Игорь Маранин. Змеиный род. По мотивам сибирских легенд

Змея в Сибири — больше, чем змея. Она — из тех символов, отношение к которым разделяло народы на местных и пришлых. Хтоническое существо, которому одни выказывали уважение, смешанное со страхом, предпочитая поклоняться (а то и приносить жертвы), а другие считали непримиримым врагом, с которым нужно биться не на жизнь, а на смерть. У русских змея означала безусловное зло, подлежащее уничтожению: убил гадину — сорок грехов тебе простилось. В былинном фольклоре богатыри бились с чудовищными порождениями славянского бестиария — Тугариным да Горынычем, а былинные князья находили свою смерть от змеиного яда:

Из мёртвой главы гробовая змия
Шипя между тем выползала;
Как чёрная лента, вкруг ног обвилась:
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.
(А. Пушкин, «Песнь о вещем Олеге»)

Славный, сильный и храбрый витязь Еруслан Лазаревич едет на чуде великом – змее о трёх головах, прекрасная царевна Анастасия Вахрамьевна встречает его.

Иначе относились к змеям местные.

«Буряты [если] змею увидят, то стараются поднести ей белую пищу. Говорят, что её нельзя убивать, а вот нужно белую пищу поднести: молоко, сметану, молочное. У них белую пищу всегда подносят дорогому гостю. Вот у нас завтра будет приём: из Министерства сельского хозяйства приедут. Я буду по-русски встречать хлебом-солью. А кто-то из бурят будет держать миску с молоком (белой пищей) и ложечкой каждому гостю в ладошку наливать. Так принято» [1].

«Образ этой рептилии в глазах [хакасского] народа был сакрален: она занимала место в пантеоне почитаемых духов-покровителей, являлась воплощением идеи плодородия, связывалась с представлением о времени и календарным циклом, с культом природных объектов — поклонением горам и воде» [2]. 21–22 марта (в местный Новый год) змеи, по хакасским поверьям, поднимали головы к небу и меняли шкуры, давая толчок обновлению природы.

«Повернулся конец месяца! — распевали в это время шаманы в стойбищах. — Подвинулся конец года! Снялась одежда змеи!»

Иное восприятие рождало иные причинно-следственные связи событий, иные общественные оценки поступкам людей. Для славян убить змею было доблестью, для аборигенов — несчастием, за которое обязательно последует расплата. Одна из легенд, записанных Герхардом Миллером в XVIII веке, рассказывала, как пострадал после убийства человека-змеи народ аринцев, обитавший в старые времена в землях близ нынешнего Красноярска.

Аринцы на историко-этнографической карте Г. Лучинского (XVI век). Фото: wikimedia.org

Владели аринцы кузнечным ремеслом, были сильным и могучим племенем и как рой ос нападали на своих противников (Миллер выводил их самоназвание от тюркского «ара» — «оса»). Пока их врагом не стали змееподобные существа с человеческими головами, обитавшие на другом берегу Енисея.

Аринцы, отделённые от врага рекой, чувствовали себя в безопасности, но нашёлся среди них человек глупый, безрассудный и любопытный одновременно.

Однажды ночью, когда народ, завершив дневные дела, мирно спал в юртах, услышал этот человек переливчатый свист. Свистели с другого берега, да так красиво и задорно, что не удержался глупец, сел в лодку и отправился посмотреть на диво дивное. Полная Луна, висевшая в небе, постелила ему золотую дорожку через Енисей — видимость была отличной. Едва сошёл он на землю, как из-за деревьев выскользнули воины змеиного народа и окружили любопытного аринца. Один из змеев заговорил с ним, обещая сохранить жизнь пленнику и его семье, если тот переправит вражеский отряд через реку. Высадившись с помощью предателя в деревне, люди-змеи устроили настоящее побоище. Вот как описывает это Миллер:

«Змеи, как только они переправились на западный берег реки Енисея, расползлись. На следующую ночь все жители этого улуса, исключая единственного вышеупомянутого человека с его семейством, были погублены этими змеями. Оставшийся в живых обошёл все юрты и заметил на телах мертвецов, что из всех отверстий трупов — ртов, носов, ушей <…> — наружу высовывалось по подергивающемуся змеиному хвосту.

После этого аринцы в течение долгого времени очень боялись змей и не осмеливались причинять им вред. Но теперь это уже не так. Они убивают их, где только находят.

Остальные аринские улусы после этого происшествия, как говорят, также более не имели счастья в размножении, но постоянно уменьшались в численности. Так что сейчас от всего народа осталось не больше 9 семейств, среди которых есть только один старик, говорящий на аринском языке» [3].

Змеиный же род, будучи многочисленным, на какое-то время распространился до Тихого океана и даже встречался на Сахалине. В одной из легенд нивхов рассказывается о том, как местный житель убил жену за измену с человеком-змеёй.

Почему бы и не изменить с таким? Красавец!
Антропоморфная фигура в медвежьей шкуре со змеиным телом вокруг головы — домашний идол нивхов. Рис. из кн. А. Б. Островского «Мифология и верования нивхов».

Увидев, что жена ему изменяет с незнакомым юношей, охотник выстрелил из лука.

Как только стрела достигла тела, молодого человека не стало; вместо него на полу в агонии извивалась половина змеи, в то время как вторая половина всё ещё продолжала заниматься любовью с женщиной.

Тогда следующим выстрелом нивх убил и жену. Спустя некоторое время нивхи (вероятно, того рода, откуда была женщина) увидели на полянке призрак женщины с ребёнком на руках и поняли, что душа её отправилась к людям-змеям. С тех самых пор род этот считал себя состоящим в родстве со змеями.

Когда русские пришли в Сибирь, то очень скоро их фольклор обогатился собственными змеиными легендами. Мастеровые горных заводов рассказывали об огромных рептилиях, обитавших в алтайских горах. Часов в ту эпоху у рабочих не имелось, поэтому на работу их созывали фабричными гудками. Поначалу никто не понимал, почему иногда гудки раздаются не в урочный час, а то и вовсе ночью. «Бывало так: у какого рабочего часов нет — пробудится ночью, будто гудок услышит. Бежит на фабрику, думает — случилось что, а там нет ничего, один караульный ходит, говорит: — Змей свистел» [4].

Русские мастеровые молока рептилиям не носили и сметаной с творожком не угощали, а в меру своих сил уничтожали хтоническое зло. В одном из таких сражений приняли участие уроженцы села Кривощёково (что на территории нынешнего Новосибирска) братья Белоусовы. «Было их двенадцать братьев — все фабричные, все робили, все — силачи. Теперь таких нет. Старшой Белоусов на покосе змея убил. Змей-то вышел и лёг на каменную плиту. С виду — громаднейшее бревно.

Белоусов не струсил, топором его — раз! Хотел голову отсечь. С одного раза не отсёк — змей проснулся, да как чихнёт — искры полетели. Ещё ударил — змей засвистел, завыл. С третьего раза Белоусов отсёк ему голову.

Змей хоть и безголовый, а живёт. Обхватил его хвостом, давит, вырваться нельзя. Белоусов кричит:

— Братухи, скорее!

Братья прибежали, народ сбежался. Едва отцепили змеиный хвост-то. Голову змеиную накинули на кол — аршина три-четыре в ней будет, — понесли в Колыван, песню запели. Управляющий Лаулин из окна глянул, удивился.

— Давайте мне голову в кабинет!

Велел сделать из неё чучело. Шибко понравилось ему это. Зовет Белоусовых:

— Чтобы убить мне ещё трёх змеев! А то — задеру!»

Для русского сказочного уха — это рассказ о злом и жадном управляющем, но русские сибиряки, проникнувшись местными мифами и легендами, воспринимали сюжет иначе: богатырь убил змею, и мистическая тварь отомстила ему несчастиями, наказав неисполнимым приказом.

Стали Белоусовы думать да печалиться и поняли вскоре, что не совладают с заданием. Подались они в бега, стали разбойниками и закончили в итоге (хотя и после многих подвигов) жизнь на каторге.

В противоположность русским богатырям алтайские нередко спасали змей. Вот одна из таких историй об Эргил-ооле, персонаже мифов алтайских тувинцев. Будучи ещё мальчиком, Эргил-оол наткнулся на змея, убегавшего от степного пожара:

«Увидел он пожар, и огонь стал пробиваться к нему, а перед языками пламени мчался большой змей в чёрных пятнах, кончик его хвоста уже кое-где обгорел. И подумал мальчик:

«Ах вот ведь тоже бедняга этот змей, как ему приходится удирать! Спасу-ка я ему жизнь!»

И он вытянул из лука в чёрных пятнах украшенное чёрными пятнами волшебное средство, вызывающее дождь, обратился с заклинаниями к небу Алтая, вызвал снежную бурю, загасил пожар и засыпал змея чёрной лёгкой землёй, наш мальчик. <…> Он сел на серого двухлетка с клочьями прошлогодней шерсти и опять поехал к своему джадыру из сена.

Ааалаяний! Проведя в нём вторую ночь, он утром опять вышел к покрытым снегом вершинам своего Алтая, воскурил Алтаю жертву и принес ему свои молитвы.

Ааа! Когда он снова огляделся, то увидел опять дым неподалеку от вчерашнего места и понял, что опять приближается пожар. И снова поехал мальчик навстречу пожару. И, вглядевшись, увидел, что опять спасается от огня его вчерашний змей, и кончик его хвоста уже кое-где обуглен.

«Ах, хоть это и червь земли, он ведь бежит, спасая свою жизнь, бедняга», — подумал мальчик, поднял змея тамарисковой рукоятью своей плётки и закинул его за семьдесят горных гряд.

Ааа! Он опять отправился к своему джадыру из сена. И, скача на коне, Эргил-оол заметил, что тот самый змей в чёрных пятнах дожидается на дороге его возвращения. Подумал он: «Ну и ну, разве не забросил я его за семьдесят горных гряд? Что ему здесь надо?» — и сказал:

— Эй, я тебя убью, вот увидишь! — и схватил плетку с тамарисковой рукоятью, трижды обмотав вокруг запястья её петлю, и уже хотел было ударить змея, но тот вдруг заговорил:

— Ааа! Мой Эргил-оол, не убивай меня! Я дожидаюсь тебя на твоём пути, потому что я из тех, кому ты помог. Я не собираюсь вредить тебе, — сказал змей.

— Ааа! Я очень спешу! Ну говори же скорей, что тебе надо сказать, выскажи то, что тебе надо высказать! — сказал он.

И когда Эргил-оол сказал это, змей ответил:

— Эй, Эргил-оол, мне хотелось бы, чтобы мы с тобой обменялись золотой клятвой и стали друзьями» [5].

В конце концов, змей в чёрных пятнах и богатырь действительно подружились и стали называть друг друга братьями.

Сибирь и змеи… Тема эта бесконечна, как замкнутое в круг тело легендарного Уробороса. Можно ли стать другом змее? У автора в запасе есть история, свидетелем которой он был лично. В начале 70-х годов прошлого столетия доживала на Оби свой век старая деревня Алфёрово.

Фотография Тома Милковича, unsplash.com

Был это глухой лесной угол с десятком раскиданных по берегу домиков старожилов, парой десятков самовольных дач горожан-лодочников да небольшим погостом. Деревня давно уже не дотягивалась до своего кладбища, оно расположилось в лесу, на высокой стороне малопроезжей дороги. С обратной стороны к дороге подступала поросшая осинами топь — болото. К концу лета оно почти пересыхало, можно было перейти его напрямик и попасть в грибной светлый сосновый бор. Но грибники предпочитали обходить болото, благо оно было не такое уж и большое. В те времена между кладбищем и остатками деревни встречались ещё следы старого поселения: глубокие ямы на месте бывших домов, щедро усыпанные жгучей зелёной крапивой.

Нередко попадались в окрестностях и змеи: чаще — безобидные ужи, выползавшие погреться на солнышко, на дорогу, реже — гадюки, их просто так и не заметишь, особенно если они улягутся на толстой ветке дерева, сливаясь с ней.

Берега в этих местах то взмывают к небу, то падают обратно к обской воде, а у самой реки растут вётлы — серебристые ивы с тонкими стволами и тёмно-серой, в глубоких продольных трещинах, корой. Сейчас на месте Алфёрово раскинулся большой дачный посёлок, среди первых поселенцев которого были и мои родители.

Наша дача стояла на высокобережье, и за водой в первые годы (колодца нет, колонка — далеко) приходилось спускаться по лесенке к Оби, а потом таскать её наверх вёдрами. Затем в городских магазинах появились специальные электрические насосы: устанавливались они прямо в реку и по длинным шлангам перегоняли воду в огород. Для полива шланг подключался к «вертушке», распрыскивающей воду на манер фонтанчика.

Первым среди дачников такой насос купил наш сосед, и на демонстрацию нового чуда техники собралась целая толпа народа. Сосед, человек неторопливый и основательный, демонстрировал весь процесс целиком.

Зайдя на несколько метров в реку, он забил в дно крепкий колышек, прикрепил к нему насос, электрический шнур и шланг аккуратно размотал и протянул наверх в огород. Подобрал лежавшую у забора «вертушку», присоединил к ней шланг и сделал отмашку домашним, чтобы воткнули вилку шнура в розетку.

— Гудит! — раздалось от реки.

Через несколько секунд вода, добравшись до «вертушки», брызнула через дырочки крышки и тут же пропала. Просачивалась, стекала вниз, но бить фонтаном не желала. Насос выдернули из розетки, развинтили нехитрую конструкцию и обнаружили внутри змею.

Послышались женские визги и мужской хохот, несчастное пресмыкающееся вытряхнули на землю и хотели прибить лопатой, но кто-то, приглядевшись, сказал:

— Это же уж!

Незадачливый безвредный гад выглядел настолько жалко и беззащитно, что мама взяла его на руки и унесла в свой огород. В закутке между домом и забором уложила на траву и принесла молока в старой собачьей миске. Змея не шевелилась. Мама погладила её по тёмной шкуре и ласково произнесла:

— Ну, давай, моя хорошая, приходи в себя.

Когда через пару часов она заглянула в закуток за домом, то увидела блюдечко полупустым, а ужа и след простыл. Каково же было мамино удивление, когда через несколько дней она его снова увидела! С этого дня, когда она выходила в огород, уж частенько выползал к ней навстречу и устраивался где-то поблизости, греясь на солнышке, но стоило в огороде показаться кому-то другому или просто громко заговорить неподалёку, как пресмыкающееся стремительно исчезало. Расстались они лишь осенью, когда люди уехали зимовать в далёкий и неведомый змее город. Однако на следующий год спасённое пресмыкающееся приползло снова. Так продолжалось три или четыре лета, а затем змея пропала.

Прошло много лет, и мы уже совсем забыли об этой истории. Но в начале 90-х пришлось дачу продать — наступило то самое время перемен, которое так не любили древние китайские философы. Загружая в машину вещи, мама неожиданно почувствовала на себе чей-то взгляд. Оглянулась — никого. Но ощущение, что кто-то за ней внимательно наблюдает, не пропадало.

И тут она увидела на ветке ужа.
— Но ведь это не может быть та змея! — заметил я.
Мама пожала плечами. Она тоже была не уверена в этом.