Kamas. Сюжеты сказок Древнего Египта в русских волшебных сказках

Предисловие Ziusudra: Представляем вашему вниманию весьма примечательную статью, автор которой выявляет сюжетные совпадения между некоторыми древнеегипетскими и русскими сказками. К сожалению, выводы, которые уважаемый автор делает в финале о проникновении этого сюжета в славянскую сказку через спорадические контакты с Римской империей, сводящие такие совпадения к примитивному заимствованию, представляются слишком легковесными. К примеру, немецкий этнограф, религиовед, специалист по фольклору, и руководящий сотрудник немецкого института Аненербе Отто Хут выдвинул гипотезу, согласно которой два господствующих мотива сказок — путешествие на край света и женитьба на королевской дочери — по-видимому, принадлежат «религии эпохи мегалита ». Обычно сходятся на том, что центром возникновения культуры мегалита считается Испания и западная часть Северной Африки. Отсюда мегалитическая цивилизация докатилась до Индонезии и Полинезии. Подобное распространение по трем континентам может, по мнению Хута, объяснить чрезвычайно широкую циркуляцию сказок. Другой выдающийся этнограф и историк традиционных культур Мирча Элиаде полагал гипотезу Хута неубедительной хотя бы уже потому, что мы почти ничего не знаем о доисторической «мегалитической религии». Сам Элиаде склонялся к версии известного советского фольклориста Владимира Яковлевича Проппа, который видел в народных сказках отголоски архаических ритуалов инициации. В своей работе “Аспекты мифа” Элиаде писал по этому поводу: “Совершенно очевидно, что структура сказок имеет характер инициации. Но вся проблема в том, чтобы выяснить, описывает ли сказка систему обрядов, относящихся к какой-либо определенной стадии культуры, или же ее сценарий инициации оказывается «воображаемым», в том смысле, что он не связан с каким-то историко-культурным контекстом, но выражает скорее внеисторическое архетипическое поведение психики. В качестве примера Пропп обращается к тотемическим инициациям; этот тип инициации был категорически недоступен для женщин, но основным персонажем славянских сказок оказывается как раз женщина: старая ведьма, Баба-Яга. Иначе говоря, в сказках нет точного напоминания о какой-либо определенной стадии культуры: здесь смешиваются и сталкиваются друг с другом различные исторические циклы и культурные стили. Здесь сохранились только образцы поведения, которые могли существовать во многих культурных циклах и в разные исторические моменты“.

***

Одна из причин сложности понимания русских сказок – это неясность места и времени их создания. Мир, описанный в сказках, не похож на известную нам Древнюю Русь летописей и былин. В сказках перед нами архаичное общество с характерной для эпохи бронзового и раннежелезного времени идеологией. В этом обществе нет государства. Ремесленники упоминаются мельком. Это стабильное родовое общество, не имеющее внешних врагов (которых в былинах хватает с избытком), управляемое мелкими военными вождями. Такое общество хорошо знакомо историкам по поэмам Гомера и ирландским сагам. В сказках нет никаких упоминаний о миграции славян, хотя такие легенды были и они попали в “Повесть временных лет”. Таким образом время создания сказки можно отсчитывать до начала славянской миграции. Это было время венедов (название скорее кельтское) или пшеворской культуры (II в. до н. э. – IV в. н. э.). Во II в. н. э. пшеворские племена начали миграцию на Дунай и Западную Украину. На Дунае пшеворцы создают прешовскую культуру. Наши предки никогда на Дунае не были, поэтому частые упоминания Дуная в русском фольклоре можно отнести в счет наследства прешовской культуры, точнее носителей древнего культурного наследия венедов. Как они попали в состав наших предков остается только догадываться, но именно эти безвестные сказители и их потомки сквозь века сохранили для нас русские волшебные сказки.

Волшебные сказки условно можно разделить на две категории. Первую можно назвать “сказками о добродетельных героях” (в языческом смысле), где герои безропотно терпят невзгоды и притеснения врагов, но добиваются счастья и торжествуют над врагами (“Морозко”, “Василиса Прекрасная”, “Белая уточка”). Вторая категория – авантюрно-приключенские истории. В этих сказках множество приключений, волшебных превращений, дальних походов в экзотические страны, сражений с чудовищами, любовных похождений. Это сказки, созданные не для назидания, а для развлечения. В этих сказках не нужно искать историческую правду – ее там нет. Это чисто художественные произведения. Именно поэтому начинаются они зачином “в некотором царстве, некотором государстве”, то есть изначально автор переносил действие сказки в соседние страны – германские и кельтские земли. Поэтому древние сказители широко использовали сюжеты германских и кельтских соседей для создания антуража дальних стран. Слушатели всегда знали, вплоть до записи сказок в XIX в., что относиться серьезно к таким сказкам не должно. У скандинавов такие истории о древних сказочных временах назывались лживыми сагами. Помимо кельтских и германских сюжетов, древние сказители использовали любой доступный сюжет, который казался им привлекательным. Так в русские сказки проникли сюжеты с берегов Нила. Простым совпадением сюжетов это объяснить нельзя, только прямым заимствованием.

Древнеегипетская сказка “Правда и Кривда”, оставила след в нескольких русских сказках. Древние сказители использовали только несколько сюжетов сказки, творчески переработав чужой сюжет. Наиболее полно сюжетная канва сохранилась в сказке “Правда и Кривда”, известной в нескольких вариантах, довольно разнящихся, что говорит о популярности сказки. Египетская сказка “Правда и Кривда” рассказывает о двух братьях Правде и Кривде, которые судились перед судом богов, Эннеадой – пантеоном Гелиополя. Боги осудили Правду на ослепление и сделали прислужником у Кривды. Но и этого показалось мало Кривде и он приказал слугам бросить Правду на растерзание львам. Однако правда сумел спастись. Его подобрала знатная дама и провела с ним ночь, отчего родила сына. Сын Правды впоследствии доказал правоту отца перед богами и наказал злого Кривду.

Сказка “Правда и Кривда” (№ 117 в сборнике А. Н. Афанасьева) короткая, сюжет явно претерпел потери и поэтому это древнейший вариант из-за своей лаконичности и законченности сюжета. Это сказка из цикла о добродетельных героях.

Начинается он со спора двух героев – Правды и Кривды. Имена точно такие же, как и в древнеегипетском первоисточнике, что не может быть случайным. Правда (египетское Маат) и Кривда (египетское Gereg (не нашел русского варианта) – это уже прямой перевод с египетского языка, который дошел до нас сквозь века. Сказка начинается со спора Правды и Кривды о том, как лучше жить:

“Однажды спорила Кривда с Правдою: чем лучше жить — кривдой али правдой? Кривда говорила: лучше жить кривдою; а Правда утверждала: лучше жить правдою. Спорили, спорили, никто не переспорит”.

Спор о способе жизни присутствует и в других вариантах сказки. В египетском первоисточнике начало не сохранилось. Был ли там такой же спор нам не известно. Возможно, что это уже придумали славянские сказители.

“И Кривда сказал Эннеаде:

— Пусть [приведут] Правду и пусть ослепят его на оба глаза и пусть его сделают привратником в моем доме.

И Эннеада исполнила все, что он сказал”.

“Сказки и повести Древнего Египта”, Л., 1979, стр. 103.

В целом сюжет с судом и последующим ослеплением сохранился в варианте Афанасьева № 117.

“Пришли они к судье, стали спрашивать: чем лучше жить? Судья сказал то же самое:

— В наше время лучше жить кривдою.

— Подавай-ка свои глаза! — говорит Кривда Правде; выколола у ней глаза и ушла куда знала”.

На этом начинаются расхождения с египетской сказкой. Разница в общественном устройстве Египта и славян сделала египетскую сказку малопригодной для славянского слушателя, поэтому сюжет рабства Правды, его спасение от львов, рождение сына от знатной дамы – просто выпал. В египетском первоисточнике справедливости добивался сын Правды:

“И юноша [поклялся Властителем]:

— [Клянусь Амоном, клянусь Властителем], — если его найдут и он жив, пусть [сурово накажут Кривду] и нанесут ему сто ударов и пять ран — и ослепят его [на оба глаза и сделают привратником в] доме Правды, и он [Так] юноша отомстил [зато здесь справедливость происходит случайно.

“Сказки и повести Древнего Египта”, стр. 107

В русском варианте спасение приходит случайно, но во всех вариантах одинаково: через нечистую силу, чертей, бесов. Но это уже явные следы христианизации, когда духов или богов иначе, как нечистую силу, уже не рассматривали. Первоначально в сказке были боги или духи без какого-либо негатива. Так в варианте № 115 некий голос после молитвы главного героя направил пострадавшего к месту сбора нечисти, а в варианте № 121 вместо нечисти присутствуют благие старцы, благословляющие Господа. Последний вариант, дает право предположить, что вместо богов или духов могли быть жрецы.

“Осталась Правда безглазая, пала лицом наземь и поползла ощупью. Доползла до болота и легла в траве. В самую полночь собралась туда неверная сила. На́большой стал всех спрашивать: кто и что сделал? Кто говорит: я душу загубил; кто говорит: я того-то на грех смустил; а Кривда в свой черед похваляется:

— Я у Правды сто рублей выспорила да глаза выколола!

— Что глаза! — говорит на́большой. — Стоит потереть тутошней травкою — глаза опять будут!

Правда лежит да слушает.

‎Вдруг крикнули петухи, и неверная сила разом пропала. Правда нарвала травки и давай тереть глаза; потёрла один, потёрла другой — и стала видеть по-прежнему; захватила с собой этой травки и пошла в путь-дорогу”.

В египетской сказке дело решается среди сверхъестественных существ – богов Эннеады, но боги не возвращают зрение Правде-Маат, но лишают зрения Кривду по древневосточному принципу талиона – око за око, известному по кодексам законов Месопотамии и Библии. Однако, славянские сказители, видимо, такое считали неправильным и несправедливым, поэтому в сказку вводится мотив живой воды (в некоторых вариантах волшебная трава), которая в волшебных сказках играет роль “deus ex machina”. Вопросы реализма и правдоподобности сказителей не волновали – это были чудесные истории, которые призваны развлекать или поучать слушателя. Таковы были законы жанра – зло достигало пика, но терпело поражение от чудесных сил и правды.

Совпадение суда Эннеады в египетской сказке и сборища нечистых духов в русской, открывающих путь к спасению Правды, не случайно. В обеих случаях участвуют сверхъестественные силы и в обеих случаях на общем собрании.

На этом использование египетского сюжета заканчивается. Далее сказка рассказывает о спасении с помощью чудесной воды дочери царя (с разной степени подробностей) и гибели Кривды от рук нечисти (высших сил).

Сюжет со знатной дамой был использован в другой сказке “Усоньша-богатырша”. Сама сказка основана на германских сюжетах, но и здесь нашло место использования сказителями сказки “Правда и Кривда”. Так по сюжету главный герой Иван-царевич проник в шатер спящей богатырши и вступил с ней в связь (“поцеловал”), отчего у богатырши родились двое сыновей.

“А Усоньша-богатырша с того времени, как Иван-царевич у неё был, родила двух сыновей, и дети её росли не по дням, а по часам. Когда им было по пяти лет, они стали учиться грамоте. Только другие товарищи смеются над ними, говорят, что у них отца нет. Это им показалось обидно. Приходят они домой, плачут слёзно. Мать на них смотрит: «Дети мои, о чём вы плачете?» — «Как же нам не плакать, когда другие дети говорят, что у нас отца нет». Она вздохнула и слёзно заплакала. «Есть,— говорит,— у вас отец, да далеко, за тридевять земель, в тридесятом государстве, царский сын, звать Иван-царевичем и прекрасен собой!»

Дети начали мать просить: «Сделай милость, мамаша, поедем разыскивать папашу»”.
В египетском первоисточнике этот сюжет выглядит так:

“И вот спустя много дней после этого она родила сына. Не было равного ему во [всей] этой стране: он был большим (?) он был как дитя бога. Его отдали в школу. Он научился отлично писать. Он выполнял все мужские работы. Он перегнал своих старших товарищей по школе.

Однажды его товарищи сказали ему:

— Чей ты сын? У тебя ведь нет отца! (Поэтому) над тобой издеваются и мучают тебя. Ну, конечно, у тебя нет отца!

И юноша сказал своей матери:

— Как имя моего отца? Я должен назвать его моим товарищам, а то, когда они разговаривают со мной, — «где твой отец?» говорят они мне — они мучают меня”.

“Сказки и повести Древнего Египта”, стр. 104.
Полное совпадение даже в деталях: в обоих вариантах дети учатся, над ними насмехаются из-за отсутствия отца, они пристают к матери с расспросами и мать знает кто отец и где его искать. Но если в египетской сказке Правда живет привратником в доме знатной дамы, то в русской сказке за отцом пришлось плыть через море.

Славянский сказитель и далее использует египетский сюжет, но уже по своему. Так Иван-царевич по возвращению домой он был обвинен во лжи и приговорен к казни, но спасается и становится добровольно слугой старичка-торговца. Иван-царевич в благодарность за спасение благодарит палача золотом из волшебного кошелька. В египетском варианте Правда-Маат этот фрагмент сильно пострадал, но спасение явно аналогично спасению Ивана-царевича из русской сказки:

“[И они] схватили его. Когда они стали подниматься с ним, Правда [попросил своих слуг]:

— Не хватайте меня. Возьмите (?) другого. Я нашел нечто…..

…..пошел, чтобы он мог сказать Кривде:

— Когда [мы] бросили [его]…..”

“Сказки и повести Древнего Египта”, стр. 103.

В русской сказке палач только отрезал мизинец Ивану-царевичу и обмазал кровью меч.

Далее Усоньша-богатырша требует отца предоставить ей Ивана-царевича. Царь посылает поочередно своих старших сыновей. Обман раскрывается и братьев наказывают поркой.

“Вот старший сын Дмитрий-царевич оделся в хорошую одежду и отправился к ней. Увидали его дети. «Мамаша! Это не наш ли идёт папаша?» — «Нет, это,— говорит,— не папаша, а вашего папаши брат. Только он выдаёт себя за папашу и передо мною виновен». Дети-то и спрашивают: «Что ж,— говорят,— прикажете с ним делать?» Она им отвечает: «Как придёт, схватите и дайте ему двести пятьдесят ударов». Как только этот Дмитрий-царевич поравнялся, они его схватили и дали двести пятьдесят ударов”.

Это странно на первый взгляд, но видимо сказителю захотелось наказать братьев Ивана-царевича, как в египетской сказке: “[Клянусь Амоном, клянусь Властителем], — если его найдут и он жив, пусть [сурово накажут Кривду] и нанесут ему сто ударов и пять ран…”. Как видим, славянский сказитель вплел сюжетные ходы египетской истории в свой рассказ. Это не было слепым повторением, а переработкой чужого сюжета.

Еще одна египетская сказка оставила след в русских сказках – “Обреченный царевич”. Из этой сказки славянскими сказителями был заимствован сюжет с высокой башней и заточенной в ней царевной, мужем которой мог стать тот, кто допрыгнет до царевны.

“Он прибыл к князю Нахарины. А у князя Нахарины не было детей, кроме единственной дочери. Для нее был построен дом, окно которого было удалено от земли на семьдесят локтей. Князь приказал привести всех сыновей всех князей земли Сирийской и сказал им:

— Тот, кто достанет до окна моей дочери, получит ее в жены.”

“Сказки и повести Древнего Египта”, стр. 79.

Образ башни с красавицей пленил воображение древних сказителей. Для людей, которые жили в полуземлянках небольшими поселениями башни были экзотикой дальних стран. Видимо поэтому сюжет с башней был включен в сказку “Сивка-бурка”:

“А у царя была дочь, пришло время ее замуж выдавать. Вот царь построил дом в двенадцать венцов, посадил дочь наверху и сказал: “Кто до моей дочери на коне доскачет, тот будет ей жених””.

Из сборника Э. В. померанцевой, цит по: “Русские народные сказки”, М., 1989, стр. 174.
В сборнике А. Н. Афанасьева в сказке “Сивко-бурко” (№ 180) царя нет, но башня есть:

“В ту пору от царя пришло известие, что дочь его Елена-царевна Прекрасная приказала выстроить себе храм о двенадцать столбов, о двенадцать венцов, сядет она в этом храме на высоком троне и будет ждать жениха, удалого молодца, который бы на коне-летуне с одного взмаха поцеловал её в губки”.

Если египетском варианте главный герой прыгает сам, то славянский сказитель дал герою волшебного помощника – чудесного скакуна. Египетский первоисточник появился XII в. до н. э., когда верховой езды не знали – были колесницы. Прыжок главного героя так же совпадает в деталях:

“И вот [много дней] спустя юноша пришел прыгать вместе с детьми князей. Он прыгнул и достал до окна дочери князя Нахарины. Она поцеловала и крепко обняла его”.

“Сказки и повести Древнего Египта”, стр. 80.
Русский вариант из сборника Э. В. Померанцевой:

“Подъехал он к тому дому; Сивка-бурка как скакнула, так на все двенадцать венцов! Дочь царя Иванушке именным кольцом лоб заклеймила, поцеловала его и отдала кольцо”.

Из сборника А. Н. Афанасьева № 180:

“Сел на коня, подбоченился и полетел, что твой сокол, прямо к палатам Елены-царевны. Размахнулся, подскочил — двух венцов не достал; завился опять, разлетелся, скакнул — одного венца не достал; ещё закружился, ещё завертелся, как огонь проскочил мимо глаз, метко нацелил и прямо в губки чмокнул Елену Прекрасную!”

Как и в египетском первоисточнике главный герой не только допрыгнул до царевны, но и поцеловал ее. Видимо, этот лихой поцелуй очень понравился нашим предкам, раз дошел до нас через века в разных вариантах сказки.

Но как же египетские сказки стали известны нашим славянским предкам? Скорее всего через контакты с Римской империей. Это мог быть какой-нибудь купец, услышавший сказку, житель Римской империи, которого занесло в дальние земли, германский наемник, служивший в римских легионах. Но так или иначе египетские сказки стали известны нашим предкам и были использованы при сочинении своих, уже славянских волшебных историй.

Источник

• Ключевые слова: Сказка,взгляд в языческое,прошлое русского народа,сюжеты сказок Древнего,Египта в русских