Ilion-skiv. Чудовищный оракул Чертова городища

Бронзовый памятник змею-оракулу, установленный на месте Чертова городища в 2016 г. Скульптор Артур Гатауллин (Берег реки Тойма, Елабуга, Татарстан)

Одно из первых описаний Чертова городища принадлежит Н. П. Рычкову (1746–1784), исследовавшему по заданию правительства в 1769 г. камские окрестности на предмет промышленной перспективы. Оставив в 1767 г. военную службу в чине капитана, Рычков в том же году поступил в снаряженную Императорской Академией Наук экспедицию профессора Палласа «для физического описания южных Российских провинций». В составе экспедиции в 1769 и 1770 гг. он объездил Уфимскую, Пермскую, Вятскую, Оренбургскую и Казанскую губернии. По итогам этой поездки был написан двухтомный труд, изданный Императорской Академией наук и впоследствии переведенный на немецкий язык: «Журнал, или дневные записки путешествия Капитана Рычкова по разным провинциям Российского государства в 1769 и 1770 гг.». В XIX в. академик Петербургской Академии наук и действительный статский советник П. П. Пекарский (1827–1872) следующим образом отзывался о работе Рычкова: «Его описания и доныне могут служить с пользою, в особенности по значительному количеству довольно точных для своего времени чертежей и известий о древних городищах и об устных преданиях, с ними связанных, а также о нравах, обычаях и занятиях разнородных обитателей проеханных им стран».

Вот что пишет Рычков о Чертовом городище: «По известиям, которыя мне сообщил недалеко от Елабуги живущий заводчик Красильников, в сем месте бывал храм древних язычников, обитавших в сей стране. Он славен был вещуном или оракулом, который будто бы в нем находился, и ответы, от него подаваемые, были столько почитаемы, что со всех сторон народ стекался к нему для вопрошения. Повествуют еще, что внутри храма сего обитал ужасной величины змей, котораго безчеловечные жрецы обыкновенно умилостивляли приношением ему в жертву людей иноплеменных и сим его питали. Пред тем, как (быть?) разрушенну царству Болгарскому, сие чудовище неведомо куда пропало. Вотще царь того народа, хотя и со слезами, умилостивлял бога храма сего, дабы спасти отечество свое от народа, с севера идущаго, которых называл он Татарами, и которые уже, находясь в его землях, разоряли некоторыя части его государства. Он не получил никакого ответа о судьбе своего народа и принужден был возвратиться в свой город, в котором обще со всеми своими подданными был жертвою своих неприятелей. Все сие он сказывал мне по преданиям своих предков и по некоторым запискам, которыя имел покойный отец его, будучи человек любопытный: но все оное у него или погорело во время пожару, или утрачено от нерачения домашних».

В конце описания Рычков упоминает о сохранившихся обрядах жертвоприношения, связанных с этим местом: «Остатки сего древняго обыкновения сохранены еще и до ныне между Черемисами, Чувашами и другими народами, пребывающими во глубине невежества и неверия. Они приносят обыкновенно в жертву посреди отращеннаго лесу».

В 1911 г. писатель и этнограф Г. Е. Верещагин (1851–1930) в историческом очерке «Елабужское Чортово городище» резюмировал предания, связанные с этим местом: «Оракулу-змею приносились в жертву иноплеменники, а плывшие по Каме судовщики, во избежание опасности, непременно должны были приносить ему дары, а те, которые не хотели приносить, подвергались опасности. Обращавшимся к нему он отвечал невидимо через своих мудрецов. Одним предсказывал долгую жизнь и здоровье, другим – болезни, бедствия, погибель и покорение земель их. Оракул был настолько известен, что даже казанская царица Цумбека (или Сюхнибека) послала туда своего вельможу узнать от оракула о будущей судьбе Казанского царства. Вельможа, прибыв туда, молился там по-своему девять дней и в десятый услышал из капища голос, который говорил, что Казанское царство разрушится и водворится тут христианская вера. После такого предсказания змей будто бы в черном облаке поднялся из капища и в виду всех полетел на запад, где и скрылся навсегда. Почти то же сообщает и казанский историк Рычков».

Здесь Верещагин, очевидно, ошибается, поскольку в предании, записанном Рычковым, говорится о «царстве Болгарском», под которым подразумевается Волжская Булгария (X–XIII вв.), разоренная монгольской армией в 1236 г.: «Той же осени придоша с восточних стран в Болгарьскую землю безбожнии Татари и взяша славнии Великии город Болгарьскии и избиша оружьем и старца и до юнаго и до сущаго младенца и взяша товара множество а город их пожгоша огнем и всю землю их плениша» (Полное собрание русских летописей, том I, С. 460). В XV веке булагрское государство было восстановлено в форме Казанского ханства со столицей в Казани.

Верещагин пишет: «Об оракуле-змее на камских берегах упоминается и в третьей песне известной эпической поэмы «Россиада», где говорится, что некто Сеит, начальник и учитель магометанского закона Казанцев, представ перед вельможами, между прочим, говорит:

Ходил недавно я спокоить дух смущенный

На камские брега, во град опустошенный

Определение проникнути небес.

Там агнца чернаго на жертву я принес

И вопросил духов, во граде сем живущих,

В сомнительных делах ответы подающих.

Зарос в пещеру путь к ним тернием, травой.

Ответа долго ждал и вдруг услышал вой,

Отчаянье и стон во граде, нами чтимом…

И вдруг покрылась вся поверхность черным дымом.

Увидел я из ней летящую змею,

В громах вещающу погибель мне свою:

«Напрасно чтут меня и славят человеки

И вы погибнете, и я погиб навеки».

Змей пламенной стрелой ко западу упал.

Внимающий ему, окаменен я стал.

Упоминаемый в названной поэме Сеит, несомненно, тот вельможа царицы Цумбеки, который был командирован к оракулу узнать, возьмет ли Иоанн Грозный Казань? Хотя стихотворцы и беллетристы и допускают в своих произведениях вымышленные имена и факты, но творец «Россиады» уверяет, что творение свое он основал «на исторической истине», что он пользовался печатными и письменными известиями и анекдотами. Можно думать, что и историк Рычков свое сказание основал на подобных же аргументах.

Творец «Россиады» говорит, что духи жили в пещере. Не думаю, что пещера эта существовала только в фантазии творца поэмы. Она могла быть в действительности; о ней, несомненно, читал поэт в печатных и письменных статьях, о ней, вероятно, слыхал и устные предания. Хотя от елабужцев о «пещере духов» предания мне и не приводилось слыхать, но это не служит доказательством вымысла творца поэмы. О возможном существовании в берегах остатков пещеры говорит и сложение в симметрическом порядке огромных камней, так что едва ли можно приписать происхождение его естественным причинам. Не лишним считаю заметить и о том, что по камням тем текла струями когда-то, в глубокую старину, расплавленная масса. Масса эта в настоящее время твердостью ничем не отличается от гальки или булыжника, что наталкивает на мысль, что в древности гора, на которой стоит ныне башня Чортова городища, подвергалась вулканическим извержениям. Таким образом, нельзя не прийти к той мысли, что елабужские камские берега заслуживают внимания опытного геолога».

Вслед за Верещагиным обратим внимание на то, что согласно поэме оракульские «духи» и олицетворяющий их змей обитают в пещере, находящейся в пределах уже «опустошенного града», тогда как у Рычкова «ужасной величины змей» обитал внутри храма. Отсюда становится ясно, что Рычков и Верещагин опираются на предания, связанные с двумя различными историческими эпизодами. Рычков описывает первое известное разрушение «храма змея-оракула», относящееся к XIII в., а Верещагин ссылается на предание о втором и уже окончательном запустении этого оракульского центра, связанном с взятием Казани Иваном Грозным в 1552 г. и последующим присоединением Казанского ханства к Русскому царству. Данное разночтение содержит важное указание на восстановление функций Елабужского оракульского центра после его разрушения монголами, в промежутке между XIII и XVI вв., что свидетельствует о его сугубой важности и функциональности.

Змей-оракул покидает капище. «Казанский летописец», вторая половина XVI в. Список последней четверти XVI столетия

Верещагин отмечает, что Елабужский змей славился не только своими оракульскими качествами, но «исцелял также и от тяжких болезней». Наряду с тем, «если плывущие по реке, не исключая и христиан, ничего не хотели принести ему в дар, то он тотчас же убивал их, топил суда, наносил им различный вред. Наконец, он до того стал простирать свое мщение, что уже никто не смел приближаться к городищу, не заплатив бесу надлежащей дани». Последнее обстоятельство позволяет установить отчетливую связь между Елабужским змеем и славянским «хозяином водных путей» ящером.

Разбирая вопрос о происхождении Чертова городища, Верещагин приводит версию, согласно которой оно являлось «цитаделью, или крепостью чуждых народов, которых местные легенды причисляют к чуди». Далее он указывает, что с легендами о Чертовом городище связывается сказание о находящемся близ Елабуги Ананьинском могильнике (IX–III вв. до н. э.), который, по мнению известного археографа и археолога, член-корреспондента Петербургской Академии наук, профессора К. И. Невоструева (1816–1872), принадлежал скифским народам.

Вопрос о генезисе ананьинской культуры на сегодняшний день остается дискуссионным. Считается, что само Чертово городище первоначально представляло собой родовое убежище одного из местных племен, обитавших в этом районе во второй половине I тыс. н. э. Предполагается, что остатки квадратной каменной цитадели с четырьмя башнями, расположенные в восточной части городища, возведены князем Волжской Булгарии в X в.

Как мы помним, змей-оракул, обитавший первоначально в храме, а затем и в пещере на Чертовом городище, во всех вариантах предания наделялся способностью к полету. Обратим внимание на еще один сюжет, достаточно типичный для пермского культового литья. Он связан с изображением странных «птиц», снабженных подчеркнуто крупными передними зубами или клыками, а также характерным затылочным рогом
(рогами), свойственным более для иконографии ящера. Такие существа принято именовать «крылатыми собаками», хотя они практически в точности передают особенности внешнего облика птерозавров из рода орнитохейров и тропеогнатусов из семейства Ornithocheiridae. Птерозавры семейства Ornithocheiridae известны не только характерными костяными гребнями, расположенными на окончании клюва, но и особенно крупными передними зубами, напоминающими изогнутые клыки.

Полая понизка в виде «крылатого пса» с клыками и характерным затылочным рогом (рогами). Бронза, литье. VI-VII вв. Верхнее Прикамье (по изданию: Оборин В. А., Чагин Г. Н. Чудские древности Рифея)

В «Повести временных лет» содержится рассказ о событии, датированном 1071 г., в котором приводится описание внешнего облика «чудских богов», демонстрирующее заметное сходство с основными характеристиками некоторых разновидностей птерозавров: «В то же время, в те же годы, случилось некоему новгородцу прийти в землю Чудскую. И пришел к кудеснику, прося волхвования его. Тот же по обычаю своему начал призывать бесов в дом свой. Новгородец же сидел на пороге того дома, а кудесник лежал в оцепенении, и ударил им бес. И, встав, сказал кудесник новгородцу: “Боги не смеют прийти, – имеешь на себе нечто, чего они боятся”. Тот же вспомнил, что на нем крест, и, отойдя, повесил его вне дома того. Кудесник же начал вновь призывать бесов. Бесы же, тряся его, поведали то, ради чего пришел новгородец. Затем новгородец стал спрашивать кудесника: “Чего ради бесы боятся того, чей крест на себе мы носим?” Он же сказал: “Это знамение небесного Бога, которого наши боги боятся”. Новгородец же сказал: “А каковы боги ваши, где живут?” Кудесник же сказал: “Боги наши живут в безднах. Обличьем они черны, крылаты, имеют хвосты; взбираются же и под небо послушать ваших богов. Ваши ведь боги на небесах. Если кто умрет из ваших людей, то его возносят на небо, если же кто из наших умирает, его несут к нашим богам в бездну”».

Герб Казани с официальным описанием. «Гербовник» П. П. фон Винклера, 1781

Характерно, что в соответствии с указом императрицы Екатерины II от 1781 г. именно «черный коронованный дракон» был определен в качестве главной гербовой фигуры Казанского наместничества. Еще в марте 1730 г. Казанский герб с черным драконом получил высочайшее утверждение и был внесен в гербовник. Вот как описал его итальянский геральдист Франц Санти, приглашенный в 1724 г. в Россию Петром I: «Поле серебряное с драконом или змием черным, у которого крылья красные, а коронован златой или желтой короною; тот же дракон сидит на зеленом дерне». Фигура черного дракона в качестве эмблемы Казанского царства присутствует и в «Царском титулярнике» 1672 г. Впервые в русской геральдике изображение дракона как символа царства Казанского появляется сразу после завоевания Казани в 1552 г. на большой государственной печати Ивана Грозного.

Большая печать Ивана Грозного, XVI в. Печать Царства Казанского справа вверху

Некоторые историки утверждают, что герб Казанского царства в виде черного дракона представляет собой выдумку русских геральдистов, олицетворяющую враждебное государство по аналогии с драконом, пронзаемым св. Георгием Победоносцем. Тем не менее, описание черного дракона в качестве эмблемы Казанского ханства (1438–1552) присутствует в сочинении голландского географа Карла Алларда (1648–1709) «Новое галанское карабельное строение», опубликованной в Амстердаме в 1705 г. и изданной в русском переводе в 1709 г.: «Флаг Цесаря от Тартарии, желтый, с черным лежащим и к наружью смотрящим драхом (великим змием) с василисковым хвостом».

Эмблема Казанского ханства (1438–1552) из сочинения Карла Алларда «Новое галанское карабельное строение», Амстердам, 1705

Доктор искусствоведения Ф. Х. Валеев (1921–1984) и профессор Казанского университета культуры и искусства Г. Ф. Сулейманова-Валеева в книге «Древнее искусство Татарии» убедительно доказывают, что дракон на гербе Казанского ханства – явление глубоко традиционное, идущее еще с булгарских и даже добулгарских времен.

Бронзовые поясные гарнитуры с изображением безногого, двух-, трех- и четырехпалых драконов. Поволжье, конец XIII – начало XIV вв. (Коллекция Естественно-исторического музея Саратовского государственного технического университета)

Это предположение подкрепляется находками на исторической территории татарских ханств предметов с изображением драконов, а также сведениями из «Именника болгарских ханов» о «тамге» (печати, гербе) хана Аспаруха, сына Кубрата (ок. 640–700), в виде дракона с удвоенным хвостом. Тот же самый дракон представлен на фасаде Струпецкого монастыря (Врачанский округ, Болгария). Отсюда следует, что уже в VII веке дракон символизировал власть и могущество рода болгарских ханов в лице исторически известного хана Кубрата и его сыновей.

В 1992 г. у села Шиловка Сенгилеевского района Ульяновской области археологами Самарского государственного университета были обнаружены костяные пластины с изображениями противостоящих крылатых драконов, интерпретируемых учеными как символы верховной власти у тюрков. По золотому солиду Ираклия, найденному вместе с ними, пластины датируются временем не позднее середины VII в.

Фрагмент костяного оклада седла с изображением двух драконов с прорисовкой. Вторая половина VII в., с. Шиловка, Сенгилеевский р-н Ульяновской обл. (Фото с сайта Самарского областного историко-краеведческого музея им. П. В. Алабина)

Указанные находки подтверждают мнение Валеева и Сулеймановой-Валеевой о преемственности этнического и государственного строя Казанского ханства от Волжско-Камской Булгарии и Великой Булгарии, Приазовья и Причерноморья, где уже в VI–VII вв. царствующий дом имел свою печать в виде дракона, сходную с «тамгой» казанских ханов.

Доктор исторических наук, профессор А. М. Досымбаева в статье «Дракон – символ земли тюркской» делает важное указание на представление, согласно которому представители тюркского института баксы, в функциональные обязанности которых входило врачевание, предсказания и обслуживание ритуальных церемоний, происходили из рода дракона (ашидэ). К их числу относился наставник Тоньюкук, служивший советником у трех тюркских каганов: Ель-терису (682–691), Капагану (691–716) и Бильге (716–734). Правящий род тюрков ашидэ/аштаков, кыпчаков/половцев также именовался шаруканьевым (драконьим).

Существует предположение, что ящер, представленный на сложных религиозных композициях пермской металлопластики, в свою очередь, играл роль «чудского» родового тотема. Аналогичное представление обнаруживается и у скифов и, с большой степенью вероятности, у преемствующих им славян. Отсюда с известной осторожностью можно допустить существование более тесных взаимосвязей между тюркским культом дракона и культом подземно-подводного ящера у славян и «чуди».

Публикация на Тelegra.ph

Подпишитесь на наш телеграм-канал https://t.me/history_eco