Виктор Гребенников. Полет

Фотография В.Гребенникова из книги “Мой мир”.

Предлагаю всем, кто еще не слышал об удивительном изобретении ученого-энтомолога Виктора Гребенникова ознакомиться с его открытием, с его собственных слов. Все, о чем вам предстоит узнать, можно было бы назвать фантастикой – таким неправоподобным оно покажется, если бы не два очень существенных но…

Во-первых, это глава из автобиографической книги Виктора Гребенникова “Мой мир”, изданной на деньги международного научного фонда мизерным тиражом без права продажи. Это воспоминание о реальной жизни ученого и проведенных им исследованиях.

Во-вторых, принцип действия изобретенного им гравитоплана, особенности его движения и визуализации (светящиеся шары или диски, два аппарата вместо одного, невидимость и т.д.) – удивительно напоминает принцип действия НЛО и космических аппаратов древних.

ПОЛЕТ

(Печатается по книге В.С.Гребенникова “Мой мир” – ИПП “Советская Сибирь”, Новосибирск, 1999 (с незначительными сокращениями)

В.Гребенников

(В.Гребенников – профессиональный энтомолог, ученый-естествоиспытатель, художник. Умер в 2001 г.)

В конце моей первой книги “Миллион загадок”, вышедшей в Новосибирске в 1968 году, есть рисунок: человек летит над Академгородком с помощью аппарата, основу которого составляют большущие крылья насекомых. Я тогда мечтал-фантазировал: вот такой бы аппарат изобрести! Мечта, как ни странно, сбылась, и именно через дружбу с насекомыми, но не слепым копированием наиболее заметных узлов и деталей – тех же крыльев, вызывающих теперь у меня улыбку, а глубоким изучением живой Природы. Но без шестиногих крылатых друзей у меня ничего не получилось бы – и наверняка не получится у других.

Часть 1. ЭФФЕКТ ПОЛОСТНЫХ СТРУКТУР

Сон и странное пробуждение

Тихий степной вечер. Медно-красный диск солнца уже коснулся далекого мглистого горизонта. Домой выбираться поздно – задержался я тут со своими насекомьими делами и готовлюсь ко сну…

Голубой дымок костра тихо уносит меня в Страну Сказок, и сон наступает быстро: я становлюсь то маленьким-маленьким, с муравья, то огромным, как все небо, и вот сейчас должен уснуть. Но почему сегодня эти кажущиеся “предсонные изменения” размеров моего тела какие-то необычные, уж очень сильные; вот к ним добавилось нечто новое – ощущение падения, будто из-под меня мгновенно убрали этот высокий берег, и я падаю в неведомую и страшную бездну!

Вдруг замелькали какие-то всполохи, и я открываю глаза, но всполохи не исчезают – пляшут по жемчужно-серебристому вечернему небу, по озеру, по траве.

Появился резкий металлический привкус во рту, будто я приложил к языку контакты сильной батарейки. Зашумело в ушах; отчетливо слышны двойные удары собственного сердца.

Какой уж тут сон!

Я сажусь и пытаюсь отогнать эти неприятные ощущения, но ничего не выходит. Лишь всполохи в глазах из широких и нерезких превратились в узкие и четкие – не то искры, не то цепочки – и мешают смотреть вокруг.

И тут я вспомнил: очень похожие ощущения я испытал несколько лет назад в другом месте, которое назвал Заколдованной рощей!
Пришлось встать и походить по берегу: везде ли здесь такое? Вот здесь, в метре от обрыва, явное воздействие “чего-то”, отхожу в глубь степи на десяток метров – это “что-то” вполне явственно исчезает.

Спускаюсь вниз, под обрыв, сажусь у воды, на большой комок глины. Сижу пять минут, десять, ничего неприятного нет, впору где-то здесь улечься спать, но тут, внизу, очень сыро.

Забираюсь на верх обрыва – прежняя история! Кружится голова, снова “гальванически” кислит во рту, и будто меняется мой вес: то я невероятно легкий, то наоборот тяжелый-тяжелый; в глазах снова разноцветно замелькало…

”Пчелоград”. Рисунок В. Гребенникова

Непонятно: было бы это действительно “гиблое место”, какая-то нехорошая аномалия, не росла бы тут, наверху, вот эта густая трава и не гнездились бы те самые крупные пчелы, норками которых буквально испещрен крутой глинистый обрыв, – а я ведь устраивался на ночлег как раз над их подземным “пчелоградом”, в недрах которого, конечно, великое множество ходов, камер, личинок, куколок, живых и здоровых.

Так в тот раз я ничего и не понял, и невыспавшийся, с тяжелой головой, ранним летним утром – еще не взошло солнце – подался в сторону тракта, чтоб на попутке уехать в Исилькуль***.

Пчелы ставят вопрос

В то лето я побывал на “заколдованном озере” еще четыре раза, в разное время дня и в разную погоду. К концу лета пчелы мои разлетались тут в невероятном количестве, доставляя в норки откуда-то ярко-желтую цветочную пыльцу, одним словом, чувствовали себя прекрасно. Чего не скажешь обо мне: в метре от обрыва, над их гнездами – явственный “комплекс” неприятнейших ощущений, метрах в пяти – без таковых…
И опять недоумение: ну почему же именно тут чувствуют себя прекрасно и растения, и эти пчелы, гнездящиеся здесь же в великом множестве, так что обрыв испещрен их норками, как не в меру ноздреватый сыр, а местами – почти как губка?

Ответ через много лет

Разгадка пришла гораздо позже, когда пчелоград в Камышловской долине погиб: пашня подступила к самому обрыву, который из-за этого обвалился, и теперь там не только ни норки, ни травинки, а огромная свалка. У меня осталась лишь горстка старых глиняных комков, обломков тех гнезд, с многочисленными коморками-ячейками.

Старый обломок гнезда пчел-галиктов. Иллюстрация из книги В. Гребенникова ”Мой мир”.

 Ячейки были расположены бок о бок и напоминали маленькие наперстки или, скорее, кувшинчики с плавно сужающимися горлышками; я уже знал, что пчелы эти относятся к виду Галикт четырехпоясковый – по числу светлых колечек на продолговатом брюшке.

На моем рабочем столе, заставленном приборами, жилищами муравьев, кузнечиков, пузырьками с реактивами и всякой иной всячиной, находилась широкая посудина, наполненная этими ноздреватыми комками глины. Потребовалось что-то взять, и я пронес руку над этими дырчатыми обломками. И случилось чудо: над ними я неожиданно почувствовал
тепло…

Схематический разрез гнезда галиктов около самой глубокой его части. Внизу – обломки гнезда, положенные дырочками вверх, дают особенно сильное излучение. Рисунок из книги В. Гребенникова ”Мой мир”.

Потрогал комочки рукой – холодные, над ними же – явное ощущение тепла; вдобавок появились в пальцах какие-то неведомые мне раньше толчки, подергивания, “тиканья”. А когда я пододвинул миску с гнездами на край стола и склонил над нею лицо, ощутил то же самое, что на озере: будто голова делается легкой и большой-большой, тело проваливается куда-то вниз, в глазах искроподобные вспышки, во рту вкус батарейки, легкая тошнота…

Я положил сверху картонку – ощущения те же. Крышку от кастрюли – будто ее и нет, и это “что-то” пронзает преграду насквозь.

Следовало немедленно изучить феномен. Но что я мог сделать дома, без каких бы то ни было физических приборов? Исследовать гнездышки помогали мне сотрудники ВАСХНИЛ-городка***. Но, увы, приборы не реагировали на них нисколько: ни точнейшие термометры, ни регистраторы ультразвука, ни электрометры, ни магнитометры. Провели точнейший химический анализ этой глины – ничего особенного. Молчал и радиометр… Зато руки, обычные человеческие руки – и не только мои! – явственно ощущали над гнездовьями то тепло, то как бы холодный ветерок, то мурашки, то тики, то более густую, вроде киселя, среду; у одних рука “тяжелела”, у других будто что-то подталкивало ее вверх; у некоторых немели пальцы, сводило мышцы предплечья, кружилась голова, обильно выделялась слюна.

Сходным образом вел себя пучок бумажных трубок, сплошь заселенных пчелами-листорезами. В каждом тоннеле помешался сплошной ряд многослойных стаканчиков из обрезков листьев, закрытых вогнутыми круглыми – тоже из листьев – крышечками; внутри стаканчиков – шелковые овальные коконы с личинками и куколками. Я предлагал людям, ничего не знающим о моей находке, подержать ладонь или лицо над гнездовьем листорезов, и все подробно протоколировал.

Эффект полостных структур. Продолжение открытий

“Отталкиваясь” от пчелиных гнезд, я изготовил несколько десятков искусственных сотов из пластика, бумаги, металла, дерева, и оказалось, что причина всех этих непривычных ощущений – никакое не биополе, а размеры, форма, количество, взаиморасположение полостей, образованных любыми твердыми телами. И по-прежнему организм это чувствовал, а приборы молчали. Назвав находку эффектом полостных структур – ЭПС, я усиленно продолжал и разнообразил опыты, и Природа продолжала раскрывать мне свои сокровенные тайны одну за другой.

Оказалось, что в зоне действия ЭПС заметно угнетается развитие сапрофитных почвенных бактерий, дрожжевых и иных грибков, прорастание зерен пшеницы, меняется поведение микроскопических подвижных водорослей хламидомонад, появляется свечение личинок пчел-листорезов, а взрослые пчелы в этом поле ведут себя намного активнее и работу по опылению растений заканчивают на две недели раньше.
Оказалось, что ЭПС ничем не экранируется, подобно гравитации, действуя на живое сквозь стены, толстый металл, другие преграды.

Оказалось, что если переместить ячеистый предмет на новое место, то человек ощутит ЭПС не сразу, а через несколько секунд или минут, в прежнем же месте остается “след”, или, как я его шутя назвал, “фантом”, ощутимый рукою через десятки минут, а то и спустя месяцы.
Оказалось, что поле ЭПС убывает от сотов не равномерно, а окружает их целой системой невидимых, но иногда очень четко ощутимых “оболочек”.
Оказалось, что животные (белые мыши) и люди, попавшие в зону действия даже сильного ЭПС, через некоторое время привыкают к нему, адаптируются. Иначе и быть не может: нас ведь повсюду окружают многочисленные большие и малые полости, решетки, клетки – живых и мертвых растений (да и наши собственные клетки), пузырьки всяких поролонов, пенопластов, пенобетонов, сами комнаты, коридоры, залы, кровли, пространства между деталями пультов, приборов, машин, между деревьями, мебелью, зданиями.
Оказалось, что “столб” или “луч” ЭПС сильнее действует на живое тогда, когда он направлен в противосолнечную сторону, а также вниз, к центру Земли.

Оказалось, что в сильном поле ЭПС иногда начинают заметно “врать” часы, и механические, и электронные, не иначе как тут задействовано и время.
Оказалось, что все это проявление волн материи, вечно подвижной, вечно меняющейся, вечно существующей, и что за открытие этих волн физик Луи да Бройль еще в 20-х годах ушедшего века получил Нобелевскую премию, и что в электронных микроскопах используются эти волны.
Оказалось… да много чего оказалось, но это уведет нас в физику твердого тела, квантовую механику, физику элементарных частиц, то есть далеко в сторону от главных героев нашего повествования – насекомых.

Для описания всех моих опытов потребовалась бы отдельная толстая книга, поэтому в заключении упомяну лишь вот что: в поле ЭПС у меня неоднократно давал сбои микрокалькулятор БЗ-18А, работавший на батарейке: то безбожно врал, то по несколько часов вообще не загоралось его табло.

Прибор для измерения ЭПС. Рисунок из книги В. Гребенникова ”Мой мир”

Приборы для регистрации ЭПС

…А ведь мне удалось-таки сделать приборчики для объективной регистрации ЭПС, отлично реагирующие на близость гнезд насекомых. Вот они на рисунке: герметические сосуды, в которых на паутинках наклонно подвешены соломинки и обожженные ветки – рисовальные угольки; на дне немного воды, чтобы исключить электростатику, мешающую опытам при сухом воздухе. Наводишь на верхний конец индикатора старое осиное гнездо, пчелиные соты, пучок колосьев – индикатор медленно отходит на десятки градусов.

Чуда здесь нет: энергия мерцающих электронов обоих многополостных тел создает в пространстве систему суммарных волн, ведь волна – это энергия, способная произвести работу по взаиморасталкиванию этих предметов даже сквозь преграды, подобные толстостенной стальной капсуле. Трудно  представить, что сквозь ее броню запросто проникают волны крохотного легкого осиного гнездышка, которое видно на снимке, и индикатор внутри этой тяжеленной глухой капсулы убегает от давно нежилого осиного гнезда порой на пол-оборота – но это так.

Союз пчел и растений

Что касается подземно гнездящихся пчел, то “знание о ЭПС” им жизненно необходимо, во-первых, для того, чтобы при рытье новой галереи строительница не врубилась бы в гнездо к соседке, а еще издали обошла его. Иначе весь пчелоград, источенный пересекающимися норками, рухнет. Во-вторых, нельзя допустить, чтобы корни растений – а они, как мы знаем, способны сломать здание – проросли бы в галереи и ячейки. И, не доходя нескольких сантиметров до ячей, корни останавливают рост или забирают в сторону, чувствуя близость пчелиных гнезд.
Эксперименты по воздействию ЭПС на прорастание пшеничных зерен. Расстояние между опытной (под решетками) чашкой и контрольной – 90 см. В первом сосуде зерна почти погибли. Рисунок из книги В. Гребенникова ”Мой мир”

Это наглядно подтвердилось в моих многочисленных опытах по прорастанию зерен пшеницы в сильном поле ЭПС по сравнению с контрольными зернами, развивавшимися при тех же температуре, влажности, освещенности: на снимках и рисунках  видны и гибель корешков в опытной партии, и резкое отклонение их в сторону, противоположную моим “искусственным сотам”.
Получалось, что между травами и пчелами там, на озере, был издавна заключен этот союз – один из примеров высшей экологической целесообразности всего Сущего; и там же, в этой же точке земного шара, – другой пример безжалостного, невежественного отношения людей к Природе… Пчелограда теперь нет и в помине, и каждую весну густые потоки плодородного в прошлом чернозема стекают между свалочных куч, вниз, к безжизненным круто-соленым лужам, бывшим в недавнем еще прошлом цепью озер, над которыми носились несметные стаи куликов и уток, на воде ярко-белыми точками виднелись лебеди, на широких крыльях реяли хищники-скопы. А у обрыва, источенного пчелиными норками, стояло гудение от сотен тысяч неустанных крыльев галиктов, которые открыли мне первую дверь в Неведомое.

“Как же так, – спросит строгий читатель, – ведь все это противоречит законам природы, и Гребенников проповедует мистику?” Ничего подобного, никакой мистики, просто мы, люди, мало еще знаем о мироздании, которое, как видим, не всегда “признает” наши человечьи правила, установки, приказы…
И осенила меня как-то мысль: уж очень похожи результаты моих опытов с гнездами насекомых на сообщения людей, побывавших невдалеке от… НЛО. Вспомните и сопоставьте: временный вывод из строя электронных приборов; “фокусы” с часами, т. е. со временем; невидимая упругая “преграда”; временное уменьшение веса предметов; чувство уменьшения веса человека; фосфены (цветные подвижные “картинки” в глазах); “гальванический” вкус во рту.

Часть 2. ГРАВИТОПЛАН

Полет. Открытие, сделанное через насекомых

Получалось, что я стою на пороге еще одной из тайн? Именно так. И снова мне помог случай, а точнее, мои друзья-насекомые. И снова пошли бессонные ночи, неудачи, сомнения, добывание недостающих материалов, поломки, даже аварии… А посоветоваться не с кем: засмеют, если не хуже… Но смею сказать тебе, читатель: счастлив тот, у кого более-менее нормально работают глаза, голова, руки – руки должны быть мастеровыми, умелыми! Радость творчества, даже не завершенного успехом, поверьте мне, куда выше и ярче, чем получение диплома, медали, авторского свидетельства. Судите об этом по отрывку из моих рабочих дневников; фото и рисунки помогут в восприятии и оценке написанного.

Вид с высоты полукилометра. Рисунок автора из книги В. Гребенникова ”Мой мир”

…Знойный летний день. Дали утопают в голубовато-сиреневом мареве; над полями и перелесками гигантский купол неба с застывшими под ним пышными облаками. Они как бы лежат на огромном прозрачном стекле, и потому все низы у них выровненные, плоские, а верхние части облаков так ослепительно освещены солнцем, что при взгляде на них приходится прищуривать глаза.

Я лечу метрах в трехстах над землей, взяв за ориентир дальнее озеро – светлое вытянутое пятнышко в туманном мареве. Синие колки причудливых очертаний медленно уходят назад; между ними поля: вот те, голубовато-зеленые, – это овес; белесоватые прямоугольники с каким-то необычным, дробно-мельчайшим мерцанием – гречиха; прямо подо мною – люцерновое поле, знакомая зелень которого по цвету ближе всего к художественной краске “кобальт зеленый средний”; пшеничные зеленые океаны, что справа, более плотного, как говорят художники, оттенка, и напоминают краску под названием “окись хрома”. Огромная разноцветная палитра плывет и плывет назад…

Меж полей и перелесков вьются тропинки. Они сбегаются к грунтовым дорогам, а те, в свою очередь, тянутся туда, к автотрассе, пока еще невидимой отсюда из-за дымки, но я знаю, что если лететь правее озера, то она покажется: ровная-ровная светлая полоска без конца и начала, по которой движутся автомашины – крохотные коробочки, неторопливо ползущие по светлой ленте.

По солнечной лесостепи живописно распластались разновеликие плоские тени кучевых облаков, тех, что надо мною,  – густо-синих там, где ими закрыты перелески, а на полях – голубых разных оттенков.
Сейчас я как раз в тени такого облака; увеличиваю скорость – мне это очень легко сделать – и вылетаю из тени. Немного наклоняюсь вперед и чувствую, как оттуда, снизу, от разогретой на солнце земли, растений, тянет теплый тугой ветер, не боковой, как на земле, а непривычным образом дующий снизу вверх. Я физически ощущаю густую плотную струю, сильно пахнущую цветущей гречихой, конечно же, эта струя запросто поднимет даже крупную птицу, если та раскроет неподвижно свои крылья: орел, журавль или аист.

Но меня держат в воздухе не восходящие потоки, у меня нет крыльев; в полете я опираюсь ногами на плоскую прямоугольную платформочку, чуть больше крышки стула – со стойкой и двумя рукоятками, за которые я держусь и с помощью которых управляю аппаратом.

Слева: В. Гребенников на гравитоплане, справа: его зарисовка полета. Рисунок из книги В. Гребенникова ”Мой мир”

Фантастика? Да как сказать… Одним словом, прерванная рукопись этой книги два года лежала без движения, потому что щедрая и древняя Природа, опять же через моих друзей-насекомых, вдруг взяла и выдала мне еще Кое-Что, сделав это, как всегда, изящно и ненавязчиво, зато быстро и убедительно. И целых два долгих года находка не отпускала меня от себя – хотя “освоение” ее, как мне казалось, шло стремительно. Но это всегда так: когда дело интересное, новое –  время летит чуть ли не вдвое быстрее.

Светлое пятнышко степного озера уже заметно приблизилось, выросло, и за ним – шоссе с уже явственно различимыми отсюда, с высоты, коробочкамии автомашин. Автострада эта идет километрах в восьми от железной дороги, параллельной ей, и вон там, если хорошо приглядеться, можно увидеть опоры контактной сети и светлую насыпь железнодорожного полотна. Пора повернуть градусов на двадцать влево.

Меня снизу не видно, и не только из-за расстояния: даже при очень низком полете я большей частью совсем не отбрасываю тени. Но все-таки, как я после узнал, люди изредка кое-что видят на этом месте небосвода: либо светлый шар или диск, либо подобие вертикального или косого облачка с резкими краями, движущегося, по их свидетельствам, как-то не “по облачному”. Некто наблюдал “плоский квадрат размером с гектар”  – может, это была иллюзорно увеличившаяся платформочка моего аппарата?

Большей же частью люди ничего не видят, и я пока этим доволен – мало ли чего. Тем более пока не установил, от чего зависит “видимость-невидимость”. И поэтому сознаюсь, что старательно избегаю в этом состоянии встречаться с людьми, для чего далеко-далеко облетаю города и поселки, а дороги да тропки пересекаю на большой скорости, лишь убедившись, что на них никого нет.
В этих экскурсиях, для читателя, несомненно, фантастических, а для меня ставших уже почти привычными, я доверяю лишь друзьям-насекомым, и первое практическое применение этой моей последней находки было, да и сейчас остается, энтомологическим -обследовать свои заветные уголки, запечатлеть их сверху, найти новые, неизвестные еще мне, страны насекомых, нуждающиеся в охране и спасении.

Источник

Публикация на Тelegra.ph

Продолжение