Anlazz. Эволюция общества у Ефремова и Стругацких

Братья Стругацкие: низвержение “магов”

Интересно рассмотреть ту разницу, которая наличествует в модели “перехода к будущему” у Ивана Антоновича Ефремова и братьев Стругацких. Конечно, это делалось уже неоднократно – но, все же, имеет смысл еще раз напомнить об этом. (Хотя бы для того, чтобы показать уникальность “подхода Ефремова” и его важность для нас.)

Но, прежде всего, стоит еще раз сказать, что обе этих модели имеют эволюционную природу. То есть, авторы их – в отличие от бесконечно большого числа иных фантастов (прежде всего, современных) не просто придумали такой мир, в котором бы были решены современные проблемы – они придумали путь, которым можно было прийти к этому миру. Точнее сказать – не придумали, а взяли из той же современности, где эти “пути” давно уже существовали. (Вопрос о том, можно ли “выдумать что-то с нуля” на самом деле очень интересный. Но его надо разбирать отдельно.)

Возьмем “вариант братьев Стругацких”. На самом деле он довольно прост и хорошо известен – братья неоднократно упоминали его в своих произведениях. Основывается данный “путь” на том, что в человеческом обществе среди массы обывателей существуют люди, которые считают целью своей жизни “знание и труд”, и которые, собственно, и двигают исторический прогресс. Как писали сами братья про подобных людей: “…они являются единственной реальностью будущего, что они — фермент, витамин в организме общества. Уничтожьте этот витамин, и общество загниет, начнется социальная цинга, ослабеют мышцы, глаза потеряют зоркость, вывалятся зубы…”

Проблема в том, что общество слаборазвитое этот самый “витамин” постоянно уничтожает. Например, так, как – написано в повести “Трудно быть Богом”, откуда взята цитата. Впрочем, могут быть и другие варианты – скажем, человек с указанными установками просто не может “пробиться наверх” через нищету и дикость. В любом случае очевидно, что до тех пор, пока общество не перейдет некоторый “барьер” в плане того, чтобы обеспечить людям безопасность, благополучие и доступ к образованию, оно остается крайне неэффективным, слаборазвитым и варварским в плане морали. Однако когда указанный “барьер”, все же, берется, то все меняется.

В том смысле, что люди, для которых главное – знание и труд, начинают, во-первых, выживать, в то время, как ранее их просто “сжирали” эгоисты. А, во-вторых, осознавать себя в данном качестве и, соответственно, “собираться вместе” в некоторых организациях, где создаются тепличные условия для существования данной категории населения. Это – те самые советские НИИ и КБ, которые обобщенно были описаны братьями в повести “Понедельник начинается в субботу”, где данные люди выведены под названием “магов”. (Реальным прототипом НИИЧАВО выступала Пулковская обсерватория, в которой работал Аркадий Стругацкий.)

Собственно, и процесс “перехода к коммунизму” должен в рамках указанного пути происходить примерно так же: чем дальше, тем больше в стране должно было становится организаций, где существовали бы отношения, подобные тому, что описано в “Понедельнике” – пока, наконец, они не стали бы “абсолютно значимыми” для всего общества. После чего произошло бы распространение “важности знания и труда” на всех остальных. (Иначе говоря: “маги” должны были стать новой элитой государства, диктующей всем остальным свою мораль.) Собственно, именно это и случилось в “Полдне”, где т.н. “Мировой Совет” состоит, в основном, из врачей, учителей и ученых. (И никаких “профессиональных политиков”, разумеется.)

Разумеется, сейчас такая “схема” выглядит более, чем наивной – потому, что в реальности все пошло совершенно обратным образом. (В том смысле, что это не “маги” сумели подчинить себе обывателей, а “обывательщина” пронизала мышление даже самых лучших из “магов”, в результате чего тот же Сахаров начала к середине 1980 годов нести такую обывательскую ахинею, которую в 1950 годах вряд ли мог представить себе даже худший из антисоветчиков.) Но тогда, во времена расцвета СССР, во времена активного создания “новой экономики” из высокотехнологичных производств, во времена резкого роста уровня образования (причем, рост этот шел еще с 1920 годов, т.е., казался “вечным”) – в общем, во времена самого “золотого” из всех десятилетий СССР (1955-65 годов) это все смотрелось вполне реальным.

Ну, и да, надо об этом сказать – каким бы неприятным данное не было: именно указанный крах изначальных представлений об обществе сделал братьев Стругацких очевидными мизантропами. Причем, началось это еще в конце 1970 годов – когда победа указанной “обывательщины” стала видна – что привело к написанию братьями того же “Града Обреченного”.

И хотя братья еще пытались “держаться” в течение 10 последующих лет – то есть, старались не скатится в элитаризм и ненависть ко всему “обывательскому человечеству”, но, рано или поздно, им пришлось это сделать. И к концу 1980 годов они перестали быть коммунистами.

Собственно говоря, поздние произведения – “Пять ложек эликсира”, “Отягощенные злом”, “Жиды города Питера” и т.д. – написаны в этом самом “мизантропическом” стиле с очевидным элитаристким “душком”. Про созданное уже после смерти Аркадия Борисом книги “Поиск предназначения” и “Бессильные мира сего” и говорить нечего – это непросто “нестругацковские книги”, а книги антикоммунистические, антигуманистические и, разумеется, пессиметические. (То есть, книги, построенные на принципе: завтра будет хуже, чем сегодня, а сегодня – вообще Ад.) Но тут уж ничего не поделаешь: выбранная ошибочная “основа” все равно “всплывет”, как бы не казалось изначально, что “это не важно”.

В том смысле, что при всех превосходных литературных достоинствах творчества Братьев, при всем том огромном вкладе, который они внесли в дело распространения коммунистической идеи, они так и не смогли понять реальной динамики общества, которая ведет к коммунистическому мироустройству. И, по сути, приняли следствие за причину, то есть, порождаемое некими социальными изменениями в обществе появление людей с определенными “ценностными установками” они посчитали изначальным.
И тут, конечно можно долго говорить о том: почему это случилось – с уходом в определенные “этнические особенности мышления”, свойственные людям некоторых национальностей – но в данном случае это будет излишним. Поскольку сути данный момент не меняет.

Так как, во-первых, это не отменяет важность произведения Стругацких. А, во-вторых, “практически все” остальные авторы, создающие модели “позитивного общества”, не имели даже такой его модели. И просто писали о том, “как хорошо бы было”. (Собственно, именно поэтому сам образ “коммунистического будущего” и можно назвать “моделью Стругацких-Ефремова”, так как последователи этого “образа” особо не заморачивались его основами, а брали “у мэтров”. В особенности это можно сказать про современных авторов.)

Ефремовская модель будущего

Теперь обратимся к творчеству Ивана Антоновича Ефремова. Который вместе со Стругацкими выступает автором идеи “позитивного будущего” советского типа – т.н. “модели Стругацких-Ефремова”. Точнее, конечно – как уже говорилось – он и может рассматриваться, как ее (модели) “первоисточник”, поскольку впервые подобное мироустройство было предложено именно им в романе “Туманность Андромеды”. (Собственно, знаменитый “мир Полудня” Братьев – тот самый, что стал “первой ступенью к коммунистическому мышлению” для очень многих наших современников – на самом деле является именно “ответом на Туманность”. Т.е., попыткой понять то, что там написано, творчески переработать и объяснить многие “странные” места.)

И, например, идея общественного образования, как основного механизма формирования коммунистического общества, принадлежит именно Ефремову. Точнее сказать, конечно, она много кому принадлежит – подобные мысли высказывались неоднократно, а порой даже претворялись в жизни, как у нашего великого педагога А.С. Макаренко. (ИМХО, самого великого педагога ХХ века, если не сказать больше.) Но, во-первых, к 1950 годам большая часть подобных концепций воспринимались, как некий “паллиатив” времен завершения Гражданской, а потом еще и Великой Отечественной войны. (Дескать, тогда было много беспризорников, вот и понадобились интернаты. А мы теперь преодолели все это – и наши дети будут расти в семьях.) А во-вторых, вопрос о вписанности подобной системы в общественное устройства был крайне сложным. (И, например, у того же Макаренко были очень серьезные проблемы со взаимодействием с “педсообществом”, которое его и “сожрало”.)

Поэтому можно сказать, что именно на страницах “Туманности Андромеды” идея “общественных школ-интернатов” – не как вынужденного явления (помимо потерявших родителей детей там в 1950 годы учили, например, детей отдаленных районов) – а как более совершенной по сравнению с текущим положением системы была “вброшена” в жизнь. (И вполне возможно, именно это вновь подняло интерес к “образовательным коммунам” – см. “коммунарское движение” 1960 годов.) Потому, что “школа” у Ефремова – это, во-первых, не только школа, но вся образовательная система, начиная с детсада и заканчивая вузом. А, во-вторых, она получает “привилегированное” положение – размещается в самых благоприятных местах для жизни, имеет специально разработанные и построенные здания, лучших людей в качестве педагогов и т.д. (Не говоря уж о том, что учащиеся имеют огромное количество ресурсов для своей деятельности – например, в “Туманности” они строят “копию древнего корабля” и т.п.)

Надо ли говорить о том, что именно это впоследствии и “вырастит” и “высокую теорию воспитания” Стругацких – а через них уже войдет в наше общественное сознание. (Собственно, то внимание, что даже сейчас уделяется образованию – это, в какой-то мере, именно “последствие воздействия Туманности Андромеды”.) Впрочем, ладно – говорить подробно о “ефремовской модели будущего” можно очень долго. (Данный пример тут для того, чтобы просто напомнить: какой же сложной и непривычной она была.) Поэтому перейдем непосредственно к тому, чему посвящен данный пост. А именно: к тому, что же Ефремов видел тем механизмом, что способен провести общество к описанному у него мироустройству.

На самом деле, кстати, тут так же нет никакой тайны – писатель об этом говорил явно. (Хотя и не сказать, чтобы особо выделял данный момент.) Итак, по Ефремову человек начинает вести себя “по коммунистически” в условиях, когда а) он получает все необходимые для своей деятельности ресурсы; б) когда он несет полную ответственность за свои действия; в) ну, и разумеется, когда он вынужден при этом взаимодействовать с другими людьми, находящимися в подобных условиях.

То есть, иначе говоря, человек становится коммунистом тогда, когда именно от него и его товарищей начинает зависеть его собственное существование. (В обобщенном виде, конечно.) Именно это происходило, например, в геологических экспедициях 1920-1950 годов, в которые часто ходил сам Иван Антонович. В том смысле, что – несмотря на то, что изначальный “контингент” геологических партий был далек от “идеального” (туда, например, могли входить люди с “уголовным прошлым”) и представлял собой “пеструю солянку” – подобные группы людей очень быстро “срабатывались” и становились “единым целым”. (Ну, а иначе как: кругом тайга и медведь прокурор! И если кто будет “быковать”, то, в лучшем случае, будет послан на все четыре стороны – с сомнительным будущим. Ну, а в худшем – если группа распадется – будущее станет сомнительным на 100%.)

На самом деле это очень похоже на то, что был у Макаренко – у которого “воспитанники” ставились перед выбором: или “коммунизация” и превращение в членов успешного социума, или изгнание. И, разумеется, на 99,9% выбирали первое. Несмотря на то, что “изначально были” самыми общественным отбросами – вплоть до откровенных бандитов. То есть, в “модели Ефремова” наблюдалась парадоксальная “противоположность” тому, что было в “модели Стругацких”: тут не “особые люди” формировали конструктивное общество, а конструктивное общество формировало “особых людей”.

В чем причина этой противоположности? Да в том, что Ефремов и Стругацкие происходили из “разной среды” – несмотря на то, что формально они были из той же “интеллигентской страты”. (Палеонтолог и астроном с переводчиком.) Но только формально, потому что – см. сказанное выше – Ефремов реально был не “кабинетным”, а “антикабинетным” ученым, и с грузчиками-водителями-разнорабочими он по жизни общался больше, нежели с профессорами и докторами наук. (Несмотря на то, что сам был (!) профессором и доктором.) Стругацкие же очень быстро – с момента приезда Аркадия с Дальнего Востока в 1955 году – вошли именно в “круг столичной прогрессивной молодежи”. Что, в общем-то, было хорошо “с литературной точки зрения” – они очень быстро научились хорошо писать – но не очень хорошо с “социальной”.

Отсюда и указанная дихотомия. В том смысле, что братья – которые, по существу, жили в “отобранном” со всей страны слое столичных интеллектуалов (тогда социальные лифты работали не просто хорошо – а очень хорошо), тех самых “магов” с “трудом и знанием” в качестве сверхидеи – сделали вывод, что “первичен отбор”. Ефремов же – с его экспедициями и работой с “простолюдинами” (а вот с “ученой элитой” он часто конфликтовал) – принял за базис “влияние внешних условий”. И решил, что гипотетическое “общество конструктивной работы” должно отличаться от современного тем, что там указанные условия должны распространяться на всю жизнь.

Собственно, отсюда и проистекают все особенности “мира Ефремова” – которые постоянно выделяли его исследователи – начиная с высокой доли риска. (Пресловутая “трансценденция риска” у Переслегина.) И заканчивая странной “неспешностью” действий в подобном социуме, несмотря на то, что оно имеет все механизмы для “быстрого развития”. (Т.н. “Тибетский опыт” – сложнейший эксперимент, требующий больших затрат – был разработан и реализован за пару лет, кажется.) Потому, что все тут – от “подвигов Геркулеса” до межзвездных полетов – направлено именно на то, чтобы дать человеку “ответственную возможность”.

В отличие от “безответственной возможности” в “мире Стругацких”. (См., например, “Далекую Радугу”.) Которая близка к тем условиям, при которых существовала советская интеллигенция “времен Оттепели”. Хотя от “безответственной невозможности” современного мира – для большинства, имеется в виду – когда людей превращают в “великовозрастных детей” – обе эти альтернативы, разумеется, далеки. Но последний – “мир вечного детства” современных “интеллектуалов”, и не только их, а так же его судьба – надо, понятное дело, рассматривать отдельно.

Тут же стоит только сказать, что в нашей реальности “ефремовский путь” стал невозможен именно после того, как “детский подход к миру” победил во второй половине 1960 годов – именно тогда была сказана знаменитая фраза Ефремова о “шаловливых мальчиках”, которые должны угробить все, что можно к 1990 годам. (Что, собственно, и случилось.) И поэтому в это время Иван Антонович вместо очередной утопии пишет антиутопию “Час Быка”, в котором показывает выродившееся (а точнее, переродившееся) “общество Оттепели”.

Однако при этом он сохраняет надежду на то, что рано или поздно – но переход к “позитивному пути” состоится. А точнее – Ефремов остается однозначно уверен в этом, только “отодвигает” время данного перехода на определенное время в будущее. (Тогда, как в начале 1960 он “приблизил” свою “Туманность” на 1000 лет, посчитав, что идущие в советском социуме процессы способны сделать “переход” проще и короче.)

Но об этом – то есть, об особенностях “хронологии Ивана Ефремова”, и о связи ее с базовыми идеями данного автора – надо так же говорить уже отдельно.

Источник 1

Источник 2

Публикация на Тelegra.ph

Подпишитесь на наш телеграм-канал https://t.me/history_eco.