Ilion-skiv. О ритуальной коммуникации человека с реликтовыми чудовищами

«Пятый день творения». Юлиус Шнорр фон Карольсфельд. Гравюра на дереве. Die Bibel in Bildern von Julius Schnorr von Carolsfeld. Pracht-Ausgabe, Leipzig: Wigand, 1860

«В каждой реке движется и плавает по змею…»

Книга Зогар, II, 34a-b[1]

В нашей предыдущей статье мы констатировали, что культовые практики, связанные с «рептильными» божествами, были широко представлены не только в истории Римской империи, или в традиционной культуре прибалтийских народов, но и в подавляющем большинстве архаических культур человечества.

Ярким примером дожившего до наших дней «пережитка» ритуала жертвоприношения морскому чудовищу является венецианский «Обряд обручения с морем» (итал. Sposalizio del Mare). Внешнее содержание ритуала сводилось к тому, что в день Вознесения Господня (40-й день после Пасхи) венецианский дож выезжал в море на специальной церемониальной галере (Бучинторо, итал. Bucintoro) и бросал в Адриатическое море золотое кольцо, что, согласно официальной версии ритуала, должно было благоприятствовать мореплаванию.

«Возвращение Бучинторо на пирс Дворца дожей». Джованни Антонио Каналь (Каналетто), между 1727 и 1729 гг. Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, Москва

Первоначальная мистериальная подоплека этого праздника, отправляемого ныне не только в Венеции, но и в других городах Италии, символизировала морское господство Венецианской республики и была направлена на символическое «задарение» морской стихии с целью получения ее непосредственного «благоволения» для укрепления этого самого господства.

Римский папа Иоанн Павел II (польск. Кароль Юзеф Войтыла, 1920–2005) во время отправления «Обряда обручения с морем», 11 мая 1986 г. Червия, Италия[2]

Французский журналист и писатель Жан-Поль Бурр следующим образом излагает историю этого обряда: «Давным-давно люди, поселившиеся на островах Лагуны, где впоследствии была основана Венеция, приносили человеческие жертвы какому-то чудовищу, обитавшему в ее водах. Как говорят предания, это был огромный ящер, чем-то похожий на крокодила, только ни один крокодил не мог быть таким чудовищно огромным. Сведущие в палеонтологии люди вполне могли бы сравнить это существо с одним из видов древних ящеров, большую часть жизни обитавших в воде, но также передвигавшихся и по суше. Скульптуру этой ужасающей твари и сегодня можно видеть восседающей на вершине одной из двух колонн у Дворца дожей[3]. Людей, приносимых в жертву чудовищу, бросали в темные воды Лагуны. <…> Все рыбаки верили, что Лагуна проклята. Ни один из них не осмелился бы подплыть на лодке к острову Сан-Микеле из опасения стать добычей Водяного Змия. Однако острова, лежащие ближе всего к Сан-Микеле, не были необитаемы. В легендах говорится, что на одном из них, Мурано, тогда жили загадочные существа, полулюди-полубоги, приверженные самым страшным обрядам. Очень скоро стало известно, что эти властелины Лагуны завоевали остров Змия и заключили с чудовищем договор. С тех пор эти почитатели Змия стали для всех Черными властелинами, охраняющими подступы к проклятому острову. <…> На протяжении всей своей многовековой истории Венеция сохраняла от посторонних глаз непосвященных эту свою страшную тайну. И только тот, кто был допущен в святая святых местных архивов, либо кому эти сведения сообщались в устной форме, мог узнать, что кровавая дань не прекращалась никогда. Когда вы узнаете о гибели людей в этих водах, вам обязательно расскажут о Канале Сирот. В старину воды именно этого канала считались носителями душ людей, пожранных “крокодилом”. Проходили столетия, а вода эта оставалась красной: там продолжали топить людей и в Средние века, а, по некоторым сведениям, даже в наши дни. В Средние века священная жертва превратилась в жертву судебную, но местные рыбаки с полным на то правом продолжают рассматривать подобные приговоры как дань морскому чудовищу. Документально засвидетельствовано, что с 1551 по 1604 год было произведено 203 казни, похожие на ритуальное жертвоприношение»[4].

Обложка российского перевода книги Жан-Поля Бурра «По следам вампира. История одного расследования» с портретом автора

В своем журналистском расследовании Бурр утверждает, что Венеция, основанная потомками римских патрициев, с момента своего возникновения являлась одним из главных мистериальных центров Европы, практиковавших человеческие жертвоприношения. Бурр считает, что номинально христианизированная венецианская аристократия являлась непосредственной воспреемницей элитарной идеологии, берущей свое начало в среде некоторых аристократических семейств Римской империи, отправлявших особые культы, связанные с так называемой «красной магией», восходящей «к тем временам, когда не существовало ни добра, ни зла, но лишь сила и слабость».

В нашем распоряжении имеются сведения об обрядах аналогичных итальянскому «Обручению с морем», отправлявшихся, начиная с первой половины ХХ века, польскими военными.

В 1919 году, после поражения Германии в Первой мировой войне, Польша получила небольшой выход к Балтийскому морю (надолго утраченный ею в 1793 году после раздела Речи Посполитой) с городом-портом Пуцк, у которого заканчивался т.н. «Польский коридор». 10 февраля 1920 года генерал Юзеф Халлер организовал в Пуцке первую «Свадьбу Польши с морем» (польск. Zaślubiny Polski z morzem). Во время церемонии польский военный флаг был погружен в Балтийское море, в то время как командующий продел наконечник в кольцо.

«Генерал Юзеф Халлер обручается с морем», 1920. Худ. Войцек Коссак

По мотивам этого ритуала было написано несколько художественных полотен. На одном из них, принадлежащем перу известного польского художника-акварелиста Юлиана Фалата (1853–1929), сопровождавшего генерала Юзефа Халлера в его поездке на поезде из Торуни на побережье и лично присутствовавшего на церемонии в Пуцке, за ритуалом из воды внимательно наблюдает пара странных полуантропоморфных существ и находящееся за их спинами нечто, напоминающее кальмара. Характерно, что эти странные существа вынесены художником на передний план картины, тогда как польские военные, отправляющие обряд, находятся далеко на заднем плане.

«Свадьба Польши с морем» Юлиан Фалат, 1920. Национальный морской музей в Гданьске

Руководитель отдела морского искусства Национальный морской музей в Гданьске Лилиана Гелдон призналась, что живописец редко использовал в своих работах символические и аллегорические мотивы: «Это можно считать исключением из работы Фалата, поскольку он вводит в свою картину фантастических персонажей. Сам символизм как направление в европейском и польском искусстве был особенно популярен на рубеже XIX и XX веков. Я считаю, что художник решил отойти от реалистичного или даже репортерского отчета о свадьбе Польши на море из-за исторической важности этого факта. Тот факт, что даже мифические божества выходят из воды и с интересом наблюдают за всем, доказывает важность всего события»[5].

Фото. «Свадьба Польши с морем». Увеличенный фрагмент с «мифическими божествами». Юлиан Фалат, 1920. Национальный морской музей в Гданьске

По сведениям из польских источников, в промежутке между двумя мировыми войнами в приливе общественного энтузиазма по поводу обладания «собственным» морем многочисленные церемонии обручения проводились во многих регионах Польши: обручение «родла»[6] с Вислой (немецкие поляки); обручение в Гдыни 24 июня 1920 года. Соответствующий ритуал был отправлен даже в максимально удаленном от моря городе Закопане, где отсутствуют сколько-нибудь крупные реки.

В 1939 году усилиями нацистской Германии Польша снова лишилась выхода к морю. После окончания Второй мировой войны по условиям международных Ялтинской и Потсдамской конференций к Польше перешел ряд немецких земель, получивших общее название «Возвращенные территории Польши». Таким образом доступ Польши к Балтийскому морю был восстановлен вплоть до Щецина. 17 марта 1945 года польская армия провела ритуал обручения с морем в поселке Мжежино. На следующий день, 18 марта, аналогичная церемония была проведена в городе Колобжег[7]. На этот раз для осуществления ритуала среди моряков был выбран младший офицер, который с мола бросил в Балтийское море обручальное кольцо.

Памятник «Обручение Польши с морем» в порту Колобжега

В 1963 году в честь «Обручения Польши с морем» в порту Колобжега был установлен памятник скульптора Виктора Толкина, напоминающий большую арку неправильной формы или стелу, в которой было проделано большое отверстие. При внимательном рассмотрении становилось понятно, что памятник представляет собой художественно обыгранное знамя. Под памятником, установленном на бульваре Яна Шиманского, можно пройти, загадав при этом желание, которое, по убеждению местных жителей, обязательно сбудется[8].

Церемония в честь 89-й годовщины первого обручения Польши с Балтийским морем. Пуцк, Польша, 2009

Тематические мероприятия на тему обручения Польши с Балтийским морем продолжаются и в настоящее время. Так, в 2009 году была проведена церемония в честь 89-й годовщины первого обручения в Пуцке. В следующем 2010 году аналогичная церемония проводилась в Колобжеге.

Постановочная реконструкция ритуала обручения Польши с Балтийским морем. Колобжег, Польша, 2010. Автор: Radosław Drożdżewski

Раскрытие данной темы оказалось бы неполным без освещения противоположного по знаку ритуала «усмирения водной стихии». Пожалуй, самое известное его упоминание связано с историей второй греко-персидской войны (480–479 гг. до н.э.). Летом 480 года до н.э. во время переправы персидской армии через Геллеспонт, налетевшая буря разметала наведенные понтонные мосты, и часть воинов утонуло в море. Разгневанный персидский царь Ксеркс I приказал сечь море плетьми, чтобы усмирить разбушевавшуюся стихию.

Ксеркс приказывает наказать море. Антикварная открытка, 1905

Вот как это событие описано «отцом истории» Геродотом (ок. 484–425 до н.э.): «Ксеркс рас­па­лил­ся страш­ным гне­вом и пове­лел биче­вать Гел­лес­понт, нака­зав 300 уда­ров бича, и затем погру­зить в откры­тое море пару оков. Пере­да­ют еще, что царь послал так­же пала­чей заклей­мить Гел­лес­понт клей­мом. Впро­чем, вер­но лишь то, что царь велел пала­чам сечь море, при­го­ва­ри­вая при этом вар­вар­ские и нече­сти­вые сло­ва: “О ты, горь­кая вла­га Гел­лес­пон­та! Так тебя кара­ет наш вла­ды­ка за оскорб­ле­ние, кото­рое ты нанес­ла ему, хотя он тебя ничем не оскор­бил. И царь Ксеркс все-таки пере­й­дет тебя, жела­ешь ты это­го или нет. По заслу­гам тебе, конеч­но, ни один чело­век не станет при­но­сить жертв, как мут­ной и соле­ной реке”. Так велел Ксеркс нака­зать это море, а над­зи­ра­те­лям за соору­же­ни­ем моста через Гел­лес­понт – отру­бить голо­вы»[9].

Принятые меры возымели действие, и через семь дней войско Ксеркса благополучно переправилось на европейский берег. Непосредственно перед переправой Ксеркс совер­шил воз­ли­я­ние в море из золо­той чаши, воз­но­ся молит­вы солн­цу, дабы не слу­чи­лось несча­стья, кото­рое поме­ша­ет ему поко­рить Евро­пу, пока не достигнет ее пре­де­лов. После молит­вы царь бро­сил чашу в Гел­лес­понт, а так­же золо­той кубок и пер­сид­ский меч, назы­вае­мый «аки­на­ка». Геродот следующим образом комментирует эти события: «Я не могу точ­но ска­зать, погру­зил ли Ксеркс все эти вещи в море как жерт­ву солн­цу или же, рас­ка­яв­шись, что при­ка­зал биче­вать Гел­лес­понт, при­нес за это [иску­пи­тель­ные] дары морю»[10].

Аналогичный способ укрощения разбушевавшейся водной стихии приписывается первому царю Всея Руси Ивану IV Васильевичу (Грозному, 1530–1584), повелевшему палачу высечь, взбунтовавшуюся против царской рати реку Волгу:

«Надо было переправлять ополчение за реку Волгу. Сперва переехал на тот берег царь с вельможами и стал поджидать переправы воинства. Посажались солдаты на струги и лодки и отхлынули от берега. Вдруг Волга начала бурлить, и пошли по ней валы за валами страшные – лодки мечутся из стороны в сторону, летают, как пух…

Видит Грозный-царь с берега, того и гляди, что перетопит все его воинство, – и крикнул он громким голосом:

– Не дури, река, присмирей, а то худо будет!

Не унималась Волга и заволновалась пуще прежнего.

– Палача сюда подать! – крикнул царь. – Вот я тебя проучу.

Пришел палач, мужчина здоровенный, – и велел ему царь сечь реку кнутом, чтобы она не бунтовала против царской рати. Взял кнут палач, засучил рукава красной рубахи, разбежался да как свистнет по Волге – вдруг кровь из воды на аршин вверх брызнула и лег на воде кровяной рубец в палец толщиной. Потише пошли волны на реке, а царь кричит:

– Не жалей, валяй крепче!

Разбежался палач дальше прежнего и хватил сильнее – кровь брызнула еще выше и рубец лег толще. Волга утишилась больше прежнего. После третьего удара, который палач отвесил изо всей мочи, кровь махнула на три аршина и рубец оказался пальца на три толщины – совсем присмирела тогда Волга.

– Довольно, – сказал Грозный-царь, – вот как вас надо проучивать!

После того благополучно переправилось через реку все войско, и ни один солдатик не утонул, хотя много приняли страху. И теперь, говорят, на том месте, где была переправа, видают на Волге три кровяных рубца, особливо летним вечером, если взглянешь против солнца, когда оно закатывается за горы»[11].

Последнему царю Всея Руси и первому Императору Всероссийскому Петру I (1672–1725) народные предания приписывают усмирение Каспийского моря, Плещеева и Ладожского озера: «Сильно разгневался осударь на Ладогу, что она его не пущает дальше погодами; не стерпел, вышел на берег и высек Ладогу плетью – и стала Ладога смиряться, и поветер подул»[12].

Как мы можем убедиться, вопреки распространенному заблуждению, настоящее содержание этого ритуала состоит вовсе не в буквальном «наказании» водной стихии, и уж тем более не в бессильной попытке выместить свою злобу на ком-либо объективно не подвластном (значение, прочно закрепившееся за фразеологизмом «высечь море»). На самом деле, во всех перечисленных случаях речь идет о магическом обуздании природной стихии, знакомом многим архаическим культурам и традициям (в т.ч. различным изводам шаманизма). Криничная справедливо связывает эти предания с древнейшими представлениями о царе как о носителе особых – сверхъестественных качеств. Она пишет: «Уже на материале сказки В.Я. Пропп установил, что “царь <…> был одновременно жрецом, магом от которого зависело благополучие полей и стад”[13], а, следовательно, благополучие всего народа»[14].

Апогеем проявления такого могущества становится фольклорный сюжет, в котором Петр I сечет и изгоняет самого водяного, под обликом которого зачастую скрывается «хозяин рыбных богатств и водных путей» ящер:

«Ехал к нам Петр Великой. Выстал человек из воды, на корму сел. Переехал че­рез Онего, ничего. Кланяется:

– Спасибо, что перевез.

Старики на Мижострове Петру жалятся:

– Водяной рыбу распугал, рычит на все озеро. Откуда взялся только!

– Да где?

– Да вон на том каменю!..

Опять на веснуху ночью на камень водяник выстал, рычит:

– Год от году хуже, год от году хуже!..

Петр начал его вицей хромать[15]:

– Я тебя нонь на своей лодке перевез, а тебе все не полюби!..

– А этот год хуже всех!

Водяник в воду утянулся…

Больше не видали на Мижострове никакого водяника»[16].

Подведем некоторые промежуточные итоги. Различные версии «Обряда обручения с морем» представляют собой видимую часть дожившего до наших дней культа реликтового морского чудовища, совпадающего по своему основному содержанию со славянским культом «хозяина рыбных богатств и водных путей» Ящера (довольно подробно и правдоподобно реконструированного академиком Б.А. Рыбаковым) и дальневосточными культами управляющих воздушными и водными стихиями драконов, для отправления которых, если и не в наши дни, то на определенном историческом этапе также были характерны человеческие жертвоприношения.

Ритуальные коммуникации между человеком и чудовищами, основывающиеся на регулярных человеческих жертвоприношениях, являются деградировавшей ветвью древнего ритуала, связанного с образом подземно-подводного чудовища как сверхъестественного покровителя и подателя благ.

В основании всех подобных культов лежит представление о возможности симбиотических взаимоотношений между человеком и реликтовыми чудовищами. Принципиальная осуществимость и, что немаловажно, ощутимая результативность (в противном случае обряд попросту перестал бы воспроизводиться) таких коммуникаций подтверждается существованием указанных культов на протяжении длительного исторического времени.

Противоположные по знаку ритуалы «усмирения водной стихии» связаны с не менее древней традицией, в соответствии с которой чудовища, олицетворяющие собой первобытный хаос (в т.ч. водную стихию), требуют непосредственного укрощения/уничтожения.

«Повелитель драконов». Одна из пары золотых подвесок или серег в скифском стиле из погребения Тилля-Тепе, Бактрия. Золото, бирюза, гранат альмандин, лазуритовые и сердоликовые бусины, I в. до н.э. – I век н.э. Национальный музей Афганистана, Кабул[17]

Одна из древнейших ветвей этой традиции восходит к ханаанскому мифу о победе Бога грозы (Ваала) над морским чудовищем, тождественным Морскому богу Йамму, именуемомому в угаритских текстах Князем моря. Впоследствии в еврейской Библии эта победа была приписана Яхве.

«Господь убивает змея Левиафана». Гюстав Доре. Гравюра, 1865

Характерно, что раввинистическими авторами Князь моря, тождественный угаритскому Литану, или библейскому Левиафану, воспринимался в качестве вполне реального существа. Причем реального до такой степени, что в Иерусалимком и Вавилонском Талмуде запрещалось приносить животное в жертву таким образом, чтобы его кровь стекала в море, поскольку в таком случае «может быть сказано, что [жертва приносится] Князю моря»[18]. Кстати, наличие подобного письменного запрета в столь авторитетных законоучительных источниках говорит о том, что такого рода жертвоприношения в свое время не просто имели место, но и были чрезвычайно распространены.

Невзирая на кажущуюся антогонистичность, обе эти, казалось бы, совершенно противоположные по знаку древние традиции, в рамках которых чудовище воспринималось как сверхъестественный покровитель и как требующий укрощения супротивник, на более глубинном уровне совершенно органично соединяются в единое целое. Особенно отчетливо это видно на примере «внутренней» (эзотерической) библейской традиции, связанной с царством Левиафанов.

С одной стороны, в преддверии творения этого мира Бог сокрушает Левиафанов: «ты расторг силою твоею Море, ты разбил головы Змеев (tanninim) над водой, ты сокрушил головы Левиафана» (Пс 73:12-17). С другой стороны в славянском апокрифе «Откровение Авраама» царство Левиафанов позиционируется как буквальное «подобие Небес», а сам Левиафан выступает в качестве таинственного «держателя» и «основания» нижнего мира и творения вообще, не позволяющего водам хаоса уничтожить мир, выполняющего в низшем мире те же самые обязанности, что и херувимы/хайот («святые животные») в мире верхнем[19].

Сопоставление хайот и Левиафанов, сделанное профессором богословского факультета университета Маркетта А.А. Орловым, позволяет ему прийти к чрезвычайно важному для нас выводу о том, что Левиафаны могли являться частью некоего храмового культа: «Здесь нужно подчеркнуть, что в формативном видении Иезекииля Хаййот функционируют как постаменты или основания для небесного святилища, представленного Божественной Колесницей. Они являются небесными прототипами херувимов в Святая Святых, которые поддерживали Божественное присутствие в самой священной части земного храма. Приписывание Левиафанам функции священных “постаментов” служит дополнительным свидетельством в деле осмысления этих морских чудовищ как важной части храмового культа»[20].

Орлов указывает, что мотив симметрии ангелов и чудовищ нашел свое отражение и в Зогаре II.20a: «Все было создано в один момент. И Он сделал так, чтобы этот мир соответствовал вышнему миру, и чтобы все, содержащееся в вышнем мире, находило свое соответствие здесь внизу, и все здесь внизу имело свое соответствие в море; и притом все это составляет единое целое. Он создал ангелов в вышних мирах, людей в этом мире и Левиафана в море»[21].

Орлов констатирует, что изложенная в славянском апокрифе роль чудовища в качестве «основания мира» признана многими учеными: «К примеру, Уильям Уитни отмечает, что “в Отк. Авр. 10:8-12 четко определено место Левиафана как космической оси. Там, при том, что он лежит в основании мира, он также обитает в подземном мире”[22]. Такая роль Левиафана также подтверждается в позднейшей иудаистической литературе; Уитни отметил, что в Мидраше о Величине Мира Левиафан представляется основанием мира»[23].

Далее Орлов детализирует космоустроительные функции библейских чудовищ: «Левиафан также играет роль дамбы, препятствующей напору бурлящих вод. В раввинистических источниках Левиафан также предстает не только как краеугольный камень мира, но также, подобно Камню основания, как преграда, не позволяющая водам хаоса уничтожить мир. В Песикта Раббати 48:3 говорится, что, если бы Левиафан не лежал поверх бездны и не придавливал ее, бездна в конце концов разрушила бы мир и затопила его. Учитывая все эти свидетельства, исследователи высказывали предположение, что в иудейской традиции Левиафан предстает как “заслонка на пути первозданных вод, предотвращающая возникновение разрушительного потопа, который может прорваться из преисподней”. Подобным образом характеризуется и Камень основания. Следовательно, как Левиафан, так и Камень основания служат космическими сдерживающими силами, призванными “усмирять первозданные воды”. Уильям Уитни отмечает, что в раввинистических текстах Левиафану “отведена роль центра порядка в мироустройстве. Он представляет собой древнюю точку опоры, на которой мир может быть основан посреди морских глубин”. Такая роль Левиафана также перекликается с раввинистическими представлениями о Камне основания как о его точке опоры, водруженной Богом посреди первозданной бездны. В этом отношении интересно отметить, что, согласно мифологическим представлениям о Левиафане, нашедшим отражение в Первой книге Еноха 60:9, Бог представлен бросающим чудовище в бездны морские в процессе сотворения мира, и этот эпизод поразительным образом напоминает историю о том, как Бог воздвиг Камень основания мира в бездне»[24].

Александр Кулик конкретизирует роль Левиафанов и библейских «эт hа таниним hа гдолим» (созданных в пятый день Творения и именуемых в славянском варианте перевода «рыбами большими», хотя скорее их можно соотнести с огромными змеями или драконами) в целом следующим образом: «Известно, что регулирование мировой водной системы путем заглатывания излишних вод – это задача морских чудовищ, созданных в начале творения мира»[25].

В Пиркей де рабби Элиэзер 9 мы находим следующий весьма примечательный фрагмент: «Левиафан, летающий змей, и обиталище его в нижних водах; и меж его плавников покоится средняя ось земли»[26]. В этом смысле весьма показательно отождествление праведника с плавником Левиафана, в каббалистической традиции[27].

В хасидских источниках, таких как Ликутей Тора подобная связь представлена в еще более откровенной форме, связывающей Левиафанов не только с космоустроительными функциями, но и с особого рода «тайным знанием». Современный каббалист рав Ицхак Гинзбург говорит: «Сказано, что ливьятан это “наполнение слова “даат” (“знание”). <…> В хасидизме, в Ликутей Тора, говорится, Алтер Ребе объясняет, что ливьятан – это корень душ тех, кто изучает сокрытую Тору. Все, кто имеют отношение к тайнам Торы – это аспект ливьятана. Есть те, чьи души более склонны к изучению сокрытой Торы, тайн Торы, и это корень ливьятана»[28].

На «внешнем» (экзотерическом) уровне библейской традиции в Книге Иова мы находим довольно подробное описание Левиафана и Бегемота, сделанное от лица Бога и выдержанное местами в довольно восхищенных интонациях.

«Бегемот и левиафан». Уильям Блейк. Иллюстрация к библейской «Книге Иова». Акварель, тушь, графит, 1821. Библиотека и музей Моргана, Нью-Йорк

Причем Бегемот, отождествляемый авторитетным российским теологом, переводчиком, культурологом и библеистом Д.В. Щедровицким с сухопутным динозавром, недвусмысленно именуется здесь «верхом путей Божиих»: «Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол; вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его. Поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены. Ноги у него – как медные трубы; кости у него – как железные прутья. Это – верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой. Горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют. Он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах. Тенистые дерева покрывают его своею тенью; ивы при ручьях окружают его. Вот, он пьет из реки и не торопится; остается спокоен, хотя бы Иордан устремился ко рту его. Возьмет ли кто его в глазах его и проколет ли ему нос багром? Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? Вденешь ли кольцо в ноздри его? Проколешь ли иглою челюсть его? Будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? Сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы? Станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? Будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими купцами? Можешь ли пронзить кожу его копьем и голову его рыбачьею острогою? Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперед не будешь. Надежда тщетна; не упадешь ли от одного взгляда его? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем? Кто предварил Меня, чтобы Мне воздавать ему? под всем небом все Мое. Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их. Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его? Кто может отворить двери лица его? круг зубов его – ужас. Крепкие щиты его – великолепие; они скреплены как бы твердою печатью. Один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними. Один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари. Из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры. Из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Мясистые части тела его сплочены между собою твердо, не дрогнут. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь – за гнилое дерево. Дочь лука не обратит его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву. Булава считается у него за соломину; свисту дротика он смеется. Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи. Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь. Оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным. На все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости» (Иов 40:10-27; 41:1-26).

В Книге Иова имеется еще один чрезвычайно важный фрагмент, который содержит прямое указание на возможность коммуникации между человеком и Левиафанами: «О! ночь та – да будет она безлюдна; да не войдет в нее веселье! Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана!» (Иов 3:7-8).

Израильский раввин Элиягу Эссас пишет, что, согласно Устной Торе, Левиафаны относятся к скрытым в настоящий момент аспектам Бытия, которые однако же должны раскрыться «в период Существования мира, который можно условно назвать – “период Седьмого тысячелетия”, а, может быть, даже – “Восьмого”[29]» (Бава Батра 74, 75 и 76)[30].

Из всего вышеизложенного следует чрезвычайно важный вывод, согласно которому реликтовые чудовища являются не простыми «рабочими отходами», возникшими в процессе творения мироздания, а космоустроительными орудиями и регуляторами, связанными с подземно-подводными стихиями. Этот вывод вполне актуален не только для ветхозаветной традиции, но и по отношению к другим религиозно-мифологическим культурам, уходящим своими корнями в глубокую праисторическую древность (древнегреческой, древнекитайской и т.д.)…

Примечания и литература:

[1] Петров С. Миф о победе Бога грозы над Морем в «Зогаре». // URL: https://aquilaaquilonis.livejournal.com/1860574.html
[2] URL: https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Giovanni_Paolo_II_durante_lo_sposalizio_del_mare_a_Cervia_(1986).jpg
[3] Автор имеет ввиду знаменитую гранитную колонну святого Теодора (св. Феодора Тирона), установленную в Венеции неподалеку от площади св. Марка. Ее капитель венчает мраморная скульптура, изображающая святого, стоящего на крокодилообразном ящере.
[4] Бурр, Жан-Поль По следам вампира. История одного расследования. – Воронеж: TERRA FOLIATA, 2017. – 162 с. С. 16–18, 23, 24, 27.
[5] Obraz Fałata «Zaślubiny Polski z morzem» trafił do Narodowego Muzeum Morskiego. / Radio Maryja 7 lutego 2017 // URL: https://www.radiomaryja.pl/informacje/obraz-falata-zaslubiny-polski-morzem-trafil-narodowego-muzeum-morskiego/
[6] Родло (польск. rodło) – один из польских национальных символов, официальный знак Союза поляков в Германии с 1933 года по настоящее время. Представляет собой схематическое изображение течения Вислы с обозначенным расположением Кракова.
[7] Поляки и их обручение с морем. // URL: https://shakko-kitsune.livejournal.com/1345567.html; Waldemar Kowalski Spontanicznie i według planu. Zaślubiny Polski z morzem w marcu 1945 roku. // URL: https://dzieje.pl/artykulyhistoryczne/spontanicznie-i-wedlug-planu-zaslubiny-polski-z-morzem-w-marcu-1945-roku
[8] Памятник «Обручение Польши с морем». // URL: https://www.votpusk.ru/country/dostoprim_info.asp?ID=20257#photo
[9] Геродот История. Книга VII «Полигимния», § 35. // Геродот История в девяти книгах. / Перевод и примечания Г.А. Стратановского, под общей редакцией С.Л. Утченко. Редактор перевода Н.А. Мещерский. – Ленинград: Изд-во «Наука», 1972.
[10] Геродот История. Книга VII «Полигимния», § 54.
[11] Аристов Н.Я. Русские народные предания об исторических лицах и событиях. // Тру­ды Третьего археологического съезда в России. – Киев, 1878. Т. 1. С. 339; Наказание Волги. // Легенды. Предания. Бывальщины. / Сост., подгот. текстов, вступ. статья и примеч. Н.А. Криничной. – М.: Современник, 1989. – 287 с. С. 97.
[12] Криничная Н.А. Русская народная историческая проза. С. 203.
[13] Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. С. 290.
[14] Криничная Н.А. Русская народная историческая проза. С. 203.
[15] «Вицей хромать – стегать прутом» (Легенды. Предания. Бывальщины. С. 280).
[16] «Год от году хуже…» Зап. от Е.И. Ведехиной в дер. Ламбасручье Ламбасручейского с/с Медве­жьегорского р-на Карелии 3 апреля 1971 г. В.И. Пулькин. – НА КарНЦ РАН. 135. № 67; Северные предания. 1978. № 188. С. 133. // Криничная Н.А. Мифология воды и водоемов. Былички, бывальщины, пове­рья, космогонические и этиологические рассказы Русского Севера: Исследования. Тексты. Комментарии. – Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 2014. – 390 с. C. 209.
[17] По изданию: Afghanistan: hidden treasures from the National Museum, Kabul by Hiebert Fredrik T. (Fredrik Talmage), Cambon Pierre. Washington, D.C.: National Geographic, 2008. P. 53.
[18] Петров С. Миф о победе Бога грозы над Морем в «Зогаре».
[19] Орлов А. Подобие Небес: Азазель, Сатанаил и Левиафан в иудейской апокалиптике. – М.: Книжники, 2016. – 384 с. С. 367.
[20] Там же. С. 359.
[21] Там же.
[22] K.W. Whitney, Two Strange Beasts: Leviathan and Behemoth in Second Temple and Early Rabbinic Judaism (HSM, 63; Winona Lake, Indiana: Eisenbrauns, 2006) Р. 123.
[23] Ibid. Р. 115–116.
[24] Орлов А. Подобие Небес. С. 356–359.
[25] Kulik А.The Mysteries of Behemoth and Leviathan and the Celestial Bestiary of 3 Baruch // Le Muséon. 2009. 122. P. 307.
[26] Pirke de Rabbi Eliezer. P. 63–64.
[27] Yehuda Liebes, Studies in the Zohar. New York: SUNY, 1993. P. 16–18.
[28] Урок рава Ицхака Гинзбурга, посвященный теме ливьятана и «шор-а-бар» и каббалистической интерпретации этих понятий. // URL: http://chassidus.ru/philosophy/ginzburg/5771/2-elul-5771-veisglass-wedding.htm#_ftnref5
[29] Если следовать традиционной иудейской хронологии от сотворения мира, это знаменательное событие должно произойти в промежутке между XXXIII и LIII вв.
[30] Элиягу Эссас Что такое «галут Ишмаэля»? // URL: https://www.evrey.com/sitep/askrabbi1/q.php?q=otvet/q2895.htm

Связанные публикации:

ilion-skiv. Литовские «giwoites» и древнеримские пенаты: рептильные боги «старой Европы»

Подпишитесь на наш телеграм-канал https://t.me/history_eco

Публикация на Тelegra.ph

• Ключевые слова: О ритуальной коммуникации,человека с реликтовыми чудовищами,Ilion-skiv,криптоззология