоронений принадлежат выходцам из Моравии. Сам характер захоронения свидетельствует об их приверженности какому-то неортодоксальному варианту христианства. Историк напоминает о том, что по Моравии (и по всему Подунавью) некогда расселялись племена ругов – западной ветви русов. А руги во времена раннего средневековья, в «варварский» период своей истории, исповедовали арианство. Активная роль моравских русов в жизни Киевской Руси отмечается и в старинных европейских хрониках, среди которых особо выделяется хроника Х. Фризе.
Очевидно, что в Древней Руси сосуществовали две христианские традиции – одна ортодоксальная, «византийская», другая неортодоксальная, «арианская». Но вот стоит ли считать князя Владимира приверженцем последнего направления, как это делает профессор Кузьмин? Владимиру Красно Солнышко совершенно незачем было принимать диссидентское «христианство», насыщенное арианскими влияниями, которые больше соответствуют реалиям общинного демократизма, чем устремлению князей к единоличной власти. Владимира больше вдохновляли имперские византийские образцы, о чём ясно свидетельствуют данные всё той же археологии. На монетах киевского периода этот князь изображен с ромейскими императорскими инсингниями, что отражает его стремление стоять вровень с византийскими императорами.
Такое стремление основывалось не только на апостольском положении Владимира, крестившего Русь. Ещё и языческие князья Киева именовались каганами, а этот титул в древности приравнивался к императорскому. Понятно, что арианский демократизм, его отрицание иерархии, князю был совершено ни к чему, зато он вполне мог подходить тем, кто пытался ограничить власть князя вечевым собранием. Объективно в этом были заинтересована часть феодальной верхушки, опасающаяся усиления княжеской власти и ослабления своих «олигархических» позиций. К ним примыкали верхи посада и купечества, а самое главное – языческие жрецы, давно заметившее, что князья глядят в сторону Византии. Тамошний христианский «авторитаризм» для волхвов был гораздо опаснее арианского демократизма. Поэтому объективно жречество было на стороне «ариан». (Еще раз отмечу, что речь не идет об арианстве как таковом.)
Но почему же тогда произнесение «арианского» символа приписывают именно Владимиру? Для ответа на этот вопрос надо внимательнее приглядеться к различным религиозным группировкам Руси языческой.
Поклонники Перуна и радетели Велеса
Среди язычников было не мало тех, которые симпатизировали «византийскому» православию. Я имею ввиду дружинную прослойку, заинтересованную в усилении княжеской власти. Профессиональным воинам, безусловно, пришелся по душе суровый «византизм», провозглашавший долгожданную максиму: «Один Бог на небе – один базилевс на земле!». История показывает – именно дружинники и их государи стояли в авангарде христианизации Руси. И было бы наивным думать, что симпатии к христианству возникли у них вдруг. Нет, они зародились еще в недрах язычества.
Само славяно-русское язычество было разным. Оно как бы разделялось на две ветви. Представители обоих верили в одних и тех же богов, но по-разному. Одни выдвигали на первое место бога Велеса, покровительствовавшего жрецам, сказителям и торговцам. Другие больше почитали громовержца Перуна – покровителя воинов и их вождей. В славянских мифах этот громовержец борется против своего змеевидного противника, который удерживает воду и скот. Это – отголосок еще более древнего мифа, уходящего корнями во времена праиндоевропейского единства. Исследователи (В. Н. Топоров, В. В. Иванов и др.) именуют сей миф основным мифом индоевропейской мифологии. Считается, что он лучше всего сохранился у балтов и славян. Так вот, змеевидный противник громовержца, по мнению специалистов, есть именно Велес. Он олицетворял собой консервативное, сохраняющее начало, о чем говорит сам факт удерживания скота и воды. Такой бог был очень по нраву жрецам, смотревших на мир как на вечность, которая воспроизводится в бесконечном количестве циклов.
Напротив, Перун, сражающийся с Велесом и освобождающий скот и воду, символизировал начало революционное, разрушающее. Поэтому он и нравился больше всего именно воинам, которые, так или иначе, ориентированы на разрушение. Им же пришлось по душе и учение Христа, которое открывало перед язычниками мир эсхатологии. Последняя грозовая битва, огненная гибель мира, страшный суд небесного повелителя и установление последнего – небесного – царства. Воин ориентирован на то разрушение, которое несет конечный результат – победу. Бесконечное, циклическое воспроизводство одного и того же ему непонятно. Другое дело – христианство с его обещанием самой высшей победы – победы над миром. Естественно, воинов Древней Руси в первую очередь привлекало именно «византийское» христианство с его возвеличиванием царской власти. Многие из дружинников переходили в христианство еще до Крещения Руси. Однако это был процесс длительный и во второй половине IX века в военной среде было еще предостаточно убежденных язычников, державшихся за культ Перуна. Очевидно, именно этот культ имел ввиду автор древнего арабского трактата «Худуд ал-Алам», утверждавший, что славяне «считают своей обязанностью по религии служение царю».
Князь Владимир: особенности религиозной политики
Первоначально к числу твердых язычников Перунова «толка» принадлежал и князь Владимир. Он взошел на киевский великокняжеский престол в ожесточенной борьбе со своим братом Ярополком, женатым на гречанке и пытавшимся утвердить православие. При этом Владимир опирался на отряды варягов, которые, в массе своей, были убежденными язычниками. Однако, захватив власть в Киеве, Владимир поспешил избавиться от них, как от излишне радикального элемента. Варяги были отосланы в Византию. Совершенно очевидно, что отказаться от своей вооруженной опоры Владимир мог только в том случае, если бы он заручился поддержкой влиятельных сил в киевской общине. Что же это были за силы? Сторонники «византизма»? Но ведь Владимир как раз и победил их предводителя Ярополка.
Может быть язычник Владимир столковался со своими единоверцами из Велесова толка? Маловероятно. Ведь утвердившись на престоле князь провел религиозную реформу, в ходе которой Перун был демонстративно поставлен во главе киевского пантеона из шести богов, а Велес – так же демонстративно выведен из состава божественного «синклита». Остается только предположить, что Владимир вступил в тактический союз с «арианской» общиной Киева, которая была заинтересована в устранении православных конкурентов.
Но чем дольше правил Владимир, тем больше он разочаровывался в язычестве как таковом. В конце концов князь сделал выбор в пользу «византийского» православия. При этом он предпринял все усилия для того, чтобы не остаться в изоляции. Ведь против него могли бы объединится самые разные силы. Владимир сделал хитрый и неожиданный маневр – он объединил все религиозные общины Киева против своей же «партии» – язычников Перунова толка. Точнее против ее остатков, ведь многие дружинники следовали за князем, одобряя его выбор новой веры. Вспомним то место в «Повести временных лет», где рассказывается о свержении языческих кумиров. Летописец не называет по имени ни одного из низвергнутых богов, за исключением Перуна. Идол этого божества подвергли особому поруганию. Его привязали к хвосту коня и поволокли к реке, причем 12 мужей колотили идол жезлами. Летописец повествует: «Когда влекли Перуна… оплакивали его неверные, так как не приняли они еще святого крещения». Складывается впечатление, что серьезные основания для горести были только у «перунистов».
И второй «момент». Из скандинавской «Саги об Олафе Трюгвассоне» мы узнаем, что решение о крещении Руси было принято на народном собрании. Здесь, конечно же, имеется ввиду киевское вече. Выражаясь по-современному, Крещение Руси было «демократическим волеизъявлением масс». И вряд ли это волеизъявление было бы возможно без одобрения нескольких религиозных партий. Более того, вече никогда не согласилось бы с выбором Владимира, не будь на его стороне волхвы, особо почитавшие Велеса. Новейшие реконструкции показывают, что жрецы руководили ходом вечевых собраний. Позже их функции перешли к православным священникам.
Волхвы были готовы формально одобрить христианский выбор Владимира – лишь бы избавиться от язычников Перунова толка. Очевидно, они выдвинули единственное условие – сохранении религиозной свободы. Так бывает. Единомышленник часто считает другого единомышленника своим первейшим врагом – дело обычное. И та легкость, с которой Владимир крестил Киев, была обусловлена соглашением трех религиозных партий – православных, «ариан» и язычников Велесова толка. Красно Солнышко сумел осуществить то, чего не смог достичь его брат Ярополк, ограничивший свободу маневра поддержкой всего лишь одной партии.
А вот в Новгороде события развивались гораздо более трагичнее. Иоакимовская летопись рассказывает, что там было поднято мощное антихристианское восстание, руководимое волхвом Соловьем. Оно было решительно подавлено Добрыней – дядей Владимира. Археологические раскопки подтвердили, что в ходе указанных событий была разрушена половина Новгорода.
Киевские же волхвы были настроены благодушны. Они считали торжествующее христианство временным явлением. А зря, очень скоро христианское государство поставит их вне закона. Волхвы кинутся «в народ» – поднимать антихристианские восстания, которые советская историография гордо назовет «антифеодальными». Но время язычества прошло безвозвратно.
Чуть больше повезло «арианам». Владимир не стал их запрещать, хотя первенство отдавал, вне всякого сомнения, именно православным. Он укреплял княжескую власть, но соблюдал определенный религиозный «плюрализм». Лишь при Ярославе, сыне Владимира, произойдет переосвящение «арианской» Десятинной церкви. Тогда, очевидно, и пришел конец плюрализму.
Скорее всего, именно терпимость Владимира к «арианам» и стала причиной того, что некий летописец «заставил» его произнести «арианский» символ веры. Я сказал – некий, потому, что с определением авторством «Повести временных лет» дело обстоит туго. Ее писали и переписывали многие авторы, за которыми стояли разные «партии» и концепции. Тот, кто записал Владимира в «ариане», явно был противником канонизации князя. Она, как известно, произошла только в XIII веке. До этого ее явно саботировали. Кто? Скорее всего представители византийского духовенства. Они очень опасались роста самостоятельности Киевской метрополии. Владимир, с их точки зрения, подавал не очень хороший пример жителям Руси. Он сам хотел стать базилевсом, а базилевс мог быть только один и находиться ему следовало в Константинополе.
Что ни говори, но «византист» Владимир был очень хорошим учеником своих царьградских «наставников». Он умело сочетал пыл религиозного реформатора с холодным расчетом политика.
Читайте также
Michael. За мифом о “крещении Руси” стоит Ватикан
Егор Баженов. Князь Владимир и тайна крещения Руси
Георгий Максимов. Миф неоязычников о кровавом крещении Руси
Сергей Алексеев. Мифы о крещении Руси
Leave a reply
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.