Варандей. Семейские - русские староверы Бурятии

Старообрядческий комплекс в Верхней Берёзовке, знаменитом музее на окраине Улан-Удэ, открывает беспоповская часовня (1910) из деревни Ключ, на самом деле для бурятских староверов – семейских, не очень-то характерная.

В годы Раскола одни противники церковных реформ сочли, что православная церковь продалась “латынянам”, другие – что Господь оставил этот мир на растерзание Антихристу. Первые воспринимали никонианское “новообрядчество” как “инославие”, наподобие католичества, священники к ним переходили с сохранением сана, за что официальная церковь называла их беглопоповцами.

Те же, кто уверовал в пришествие Антихриста, никониан считали кем-то вроде сатанистов; новых адептов пускали к себе лишь через повторное крещение, а потому со смертью своих последних батюшек остались беспоповцами. Они чаще бежали в северную глушь вроде Карелии, Заволжья или Печоры или, напротив, в степные казачьи вольницы: версия, что Разинщина, Булавинщина, Пугачёвщина являли собой не что иное, как религиозные войны по-русски, представляется весьма правдоподобной.

Большие самодостаточные общины собирались и за границей. Так появились липоване в дельте Дуная, позже разошедшиеся по Австрии и Турции и наконец в 1846 году переманившие к себе греческого епископа Амвросия. После чего получили возможность не только принимать священников, но и рукополагать их, и вскоре создали полноценную Русскую Православную Старообрядческую церковь с центром в Белой Кринице (ныне это Западная Украина).

Ветковское согласие

Беглопоповцами стали называть тех, кто не принял и ее, а было таковых немало: в 1685 году от жестоких гонений царевны Софьи многие староверы бежали через глухие брянские леса в Речь Посполитую, на остров Ветка в реке Сож выше теперешнего Гомеля. Местные магнаты Халецкие потив этого не возражали, а спрашивать мнение короля у ясновельможных панов было не принято.

На Ветке староверы построили первую со времён Раскола собственную церковь, а к ней со всех концов Необъятной потянулся народ. Купечество расселилось по берегам, а остров заполнили монастыри, где одних только беглых монахов жило не менее тысячи. В начале 1730-х годов Ветковское согласие скрепил перешедший в староверие епископ Епифаний… но к тому времени про это всё уже хорошо знали в России.

Которая тогда, как ни странно, тогда была скорее союзником Польши против общего врага – Швеции. В 1733-35 годах случился Первый Выгон: после двух лет переговоров и приглашений переселиться в соседнее Стародубье границу пересекли пять полков русской армии и сбросили староверов с Ветки. Около 13 тысяч человек были принудительно выселены, а разобранная для перевозки в Стародубье церковь утонула в Соже.

Но эффект от этого был невелик: зайти в Польшу русская армия могла, оставаться там – нет, и уже через несколько лет Ветка благополучно отстроилась. Четверть века Россия пыталась действовать уговорами, и в 1762 году они даже возымели результат – несколько тысяч старообрядцев не смогли отказаться от предложения обширных чернозёмных земель на реке Иргиз под Саратовом. С теми же, кто не хотел по-хорошему, вскоре разобрались по-плохому: в 1764 году генерал-майор Яков Маслов устроил Второй выгон.

Теперь с Ветки сняли около 20 тысяч человек, а тут и в Петербург дошли тревожные вести с востока, где хрупкий мир с Цинским Китаем чуть не разрушил безымянный беглый каторжанин. Ведь по итогам череды войн за империей Цин остались оба берега Амура, а за Россией – весь остальной Дальний Восток. Большая река так и манила чиновников, военных и купцов как маршрут для снабжения Охотоморья, и вот 1752 году для разведки водного пути была учреждена “Секретная Нерчинская экспедиция“.

Как семейские очутились в Забайкалье

Скорее всего, с Пекином бы договорились о транзите, вот только когда власти соседней страны получают информацию о таких планах не от официальных лиц, а от беглого преступника – желание вести переговоры как-то само собой пропадает… Тучи над границей стали ходить хмуро, и Екатерина II рассудила, что дикие степи Забайкалья надо бы кем-нибудь заселять. Люди с Ветки прибывали в нынешнюю Бурятию целыми семьями, от стариков до детворы, за что и получили у казаков и пашенников, которые женились на туземках, прозвище семейских. В 1766 году первые из них дошли до Верхнеудинска, где их встречала “Хлебопашеств и поселения Контора”. Последние партии семейских прибыли в Забайкалье в 1794 году.

На дальнем пограничье государство не обижало староверов, но и не горело желанием поддерживать Раскол. К трудностям выживания в чужом и суровом краю добавилась неожиданная проблема – беглых священников в здешнем безлюдии взять было просто негде!

10-20% общины подались в беспоповство, причём “классические” федосеевцы и поморы оказались среди них в меньшинстве. Больше ко двору пришлись спасовцы, которые отрицали большинство таинств и всякую иерархию, но всё же носили младенцев креститься к “официальным” священникам, ибо “хоть и сатана, да в ризах”.

Когда крещёных стали ещё и в полицейские книги заносить, от спасовцев откололись самокрещенцы, которые сами и в сознательном возрасте трижды окунались, читая Символ Веры. Из тех выделились темноверцы – бродяги, носившие за пазухой одинокую икону, единственное средство связи с Богом, которое не дозволялось даже видеть чужакам. Большинство же – ни к кому не примкнули, а просто как-то жили: есть батюшка – Слава Богу, нет – на всё Божья воля.

На западе тем временем продолжалось соперничество “поляков” и “австрийцев”, и последние, даже присылая за Байкал священников, своей паствой сделали дай бог несколько десятков семейских. Зато когда в 1923 году саратовский архиепископ перешёл в староверие и основал в Новозыбкове Русскую Древлеправославную церковь, семейские увидели в ней преемницу Ветковского согласия.

Быт и традиции семейских

Ныне Сибирская епархия РДЦ окормляет примерно 2/3 семейских, а остальные общины разными путями пришли в РПСЦ. Но религия – лишь одна из традиций, которые семейские верно хранили с самого начала всей этой истории. Даже дома их выглядят почти как те, что находят археологи в раскопках русских допетровских городов: на кадре выше огромный дом-связь Борисовых из села Куйтун здорово напоминает 300-летний Посадский дом в Угличе, хотя сам и не старше полтораста лет. Дальше в ряд с длинными заплотами (заборами) стоят дома Красиковых и Зайцевых, имитируя улицу семейского села.

…ну а кружевные ворота дома Родионова из села Новая Брянь для зодчества семейских как раз не типичны и навеяны скорее обликом дацанов – просто у них самый сказочный вид.

Деревянная резьба вообще пришла в Россию из Хорезма, первоначально украшая суда торговавших с ним по Волге купцов. Лишь с появлением бездушных пароходов она переместилась на дома – сначала опять же у Волги. В допетровской Руси предпочитали роспись – как на дверях и окнах дома Борисовых:

Размером не уступающий избам-дворам Русского Севера, где под одной крышей было всё хозяйство, он принадлежал, конечно, не чёрным крестьянам. Его нижней этаж занимали склад, дверь которого и теперь на замке, и любовно воссозданная лавка:

На втором этаже – просторные светлые комнаты, половики, кровати: те веяния прогресса, которые делали жизнь комфортнее, семейские воспринимали вполне.

Но мебель и окна – в таких же росписях, которые в 19 веке полностью утратили роль оберега и делались просто для красоты. Причём не только семейскими: те щедро платили пришлым мастерам, включая украинцев с их петриковкой и даже бурят, наловчившихся работать “на русский манер”. На стенах и столах – вышитые рушники и скатерти, на манекенах – яркие одежды, главная визуальная “визитка” семейских.

Семейские женщины рядились в сарафаны самого истинно-русского покроя, по моде ещё допетровской Москвы. Под них надевали чехлик (широкая кофта с кошеными рукавами) и юбку-станушку, на плечи накидывали шаль, а замужние женщины даже в ХХ веке носили знакомые по русским сказкам кички – сложные головные уборы из множества частей (тут справа). Однако на древний покрой в Забайкалье хорошо легли китайские шелка и яркие краски Азии.

Со двора у дома Борисовых ещё и крыльцо совсем как у старых палат. Рядом – самый старый из трёх дом Красикова из села Барыкино-Ключи (1861):

Его хозяин считался бедняком, а на жизнь зарабатывал не столько пашней, сколько ремёслами:

Третий дом-связь привезён из села Надеино и принадлежал зажиточным крестьянам Зайцевым:

Резные наличники напоминают, что он моложе соседних: построен в 1897 году.

В сенях – целая галерея инфостендов о семейских, а интерьеры как-то особо душевны:

Часть экспонатов в этих избах надо не смотреть, а слушать: помимо зодчества и веры, семейские сохранили ещё и древний фольклор. Причём не только то, что можно перенести на бумагу: как бы не главным памятником их культуры считается “семейский распев”, который и звучит из динамиков в этих избах. Он завораживает, а в списке Всемирного нематериального культурного наследия ЮНЕСКО (не путать с тем же списком материального наследия!) Россию представляют всего два пункта – песенная традиция семейских и якутский эпос “Олонхо”.

В начале ХХ века в уездах будущей Бурятии жило около 40 тыс. староверов, а ныне потомками семейских считается около 200 тыс. человек.

Особенность усадьбы Зайцевых – хозпостройки, уходящие вглубь сектора на полсотни метров:

В завознях – сани и повозки разных типов, местами почти сказочные:

Рядом с ними – современные для прошлого рубежа столетий плуги и молотилки да архаичные ручные мельницы из пары жерновов:

В дальней части – мастерская колёс и полозьев саней да конский станок, где животных подковывали, зафиксировав меж четырьмя столбами:

На краю усадьбы – видимо, зимовка или тепляк, где зимой держали кур, а летом жили сами.

В идеале семейские имели ещё летнюю кухню под навесом, а за всем этим скотский двор, включавший засадку, или чушатник (для свиней), стайку, или хлев (для коров) с отдельным телятником, омшанник, или баранник (для овец), хашан (утепленное помещение для мелкого скота) и курятник. Ещё дальше находилось гумно с колосником (сарай для сена), сеновалом, поскотником (загоном для животных) и колодцем, который здесь устраивали так: