Наталья Геда. Современная цивилизация в зеркале Ханаана

Мне всегда хотелось как-нибудь обойти эту тему. Говорить о чем угодно, только не об этом. Писать о чем-то возвышенном и духовном – о Древнем Китае, например. Не говорю уже – о Японии. Читать о Китае и Японии легко и приятно. И писать тоже.
А есть культуры, о которых не только читать или писать – о которых не хочется даже думать. Мысль об их существовании кажется нелепой, кощунственной и невозможной, как надпись из известных трех букв на лбу у Джоконды. Цивилизации, которых, как будто бы, не могло быть. И которые, тем не менее, были.

Очагов таких цивилизаций было несколько: Ханаан на Ближнем Востоке, цивилизация дравидов в Индостане с центром в Мохенджо-Даро, месоамериканские цивилизации. Последние данные исторической науки показывают, что все эти культуры выросли из одного корня, словно сорняки на огороде, и что семена их рассыпаны по всей земле, и везде дали обильные всходы. Но начало этому процессу было заложено на Ближнем Востоке в эпоху, когда между Египтом и Месопотамией возникла страна Ханаан – где-то между 4 и 3 тысячелетиями до Рождества Христова.

Вообще история Ближнего Востока чрезвычайно интересна и поучительна, в силу того, что на этой сравнительно небольшой территории все возможные модели культурного и экономического развития будущей европейской цивилизации были последовательно или одновременно сформированы и апробованы. Марскистская «трехчленка» совершенно не работала на здешних территориях – поэтому историю Ближнего Востока никогда не любили и не умели преподавать в советских школах – как, впрочем, и историю Дальнего Востока. В Месопотамии, к примеру, на заре ее истории господствовал вполне социалистический метод хозяйствования – потому что «поднять целину» на Ефрате можно было только ударными стахановскими методами. И только много позже, когда шумеры практически исчезли с лица земли и на месте Шумеро-аккадской культуры расцвела Вавилонская, в истории появляется классическая рабовладельческая империя античного типа.

А параллельно и той и другой культурам и совершенно неподалеку от них, на побережье Средиземного моря и вглубь территорий нынешних Палестины и Сирии, раскинулся Ханаан – страна, которую я не испугаюсь назвать протокапиталистической, несмотря на то, что по типу – это типичная аграрная цивилизация Древнего мира.

В самом деле, Ханаан с очень древних времен был страной преимущественно городских поселений. Нет, без своих полей и виноградников в те времена не обходилась ни одна городская община, однако ханаанские города-государства делали ставку явно не на ударный труд на сельскохозяйственных угодьях. Основой благосостояния жителей Ханаана и Финикии (так изначально называли прибрежную область Ханаана, с крупнейшими в Древнем мире морскими портами Тир, Сидон и Карфаген) являлась торговля и посреднические операции.

Ханаан был очень выгодно расположен – на перекрестках караванных путей из Египта и Эгеиды в Месопотамию и Малую Азию. Ханаан не являлся супердержавой, и вовсе к этому не стремился, представляя собой россыпь совершенно автономных и не связанных между собой городов-государств с населением, сформированным не столько по кровно-родственным, сколько по профессиональным признакам. Ханаан был страной дельцов по преимуществу, а для дельца важен не столько престиж, сколько прибыль. Поэтому хананеи никогда не страдали имперскими амбициями, вполне довольные своим обособленным от супердержав положением и возможностью просто иметь свой процент с их жизнедеятельности.

Хананеи были, судя по сему, людьми чрезвычайно умными, но ум их был весьма специфичен. Если Шумер в качестве идеального человеческого типа дал нам образ энтузиаста-ударника, чье счастье – в коллективном труде на благо общины, Китай – ученого- книжника, Индия – воина или аскета-подвижника, Греция – артиста, ценителя прекрасного, Рим – законника и администратора, то Ханаану мы обязаны типом свободного предпринимателя с замашками самого настоящего капиталиста с Уолл-Стрита или Манхеттена. В торговых городах-государствах Иерихоне, Эбле, Угарите, Тире, Сидоне создавались невероятные как по тогдашним, так и по нынешним меркам состояния. Причем хананеи делали эти деньги практически из воздуха – путем обычного посредничества. Подешевле купить, подороже продать – эта формула впервые родилась именно в Ханаане. Финикийские купцы, конечно, зарабатывали отнюдь не только на посреднических операциях – в Древнем мире именно они представляли собой самый подвижный и самый отважный его модуль. На своих легких и маневренных кораблях финикияне достигали самых отдаленных уголков Европы: именно им мы обязаны тому, что на ее территории так часто обнаруживаются следы материальной и духовной культуры Ближнего Востока. Были финикийцы и в Индии, доплывали они и до Америки – и, вполне возможно, что некоторые характерные особенности месоамериканских цивилизации ацтеков и майя возникли не без влияния ханаанской культуры. Из своих рискованных предприятий финикийские купцы привозили совершенно уникальные в том мире товары, за сбыт которых извлекали совершенно баснословные прибыли.

История Ханаана поразительна тем, насколько она была катастрофична. Археологические раскопки на территориях крупнейших городов-государств Ханаана показали, что каждый из них многократно разрушался и отстраивался заново. Но то, что Ханаан регулярно захватывали и грабили соседствующие супердержавы – Египет, Вавилония или Ассирия – не вызывает вопросов. А вот то, с какой поистине маниакальной настойчивостью эту страну сотни лет опустошали десятки кочевых народов, близко родственных хананеям и говоривших с ними практически на одном языке – попросту не умещается в сознании.

Хананеи и аморреи – родственные семитские народы, однако первые практически сразу же после неолитической революции выбрали путь городской цивилизации, вторые же так и остались полудикими номадами, кочующими за стадами овец. Между ними существовали взаимовыгодные торговые связи. Нельзя отрицать, что в своей повседневной жизни аморреи во многом были обязаны хананеям и зависели от них. Именно им они сбывали свой нехитрый товар – продукты скотоводства. У них же они покупали зерно, вино, масло и ремесленные изделия. Но близкие и по-видимому, вполне взаимовыгодные связи ничуть не мешали аморрейским кочевникам время от времени разорять города своих партнеров по бизнесу до основания и уходить в пустыни с богатой добычей. Правда, если они это делали с целью не одного лишь вульгарного грабежа, но борьбы с развращенной городской цивилизацией, то в этом деле аморреи так и не преуспели – сожженные до тла хананейские города отстраивались, и весь цикл повторялся снова и снова. Так продолжалось не одну сотню лет – до тех пор, пока аморреям во главе с великим Хаммурапи не пришло в голову завоевать вместо Ханаана Месопотамию и построить городскую цивилизацию на совершенно иных, чем в Ханаане, основаниях. Так возник Вавилон – город городов Древнего мира; так возник первый великий свод законов, гуманность и рациональность которых не имела аналогов в тогдашнем мире.

На мой взгляд, Вавилон не совсем заслуженно пострадал от красноречия библейских авторов (хотя, конечно, я не возьмусь отрицать богодуховенность библейских текстов, и в конце концов им, жившем в тоглдашнем мире, явно было виднее). Благодаря Библии Вавилон воспринимается сегодня как символ растления и разврата, несомого цивилизацией – между тем это как раз не совсем так. Вавилон, при том, что он представлял собой, безусловно, тоталитарную державу чрезвычайно прагматической ориентации, выглядит, тем не менее, весьма достойно на фоне Ханаана, и, по-справедливости, на месте «вавилонской блудницы» должна быть «блудница ханаанская». Почему же в Библии мы находим столько проклятий в сторону Вавилона? Думаю, во многом потому, что Ханаан был завоеван евреями, а Вавилон, наоборот, завоевал Израиль и увел в плен большую часть еврейского народа. Этого национального позора евреи не простили Вавилону – так же как впоследствии не простили его античному Риму, законному преемнику Вавилона на исторической арене.

Однако, чем больше читаешь историю ближневосточных государств, тем больше начинаешь понимать, что хоть как-то понять и осмыслить их историю можно только в свете Священной Истории, запечатленной в Библии – тем более что историчность и во многом буквальная точность большинства библейских текстов сейчас, после почти двух столетий археологических раскопок на территории Палестины, Ирана и Ирака уже не вызывает сомнения ни у кого из серьезных ученых. Ключом к пониманию судьбы земли Ханаанской можно считать тексты Книги Бытия, рассказывающие об убийстве Каином Авеля и о разделе земли между сыновьями Ноя после окончания потопа. Библейский текст указывает, что внук Ноя Ханаан был проклят дедом за бесстыдство его отца, Хама. И в самом деле – роковая цикличность истории Ханаана вызывает сильнейшее искушение сделать вывод, что над этим народом тяготеет какое-то сильное и страшное проклятье. А та роль, которую в роковой последовательности череды разрушений играли кочевые племена, поневоле наводит на мысль о чем-то не меньшем, чем кровная месть, а то и выше – священная война.

А вот в чем суть этой священной войны, равно как и в чем все-таки суть Хамова бесстыдства – совершенно отдельный вопрос, который уже напрямую связан с основной темой моего исследования. К нему я наконец и перехожу.

Суть вопроса, на мой взгляд, заключается в том, что Ханаан был страной победившего матриархата.

Долгое время я считала матриархат и материнское право, связанное с ним напрямую, научной фикцией. Человеческая история как будто бы не предоставляет никаких явных свидетельств того, что подобные явления в самом деле существовали, несмотря на множество смешанных и промежуточных форм. Забавно, что историю Ближнего Востока я бралась изучать несколько раз, но упорно не замечала в ней очевидного – того, что если матриархат и существовал когда-либо и где-либо в чистом виде – то только в Ханаане, причем все его отличительные черты давно и хорошо мне известны, и они зафиксированы совершенно бесстрастно в Ветхом Завете, читаном и перечитанном сотни раз. Тут со мной, как и со многими другими людьми, сыграла злую роль привычка воспринимать Библию как Священную Историю, а изложенную в ней информацию – как во многом символичную. Как я сейчас поняла, такой же шок от буквальности изложения многих библейских событий пережили в свое время и ученые-востоковеды, получившие доступ к археологическим свидетельствам и текстам архивов погибших ханаанских городов, особенно Угарита и Эблы. В этих архивах были найдены тексты, позволившие восстановить мифологическую систему Ханаана – а она уже довольно красноречиво свидетельствует об образе мысли ее обитателей. Подробно о религии Ханаана я распространяться не буду – о ней можно прочесть, например, тут : http://hworld.by.ru/myth/phoenica/myth.html или тут: http://svob.narod.ru/bibl/hanaan05.html

В двух словах можно сказать, что в ханаанском пантеоне верховный бог-творец Эл (или Ил) фактически никак себя не проявлял, отстранившись от управления земными делами. Верховная власть в пантеоне принадлежала богине-матери Астарте (Ашере, Асират), одновременно сестре (дочери) и жене Эла(Ила), которая считалась при этом богиней неба, а не земли (как, скажем, греческая Гея). Интересно, что, будучи небесной богиней, Астарта была одновременно и солярной, и лунарной, и астральной богиней – во всяком случае, ей были посвящены и Солнце, и Луна, и звезды (в особенности – утренняя звезда Венера). Как владычице Солнца и Луны ей посвящали золото и серебро.

Что касается мужских божеств, то они назывались просто Валами (Ваал – господин), имели связь с землей и подземным миром и находились по отношению к Астарте явно в подчиненном положении. Отношения Астарты и Ваалов более всего напоминают отношения государыни-императрицы Екатерины и ее многочисленных фаворитов, в управлении которых находились многочисленные уделы. Аналогичным образом ханаанские Ваалы являлись правителями тех или иных местностей, а то и просто холмов, гор, лесов. Их функции по отношению к Астарте – не просто подчиненные, но и откровенно обслуживающие. Такая система представлений находится в резкой оппозиции к большинству известных мифологических систем, которые носят более или менее ярко выраженный патриархальный характер, и где женское начало связано с землей и водой, а мужское – с небом и огнем.

Культ богини-матери находил выражение в ритуалах плодородия, имевшими в Ханаане, в отличие от других стран Древнего мира, не закрытый, а совершенно открытый характер. Известно, что в античной Греции мистерии плодородия (Дионисии, Элевсинские таинства и т.д.) отправлялось в тайне, в закрытой среде посвященных, либо в гомогенно-женском сообществе (любой мужчина, оказавшийся свидетелем таинств Диониса, умервщлялся). В Ханаане богиня-мать почиталась всем населением страны, безотносительно пола и, возможно, даже возраста. Во многом это определялось тем, что Астарта совмещала в себе черты обоих полов, т.е., была андрогином. Культ отправлялся публично, несмотря на свой откровенно оргиастический характер. Дело в том, что в Ханаане сексуальность не была частным делом граждан. Половая сфера людей была посвящена Астарте, и любые действия сексуального характера были формой почитания богини-матери. Соответственно, ни одно из праздненств Астарты не обходилось без оргии, в которой граждане старательно почитали богиню-мать всеми доступными их фантазии и изобретательности способами. Это, конечно, сложно представить нашему уму, воспитанному христианской традицией и привыкшему к тому, что сексуальная сфера всегда связана со стыдливостью и интимностью, либо хотя бы с лицемерием. Тем не менее, судя по всему, никакая стыдливость и интимность в сексуальной области жителям Ханаана не была свойственна. Их религия делала любое проявление сексуальности священным – а если так, то стесняться было решительно нечего. Тем более что у всех культов плодородия имелся чисто рациональный и прагматический подтекст: от степени усердия в почитании Астарты зависело плодородие земли, скота и самих жителей Ханаана, а значит – и их процветание. Знаменательно, что культ Астарты был чрезвычайно благосклонен к любым проявлениям гомосексуальности, как мужской, так и женской, а максимально возможной формой проявления сакрального чувства был выход за пределы своего пола: мужчины доказывали свою преданность богине, отказываясь от своей мужественности (вплоть до самооскопления), а женщины – от своей женственности. Понятно, что гормоны к культу Астарты не имели никакого отношения – все зависело исключительно от волеизъявления почитателей богини.

Прагматика пронизывала всю жизнь хананеян, от самых бытовых, до самых сакральных моментов. Скажем, сердце общественной жизни любого народа, семья, в Ханаане носила характер откровенной сделки, подробности которой детально прорабатывались в специальных контрактах, и сейчас уже можно с уверенностью утверждать, что родиной брачного контракта следует считать именно Ханаан. Жена приносила в дом мужа солидное приданное, и она же уносила его с собой в случае развода – а развод и повторный брак в Ханаане был обычным делом. Правда, муж, как правило, был более заинтересован в сохранении семьи – а точнее, семейного капитала – ведь в случае развода он был вынужден вернуть приданное, которое зачастую составляло большую часть состояния. Однако судьбу брака решала жена – если муж ее не устраивал в любом смысле, если он плохо обеспечивал ее и законных детей – она была вольна поменять его на другого, благо претендентов на приданное всегда находилось достаточно. Супружеской измены в Ханаане не существовало – поскольку не существовало и супружеской верности. Собственно, супружеская верность иррациональна – ведь совершенно непонятно, зачем нужно хранить верность одному партнеру, если их можно иметь сколько угодно, и это сакрально освящено. Верность не имеет никакого отношения ни к накоплению семейного капитала, ни к производству законных детей – а именно к этим двум функциям и сводился брак в Ханаане.

Кроме того, у сексуальности хананеянок имелась не только сакральная, но и коммерческая составляющая: храмовая проституция составляла, судя по всему, существенную статью в бюджете крупных торговых городов-государств. Женщины в Ханаане занимали активную общественную позицию, и усердно трудились в святилищах Астарты, отдаваясь за деньги иностранцам – благо, в таковых недостатка никогда не было – напоминаю, что ханаанские города строились на перекрестках караванных путей. Деньги, заработанные таким путем, посвящались богине – то есть, шли на общественные нужды, т.к. храмы в Древнем мире почти всегда имели функцию общественной казны.

А какова же была судьба детей, которых при таком уровне сексуальной активности в древнем Ханаане должно было рождаться поистине огромное количество?

Дело в том, что в Ханаане, судя по всему, действовало так называемое материнское право, которое заключалось не только в наследовании по материнской линии (как это определяется современными правоведами), но и, в первую очередь, в безраздельном праве женщины распоряжаться судьбой и жизнью своего потомства. Поскольку любые проявления человеческой жизни рассматривались с сугубо-прагматической точки зрения, то и на детей так же смотрели в первую очередь как на товар. Дело в том, что новорожденные дети играли огромную роль в культах плодородия древнего Ханаана. Их приносили в жертву как Астарте, так и многочисленным Ваалам, почитаемым в виде быков, либо людей с бычьими головами. Опять же, в историчность массовых детских жертвоприношений в Ханаане очень трудно поверить – до тех пор, пока не удается ознакомиться с отчетами об археологических раскопках на развалинах городов, в черте каждого из которых обязательно располагалось специальное детское кладбище-тофет, на котором были вскрыты целые пласты пережженных детских костей. В некоторых городах детей, принесенных в жертву, закапывали прямо под полом жилого дома, в специальных кувшинах. Правда, некоторые исследователи пытаются оспаривать тот факт, что смерть этих детей была насильственной – в конце концов, детская смертность в Древнем мире повсеместно была высока независимо от жертвоприношений. Однако большинство находок носят на себе следы контакта с огнем, и к тому множество скелетов принадлежат детям примерно одного возраста – 8-дневным младенцам. Именно в этом возрасте дети считались наиболее подходящими для принесения в жертву. А приносились в жертву они по любому более-менее серьезному поводу, для успеха любого дела – при закладке нового дома, для выздоровления взрослых, в случае опасности. Особенно в последнем случае – по свидетельству Диодора Сицилийского, когда армия Агафокла, тирана Сиракуз, подошла к стенам Карфагена, жители последнего, решив, что это связано с гневом божества, сожгли одномоментно более пятисот своих детей, из которых двести – сыновья знатных семейств, – были определены властями, и не менее трёхсот было пожертвовано добровольно. Собственно, человеческие жертвоприношения, храмовая проституция и культ плодородия были связаны в единое целое системным образом – одно без другого не могло существовать и не имело смысла. Для принесения в жертву нужного числа младенцев необходимо было обеспечить их постоянное воспроизводство – что неизбежно влекло за собой полную либерализацию сексуальной сферы. И, наоборот, продукты культа плодородия, которыми и являлись многочисленные и совершенно не нужные в таком количестве дети, нужно было как-то утилизовать – ведь прокормить и вырастить их всех не было никакой возможности – что неизбежно влекло за собой сакрализацию массовых детских жертвоприношений. Понятно, что дети, рожденные от контактов с иностранцами имели минимальную цену – видимо, они и приносились в жертву в первую очередь, однако наиболее ценными жертвами были законные дети, особенно – первенцы мужского пола.

Из всего этого массива фактов напрашивается вывод, что действие материнского права на жизнь ребенка неизбежным образом порождает общество, существующего по принципу «или ты, или я». В самом деле, если признать за матерью право на жизнь и смерть своего ребенка, из этого вытекает такой образ мысли, при котором любой человек будет считать возможным и естественным утверждение своей жизни за счет другой. Ведь если родная мать имеет право решить, что ее ребенок ей мешает жить достойно, что же говорить об остальных людях, не связанных с этим человеческим существом никакими кровно-родственными узами? На самом деле, все вышесказанное имеет прямое отношение уже не только к древнему Ханаану, но и к нашему собственному миру, где точно такое же материнское право сейчас действует в отношении нерожденных детей, находящихся на пренатальных стадиях развития. По сути, между ханаанскими обычаями сакрального умервщления новорожденных и современным медикаментозным умервщлением нерожденных младенцев по факту нет никакой разницы – и в том и в другом случае в основе лежит неотъемлемое право женщины самой распоряжаться плодом своего чрева, в зависимости от тех или иных жизненных обстоятельств. Как это не обидно для нашего просвещенного общества – тем не менее, в данной области мы сейчас столкнулись с реинкарнацией одного из самых архаичных и антигуманных представлений. И, разумеется, оно возродилось в паре с либерализацией сексуальной сферы – поскольку одно без другого не живет, это система. Ведь все возражения, которые феминистическое сообщество посылает в ответ противникам абортов, как правило, сводятся к одному и тому же: невозможно вырастить всех детей, зачатых при всех многочисленных сексуальных связях, которые неизбежны в современном обществе – мужчины-сексуальные партнеры никогда не возьмут на себя обязанность по обеспечению всех этих детей. При всей якобы разумности этого возражения непонятным остается одно – а что, собственно, мешает женщинам сократить количество сексуальных связей? Однако ни одного рационального ответа на этот вопрос получить невозможно – только бурю возмущения от посягательства на самое святое – право женщины вступать в такое количество сексуальных связей, какое она пожелает. Между тем история свидетельствует – общества, основанные на системе таких вот женских прав, обречены на гибель. История Ханаана – яркое тому свидетельство. От этого народа не осталось ничего, кроме занесенных песком курганов. Остается лишь надеяться на то, что наше с вами общество не кончит таким же печальным образом.

К сказанному мне остается добавить лишь одно: ханаанская цивилизация, при всей своей очевидной бесчеловечности и как бы инопланетности, остается, тем не менее, человеческой цивилизацией. Хананеи были отнюдь не психопатами и не паталогическими преступниками, и что уж точно можно утверждать – что совесть их совершенно не тревожила. Наоборот – они считали себя совершенно разумными – и имели на это полное право. Ханаанская духовность, при всей своей изуверской сущности, имеет вид безупречной логической системы, а сами хананеяне, как я уже говорила, были умнейшими людьми Древнего мира. Поразительно , что в этической системе хананеев все было на месте, как и у христиан – и любовь, и честь, и жертвенность во имя блага народа – только все эти понятия имели совершенно противоположное общепринятому у нас значение. В этом смысле Ханаан является абсолютным Зазеркальем – но не к нашему современному обществу, в котором уже достаточно ханаанских черт – а к христианской европейской цивилизации, основанный не на принципе «или ты, или я», а на полностью ему противоположном принципе «и ты, и я». Об этом я буду говорить в своих дальнейших очерках, а напоследок хочу заверить моих читателей, что я не являюсь ни антисемиткой, ни сторонницей жидо-масонского заговора, что я не разрабатываю грант и не являюсь платным агентом Ватикана. Я простая женщина, мать и учительница, все написанное выше является плодом моих многолетних штудий в области истории Древнего мира и делюсь я полученной информацией просто потому, что знаю, как сложно иногда бывает понять смысл самых простых и обычных вещей. Мои изыскания помогли мне во многом разобраться – и мне очень хотелось бы, чтобы эти заметки помогли разобраться и еще кому-нибудь.

Источник

Подпишитесь на наш телеграм-канал https://t.me/history_eco

Публикация на Тelegra.ph