Мэкензи Уоллес. Молоканский лжепророк-коммунист, прыгуны и хлысты: взгляд изнутри

Лёгкость, с которой молокане видоизменяют свои мнения каждый раз, когда им кажется, что на данный вопрос пролит новый луч света, предохраняет их от ханжества и фанатизма, но в то же время подвергает опасности другого рода. «Между нами появляются лжепророки, – сказал мне однажды престарелый, рассудительный член этой секты, – и многих совращают они с пути истинного».

Лжепророк-коммунист Иван Григорьев

Из числа этих лжепророков наиболее замечательным за последнее время был некто Иван Григорьев. Загадочный этот человек проживал то с турецким, то с американским паспортом, но по всем другим признакам был чистокровный русский. Несколько лет тому назад он прибыл в Александров-Гай (село в Саратовской губернии). Хотя он и выдавал себя за настоящего молокана и был принят как таковой, тем не менее на еженедельных собраниях секты он стал проповедывать разные новые поразительные учения.

Вначале он ограничивался тем, что убеждал своих слушателей подражать в образе жизни древним христианам и иметь все общее. В этом учении для молокан не было ничего неосновательного, так как они берут себе древних христиан за образец, а потому многие из них стали подумывать об уничтожении личной собственности; но когда пророк прямо объявил им, что общность имущества должна быть распространена и на жён, то он встретил решительное сопротивление; ему стали возражать, что первобытная церковь отнюдь не одобряла огульное прелюбодеяние и тому подобные грехи.

Довод был подавляющий, но «пророк» и тут нашёлся. Он напомнил братии, что, согласно с собственным их учением, священное писание должно быть понимаемо не в буквальном, а в духовном смысле, что христианство сделало людей свободными и что всякий истинный христианин должен пользоваться своей свободой. «Всякое дело законно, но не всякое дело целесообразно», – другими словами, мы в своих поступках должны руководиться просто соображениями практического удобства, и все возражения, приводимые против данного предложения на том основании, что оно незаконно, должны пасть сами собою. Тот, кто подчиняется узде закона, не есть истинный христианин.

Эти подробности о новом учении сообщил мне один умный молокан, прежде бывший крестьянином, а потом сделавшийся торговцем; мне случилось провести у него вечер в Новоузенске – городе, в уезде которого находится Александров-Гай. Мне показалось, что изобретатель этой замысловатой попытки примирения между христианством и крайним утилитаризмом должен быть образованный человек, переодетый крестьянином, и я сообщил свою догадку моему амфитриону, но он не согласился со мною.

«Нет, не думаю, – отвечал он мне, – я даже уверен, что он человек простого звания, и мне сильно сдаётся, что он отставной солдат. Учёность у него не Бог знает какая, но дар слова у него изумительный. Никогда не встречал я человека, который умел бы так хорошо говорить. Он бы заговорил всю деревню, если бы не один старик, который посильней его оказался. Тогда он отправился в Орлов-Гай и там заговорил весь народ».

О деятельности этого человека в последнем из упомянутых селений мне так и не удалось собрать достоверные сведения. Ходили слухи, что он основал коммунистическую ассоциацию, главою и казначеем которой он сделался сам, и убедил членов этой ассоциации принять какую-то необычайную теорию пророческой преемственности, повидимому рассчитанную на удовлетворение собственной его чувственности.

За более подробными сведениями мой хозяин посоветовал мне обратиться либо к самому пророку, сидевшему в то время в остроге за проживание по фальшивому паспорту, либо к одному из его близких знакомых, некоему Г. Х., жившему тут же в городе. Так как добиться доступа в остроге было нелегко, а времени у меня оставалось немного, то я предпочёл последний путь.

Г. Х. сам был личностью оригинальною в своём роде. Он был когда-то студентом Московского университета и за какие-то юношеские увлечения во время университетских волнений был сослан в Новоузенск. Прождав напрасно в течение нескольких лет и потеряв надежду на возвращение, он отказался от мысли об учёной карьере, женился на крестьянке, взял в аренду клочок земли, купил пару верблюдов и превратился в мелкого сельского хозяина.

Иван Григорьев, как оказалось из расспросов, был, по-видимому, действительно простым русским мужиком, но с самой ранней молодости своей он был одержим тем беспокойством, которое делает иных людей неспособными долгое время идти по проторённой колее. О месте своего рождения и о причинах, заставивших его покинуть родину, он никогда не проговаривался ни единым словом и имел, вероятно, для этого свои основания.

Он, видимо, много странствовал и внимательно приглядывался ко всему виденному. Пребывание его в Америке подлежит сомнению, но что он был в Турции, это верно, и там он имел случай ознакомиться с различными русскими раскольничьими общинами, поселившимися на берегах Дуная. Здесь-то, вероятно, он и выработал себе многие из своих религиозных понятий и составил свой грандиозный план, состоящий в том, чтобы основать новую религию, стать тем же, чем был основатель христианства.

Он сам однажды сознался, что в этом заключается его заветная мечта, и не видел причин, почему этой мечте не осуществиться. Он считал, что основатель христианства был такой же простой смертный, как и он сам, но только обладавший глубоким пониманием окружающих людей и обстоятельств того времени, а этими свойствами Иван Григорьев считал, что и сам обладает в достаточной степени.

Но для того, чтобы сделаться пророком, ему недоставало одного необходимого качества: в нём не было религиозного энтузиазма, не было и тени того духа, который создаёт мучеников за веру. Во многое из того, что он проповедовал, он и сам не верил и, повидимому, питал некоторое презрение к тем простодушным людям, которые принимали все, что он ни говорил, за наличную монету. Он не только был человеком себе на уме, но и отлично сознавал это, сознавал, что разыгрывает роль, обдуманную наперёд.

Но при всем том едва ли было бы справедливо утверждать, что он был не более, как обманщик, исключительно озабоченный своей собственной выгодой. Хотя он от природы обладал чувственными наклонностями и не мог устоять против искушения там, где ему представлялся случай удовлетворить их, он, по-видимому, был искренно убеждён, что коммунистические планы его, если они осуществятся, будут способствовать не только собственному его благосостоянию, но и благу всего народа.

Он вообще представлял странную смесь реформатора, пророка и хитрого обманщика. Удастся ли ему когда-нибудь снова выступить в роли пророка, сказать трудно, но бесспорно то, что между молоканами Самарской губернии ему уже более нельзя будет рассчитывать на успех.

Хлысты и штундисты, прыгуны и скопцы

Кроме молокан в России существует ещё много других еретических сект. Некоторые из них являются просто сколком с евангелического протестантства; таковы, например, штундисты, которые заимствовали религиозные идеи у соседей своих, немецких колонистов; другие же секты состоят из безумных энтузиастов, которые дали волю своему возбуждённому воображению и с упоением предаются тому, что немцы называют: «der höhere Blödsinn» (слабоумие высшей пробы).

Я не имею возможности дать здесь хотя бы только общее понятие обо всех этих фантастических сектах, с их догматическими и обрядными нелепостями, но для желающих ближе ознакомиться с этим предметом я могу привести нижеследующую классификацию упомянутых сект:

1) Секты, принимающие священное писание за основу своих верований, но при этом дополняющие и объясняющие учение священного писания по вдохновению, случайно осеняющему того или другого из руководящих членов секты или сообразно с тем внутренним просветлением, которое упомянутые члены ощущают в себе.

2) Секты, мало или вовсе не обращающие внимания на священное писание и основывающие своё учение на предполагаемом вдохновении своих проповедников.

3) Секты, верующие во вторичное воплощение Христа.

4) Секты, смешивающие религию с нервным возбуждением и отличающиеся более или менее эротическим характером. Возбуждение, необходимое для того, чтобы пророчествовать, вызывается обыкновенно пляскою, скаканьем, круженьем или самобичеваньем, и высказываемые при этом нелепости принимаются за внушения божественной премудрости.

Религиозные упражнения сектантов этого рода походят более или менее на упражнения пляшущих дервишей, с которыми хорошо знакомы все, бывавшие в Константинополе. Но между теми и другими есть одно существенное различие: дервиши производят свои упражнения публично, а потому соблюдают приличия до известной степени, русские же сектанты собираются втайне и дают полный простор своему исступлению, так что на сходках их происходят иногда самые отвратительные оргии. У одной из наиболее известных сект, у скопцов, фанатизм доходит до того, что люди увечат себя физически.

Чтобы дать читателю понятие об общем характере сект, принадлежащих к последней из вышеисчисленных категорий, я приведу краткое извлечение из описания секты «хлыстов», составленного одним лицом, которое было посвящено в их тайны:

«У хлыстов мужчины и женщины без различия принимают на себя звания учителей и пророков и в этом звании ведут строгую, аскетическую жизнь, отказывают себе в самых обыкновенных и невинных удовольствиях, истощают себя постом и сумасбродными религиозными упражнениями и питают священный ужас к брачному сожительству. Под влиянием возбуждения, вызываемого их воображаемою святостью и уверенностью, что в них действует вдохновение свыше, они называют себя не только учителями и пророками, но и Спасителями, Христами, искупителями и Богородицами.

Говоря вообще, они называют себя Богами и поклоняются друг другу, как истинным Богам, живым Христам и Матерям Божиим. Когда несколько человек из этих учителей сходятся на собрании, они вступают между собою в мелочное, хвастливое пререкание о том, кто из них обладает наибольшей благодатью и силою. В соперничестве этом они нередко доходят до взаимных пощёчин, и тот, кто с наибольшим терпением переносит удары, подставляя ударившему и другую щеку, упрочивает за собою славу наибольшей святости».

Другая секта той же категории это – прыгуны, между которыми особенно неприятно выдаётся эротический элемент. Вот описание их религиозных сходбищ, которые летом происходят в лесу, а зимою – в каком-нибудь условленном доме или в риге.

«После того как все приготовления окончены, главный наставник, одетый в белое, становится посреди собрания и читает молитвы. Вначале он читает обыкновенным голосом, но затем мало-помалу переходит к пенью на плясовой мотив. Когда он замечает, что пенье это достаточно подействовало на слушателей, он начинает скакать.

Присутствующие подражают ему, сопровождая свои прыжки равным образом пением. Их постепенно возрастающее возбуждение выражается в старании прыгнуть как можно выше. Так продолжают они до тех пор, пока у них хватает сил; при этом как мужчины, так и женщины голосят изо всей мочи. Когда все уже достаточно утомились, наставник объявляет, что он слышит ангельское пение» – и тут начинается сцена, которую нельзя описать».

Вообще следует заметить, что во многих сектах эротический элемент играет такую важную роль, что описание их религиозных обрядов невозможно в книге, предназначаемой для общего чтения.

Оставаясь справедливым, я должен, впрочем, оговориться, что знаем мы об этих сектах чрезвычайно мало, да и то немногое, что мы о них знаем, сообщено заклятыми их врагами. Поэтому весьма может быть, что некоторые из них в действительности вовсе не так нелепы, как их обыкновенно изображают, и что многие рассказы о них – не более как клевета.

Так, например, на некоторые секты падает обвинение в том, что они убивают младенцев с целью употреблять их кровь при своих богослужебных обрядах; но обвинение это фактически никогда не было доказано, а нам известно, что подобное же обвинение взводилось языческими писателями и на первых христиан. Собственные мои попытки исследовать этот вопрос путём личного наблюдения остались, я должен сознаться, безуспешными.

Инородцы – «законные» еретики

Администрация чрезвычайно строго относится к сектантству и от времени до времени принимает меры к его искоренению. Подобный образ действий относительно сект, отличающихся изуверством, вполне понятен, но трудно объяснить себе, почему мирные, трудолюбивые, честные молокане и штундисты так же подвергаются преследованьям. Почему русский крестьянин подлежит наказанию за то, что придерживается того же самого учения, которое открыто и с разрешения властей исповедуется соседями его, немецкими колонистами?

Чтобы понять это, читатель должен знать, что с русской точки зрения существуют два различные рода ереси, отличающиеся друг от друга не догматами, которые в них признаются, а национальностью тех лиц, которые их исповедуют.

Русскому кажется совершенно естественным, что татарин исповедует мусульманскую религию, поляк – римско-католическую, а немец – протестантскую; факт русского подданства вовсе не обязывает татарина, поляка или немца переменить свою религию. Поэтому упомянутым национальностям предоставляется полная свобода в отправлении их религиозных обрядов до тех пор, пока они не покушаются посредством пропаганды нарушить установленный Богом порядок вещей.

Такова общепринятая теория, и надо отдать русским справедливость, – они обыкновенно остаются верны ей и в своих действиях. Если правительство иногда и пыталось обращать инородцев в православие, то это делалось всегда из политических видов и подобные попытки никогда не встречали особенного сочувствия в массе общества, не исключая даже и духовенства. Равным образом миссионерские общества, возникавшие от времени до времени в подражание западным учреждениям этого рода, не находили себе особенно ревностной поддержки в народе.

В XIX веке немцы Поволжья занимали второе место по численности среди населения Саратовской губернии

Таким образом, относительно инородцев эта своеобразная теория породила на практике широкую терпимость. Татары, поляки и немцы в известном смысле еретики, но их ересь считается делом естественным и не подлежащим порицанию. Но относительно самих русских теория эта имела как раз обратное действие. Если признается согласным с порядком вещей, чтобы татарин был мусульманином, поляк – римским католиком, а немец – протестантом, то для русского равным образом в порядке вещей быть православным.

В этом пункте писанный закон и общественное мнение вполне сходятся. Если русский меняет православие на католицизм или протестантство, ересь его не однородна с ересью поляка или немца. Как бы чисты и возвышены ни были его побуждения, его отступление от веры отцов ничем не может быть оправдано, он подлежит каре закона и в то же время осуждается общественным мнением как отступник, почти как изменник.

Диспут с сектантами: Церковь в нокауте

Относительно будущей судьбы этих сект трудно высказать что-нибудь определенное. По крайней мере, в настоящее время они быстро разрастаются. Я видал многолюдные селения, в которых лет пятнадцать тому назад, по свидетельству местных жителей, не было ни одного еретика, а теперь большая половина населения принадлежит к молоканской секте; и эта перемена произошла без всякой организованной пропаганды.

Гражданская и духовная власти отлично знают о существовании этого движения, но они бессильны остановить его. Те немногие попытки, которые были сделаны с этой целью, не привели ни к какому результату или же повлекли за собой результаты, как раз обратные тем, которые ожидались.

Например, к молоканам Самарской губернии был послан учёный монах в той надежде, что его красноречие и учёность побудят их отказаться от своих заблуждений. Со слов местных крестьян, единственным ближайшим результатом этой поездки было возбуждение религиозного фанатизма и переход известного числа православных в лагерь еретиков.

Во время публичных прений спорящие стороны никак не могли найти общей почвы для ведения дальнейшей своей аргументации, и это по той простой причине, что основные представления у них были совершенно различны. Монах говорил о церкви как о представительнице Христа на земле и единственной хранительнице истины, противники же его знать ничего не хотели о церкви в этом смысле и просто утверждали, что все люди должны жить согласно с указаниями священного писания. Однажды монах согласился аргументировать с ними на собственной их почве, но тут он потерпел полное поражение, так как не мог привести ни одного текста, в котором предписывалось бы почитание икон, считающееся у русских крестьян существенною частью православия.

После этого он постоянно ссылался на авторитет первых вселенских соборов и отцов церкви, между тем противники его именно этот-то авторитет и не признавали. Вообще говоря, поездка эта оказалась неудачной и обе заинтересованные стороны сожалели о том, что она была предпринята.

«Это была большая ошибка, – сказал мне по секрету один православный крестьянин, – очень большая ошибка. Молокане народ хитрый; монах был им не пара; они священное писание куда лучше его знают…»

Нередко утверждают, что среди этих еретических сект господствует политическое недовольство. По отношению к молоканам я считаю вышеприведенное обвинение лишенным всякого основания. Политические идеи, по-видимому, совершенно чужды общему складу их мышления. Во время моих разговоров с ними я не раз слыхал от них весьма несочувственные отзывы о полиции, но о верховной власти они всегда отзывались с глубоким почтением и преданностью.

По материалам книги «Традиции и быт России глазами иностранца. Этнографические очерки». М., Институт русской цивилизации, 2016

Подпишитесь на наш телеграм-канал https://t.me/history_eco

Публикация на Тelegra.ph

Еще по теме:

Хлысты и скопцы — русские «протестанты»

Староверы Китая, хлысты Уругвая и молокане Мексики