Игорь Баринов. Культы лошади и собаки в исследованиях Аненербе

Культ лошади и его связь с другими сюжетами

Существовали мрачные сюжеты, которые привлекали взоры немецких исследователей, в их числе праиндоевропейские культы лошади и собаки, а также сакральные действия их убийства, описанные в Ведах. Как говорилось в Погребальном гимне коню в Ригведе,

«О, скакун, тело твоё, вездесущее тело,

Пусть ниспошлёт благословение нам – защиту тебе!»

Гвидо фон Лист приписывал смысловое значение «лошадь» руне эваз (Eh), также считая её воплощением «связи между мужчиной и женщиной», единением уже не миров, а мужского и женского начал. При этом, как отмечает историк Карл Штрассер, «для германского мужчины женщина никогда не была просто любовницей», и в этом единении следует рассматривать не просто эротическую, а глубокую ментальную связь (сравни: Яб-Юм в Ваджраяне).

Возможно, не случайно и скакун Одина Слейпнир появился от подобного единения коня Свадильфари и бога Локи, принявшего облик кобылицы, хотя австрийский исследователь К. Ширмайзен (1868-1958) считает, что образ Слейпнира связан просто со значительным подъёмом разведения лошадей. Любопытное толкование руны альгиз присутствует у X. Штробеля. Он, помня о «звериной» сути руны, напрямую ассоциирует её с животным, отмечая, что «руна жизни альгиз играет роль вожака».

Слейпнир — один из самых популярных персонажей скандинавской мифологии

Нацистские исследователи стремились подчеркнуть, что, так же как и индусов, роль животных в германской мифологии носит сакральной характер и не является примитивной зоолатрией или поклонением лишь сущностям природы, свойственным язычеству. Гюнтер отмечал, что «разведение лошадей у индогерманцев означало больше, нежели просто содержание годного к работе домашнего животного», так как «в радости к породистой лошади выражается что-то от духовной сути истинного индогерманца». Лошадь как культовое животное германцев фигурирует и у Эриха Юнга.

Книга Эриха Юнга (1866 — 1950) «Германские боги и герои в христианское время» (1922)

В ответ на заявление Юнга о культовом характере лошади у германцев профессор Альфонс Нэринг, вынужденный в 1933 году покинуть Германию, ответил, что она была священным животным также и у скотоводов Азии, и у славян.

Описывая рудименты культа лошади в германской народной традиции, Отто Хёфлер (1901-1987), медиевист и религиовед, сотрудничавший с Аненербе, указывал, что древние ритуалы продолжали жить в народном сознании немцев. По его словам, «демоническая мёртвая лошадь у германцев по большей части – белой или вороной масти, и это животное-демон существует не только в легендах, но и так же сильно проявляется в обычаях». По Хёфлеру, восемь ног, как у мифического Слейпнира, жеребца бога Одина, «есть у коня вороной масти, которого представляют идущие в ряд четыре парня». При этом они, изображая коня, держатся друг за друга.

Автор книги «Культовые тайных союзов германцев» (1934) доктор Отто Хёфлер (1901-1987)

Один из самых выдающихся немецких санскритологов, Альфред Хиллебрандт (1853-1927), писал, что у индусов, родство с которыми германцев всячески подчёркивалось, известен обряд, когда священник касается жертвенного животного, а тот, кто приносит жертву, касается священника. Этот обряд является «повторяющимся обычаем, который связан с переносом через прикосновение мистической силы, которая исходит от жертвы, и приводит приносящего жертву или приносящих жертву в мистическое единство с исполнителем обряда и самой жертвой».

Как указывал Хиллебрандт, жертва в индуизме приносится не в пользу общины, а ради победы, богатства, потомства и долгой жизни. Схожий сюжет ариософы пытались приписать и древним германцам в рамках коннотации германец – индоариец, рассматривая её как связь уже описанной выше германской нордической ойкумены с древним наследием Индии.

Кроме того, здесь может прослеживаться параллелизм двух мифологических традиций, скандинавской и славянской: с одной стороны, Один на демоническом восьминогом жеребце, с другой – герой русского фольклора Царь Огненный Щит, который «также скачет на восьминогом коне».

Альфред Хиллебрандт (1853 — 1927)

Далее Хёфлер пишет, что известны «именно германские жертвы, несомненно “демонического”, древнего языческого происхождения, когда оставляли гнить куски лошадиной туши», и, ссылаясь на средневекового хрониста Адама Бременского, указывает на священную рощу близ Упсалы, где висели «трупы лошадей и собак наряду с трупами людей» (Хёфлер, очевидно, сознательно искажает смысловую нагрузку ритуала. Здесь речь идет об обряде воздушного погребения, встречающемся у различных народов Евразии. Подобным образом хоронили и людей, и животных).

Ф. Моне, напротив, считает, что в германских верованиях жертвоприношение, атрибут кельтской традиции, отсутствовало.

Эрих Юнг указывает на свидетельства Святого Барбатуса, по словам которого лангобарды устраивали «скачки наперегонки вокруг дерева, при этом меча копья в подвешенную на дереве шкуру». Здесь можно увидеть отсылку к азиатскому представлению о том, что бог привязывает животное, на котором ездит, к мировому древу. Де Фрис характеризует Одина как бога смерти, да и остальных асов называет «семьёй могущественных, благословенных мертвецов».

Другая сторона подобного, как выразился А. Кондратьев, «слепка архаического ритуала», позволяющая совместить скандинавскую и ведическую ойкумены, – это сам Один, висевший девять дней и ночей на мировом ясене, после чего ему открылись руны.

Андрей Кондратьев (1984 — 2010?)

Согласно поверьям папуасов (смотри выше о полинезийцах маори и мифическом народе ма-ури в контексте теории Вирта), демоны могут принимать обличие гигантских деревьев, людей или животных, то есть здесь просматривается вышеупомянутое сочетание гигантского ясеня как единения Одина и его огромного коня.

Аллегорический смысл здесь заключается в следующем: дерево, на котором висят объекты жертвоприношения, как отмечает Хёфлер, становится священным, то есть освящённое жертвоприношением Мировое древо, являющее собой соединение двух миров, взаимопереход Жизни и Смерти, или слияние Мужского и Женского, выступает в качестве вертикального диаметра, о котором писала Блаватская. К нему добавляется горизонтальный диаметр, который образуют привязанный к дереву конь – вожак, живительная руна, как писал Штробель, – и, с другой стороны, Один, символизирующий Смерть.

Как писал Вирт, конь, помимо прочего, «в качестве космического символа является также воплощением ветра как дыхания бога» и придаёт ему особый символ – круг с пересекающимися внутри четырьмя линиями, сильно напоминающий один из символов буддизма – колесо дхармы. Ямарадж, бог дхармы, имя которого означает «близнец» (Т.Я. Елизаренкова указывает на схожесть индуистского Ямы и авестийского Йимы), изначально содержал в себе черты бога солнца, а впоследствии стал властителем загробного мира, что якобы позволяет прочертить прямую линию от германских обычаев к индийской религиозной философии.

Исходя из имеющейся логики, Слейпнир, в большинстве случаев тождественный скандинавскому Игдрассилю и германскому Ирмину, – это не только символ Мирового древа, но и символ цикличности дуалистического Бытия, наследником которого и являются германцы, читай: арийцы.

В данном случае наблюдается ещё одно проявление дуализма – «расщепление» Игдрассиля на отдельные образы «коня» и «дерева». Если добавить добавить сюда хтоническое чудовище – Змея, обвивающего Землю, в итоге (по Блаватской) получается та же свастика, только на этот раз выраженная посредством соприкосновения и взаимопроникновения противоположных по своей природе субстанций. В определённом смысле Мировое древо в некоторых его проявлениях можно назвать ариософическими Инь и Ян.

Этим, однако, всё не заканчивается. Вирт в переводе Хроники Ура-Линда (относительно её подлинности идут дискуссии), выводит такой же символ, каким он наделяет Слейпнира, в качестве обозначения «сына Божьего, создателя неба и земли», который, вероятно, сублимируется в том самом вышеупомянутом Дыхании.

Остаётся неясным, как могут одновременно сочетаться три таких объекта, как Мировое древо, Дхармачакра и образ сына Божьего. В этой цепочке есть как минимум одно лишнее звено. Если убрать колесо дхармы, то рушится вся предыдущая концепция о связи древних и новых арийцев, а если не рассматривать божественное Дыхание, остаётся только Мировое древо.

Мировое Древо Иггдрасиль в исландском манускрипте XVII века

Культ собаки (волка)

Другими персонажами, интересовавшими оккультистов, были собака и волк.

Немецкий германист Вильгельм Герц (1835-1902), рассматривая образ пса-волка через призму средневекового символизма, подчёркивал, что волку изначально приписывались быстрота и готовность к борьбе и лишь потом, в силу людских суеверий, его стали отождествлять с ночью, зимой и смертью. В то же время, как отмечает Герц, у древних греков Аполлон в образе волка становится символом света.

Вирт пытался отождествить их в качестве животных Йоля (Юля) – праздника зимнего солнцестояния, указывая, что собака (волк) «ведёт души умерших через реки в Хель», «волк (собака) приносит перед Юлем смерть, а после Юля – жизнь», что вполне согласуется с идеей об удвоенной руне, нижняя часть которой символизирует гибель. Реки, являющиеся преддверием Хеля и проистекающие из источника Хвельгельмир в Нифльхайме (царстве туманов), выступают как бы границей между мирами.

Один из «переходов» – это мост Гйалларбру через реку Гйоль (славянский аналог – Калинов мост и река Смородинка), который стережёт огромный пёс Гарм.

Любопытным аспектом подобных полуоккультных штудий является также версия, высказанная Эрихом Юнгом. Он объединяет священное Северное направление, подробно описанное Виртом, и взаимопереход миров, выводя на первый план не божеств или хтонических сущностей, а стихию – воду. Юнг подчёркивал, что вода также имеет двоякую природу – суровый, угрожающий жизни лёд и она же текущая, являющая «предпосылку всего живого».

Здесь же он отмечает, что впоследствии это почитание воды и боязнь перед ней переросло в почитание в христианстве святых источников. Похожая версия встречается и у Хёфлера, который делает акцент на древнеславянском празднике Коляда, связанном с праздником зимнего солнцестояния, впоследствии слившемся с христианскими Святками, и подчёркивает использование во время данного празднования образа волка.

Стоит отметить, что мистические мотивы реки как границы миров, моста как символа перехода из одного мира в другой и собаки, охраняющей мост, действительно характерны для мифологии Северной Европы, будь то германская река Гйоль и пёс Гарм или реки Туони, загробного мира финнов, и три пса, стерегущие мост на той стороне.

С другой стороны, льды, которые появлялись при замерзании вод Хвельгельмира, однажды соприкоснулись с искрами из царства огня – Муспельхайма, дав жизнь первому живому существу – великану Имиру, имеющему эпитет «собакообразный» (сравни образы германского Имира и индийского Пуруши).

Таким образом, здесь сочетаются два разных мистических явления: вода (до Юля), становящаяся льдом (Юль), который после Юля снова становится водой (Жизнь – Смерть – Жизнь), и образ собаки, ведущий души к «переходу» в другой мир навстречу другой собаке, которая может выступать как астральное отображение первой.

В мифологическом плане скандинавский пёс сходен с Анубисом, древнеегипетским зооморфным богом с головой шакала, стражем загробного царства. С ним у египтян отождествлялся бог Исдес, помощник бога Тота, изображавшийся в виде большого чёрного пса (Вирта – чёрный пёс-провожатый в загробном мире перуанских индейцев. У конголезского народа нгаси магическая чёрная собака отождествляется с молнией (смотри роль бога грома и молнии Тора в контексте дуализма Добро-Зло).

Русский египтолог Борис Тураев (1868-1920) пишет о сопоставлении Истну и Тота в птолемеевский период древнеегипетской истории и именует Истну мудрецом, подобным Зороастру. Кроме того, указывая на ориентацию богословских систем в текстах пирамид по сторонам света, Тураев отмечает, что Тот, который иногда сопоставляет себя с различными формами солнца, символизирует Запад[1].

Таким образом, германцы (они же, по Вирту, «люди запада»), по псевдонаучной логике могут соотноситься с солнечным диском (дуализм Ра – Тот), двигающимся в обратной траектории – с Запада на Восток. В этом смысле возникает аналогия с рунической двойственностью: прямой солнечный ход с Востока на Запад (Ра – Жизнь) и обратный с Запада на Восток (Тот – Загробный мир).

Изыскания нацистских учёных были связаны с ещё одним германским мифом – мифом о Дикой Охоте, когда ночью призрачные всадники под предводительством Одина скачут верхом на чёрных лошадях и оленях (sic!) в сопровождении собак (sic!). Здесь Один (Водан у германцев) выступает в качестве свирепого и беспощадного бога.

В свою очередь Хёфлер, обращаясь, подобно Вюсту, к ведическим реалиями, проводит параллель между Одином и индуистским богом Рудрой, сравнивая неистовость одного во время Дикой Охоты и другого, повелителя природной стихии:

«Схожесть индийского божества с Воданом не может быть обусловлена волшебными сказками, которые рассказывались бы в Индии, как и в Европе, оба бога обязаны своим характером родственным древнейшим культам мёртвых».

Этот последний фрагмент так и напрашивается стать сюжетом для очередной конспирологическо-разоблачительной книги, посвящённой лично Адольфу Гитлеру, в распоряжениях которого периодически видят мистический или эзотерический подтекст, отчего на этот счёт возникают многочисленные спекуляции. Например, можно, дав волю фантазии, выдвинуть такую догадку.

Если рассмотреть расположение ставок Гитлера, то нетрудно заметить, что две из них, носящие имя волка, расположены на Востоке, а две аналогичные – на Западе. Речь идёт о Вольфсшанце (Волчье Логово) в Восточной Пруссии, Вервольф (Оборотень) на Украине, Вольфсшлухт I (Волчье ущелье 1) в Бельгии и Вольфсшлухт II (Волчье ущелье 2) во Франции. Главная же ставка фюрера, имя которого также несёт в себе слово «волк» (Adolf означает «благородный волк»), находилась в берлинской рейхсканцелярии, между двумя упомянутыми поясами.

Таким образом, должно было состояться объединение западного Водана и восточного Рудры в их разрушительной силе и в итоге сублимироваться в огромный поток энергии, который смог бы, подобно гигантскому волку Фенриру, поглотить солнце. На мир опустилась бы тьма, а затем взошло бы Чёрное солнце…

Подобными эсхатологическими сюжетами в наши дни пестрит телевидение и печатная продукция. Тем не менее мифологическая «идея грядущего мироповорота», как точно выразился А. Кондратьев, разрабатывавшаяся нацистскими идеологами, до сих пор позволяет снимать реальную ответственность с руководителей Третьего рейха и при «обезличении жестокости» списывать «ответственность за зло на мифологию», «одьяволенных» скандинавских богов.