А. Бовдунов. Профессор Кулиану и тайная история Запада

Часть 1. «Великий Манипулятор»

21 мая 1991 года в Чикагском университете приглашенный профессор по сравнительному религиоведению читал заключительную лекцию своего курса, посвященную гностицизму. Он был одним из специалистов высочайшего уровня, занимавшимся этой темой, одним из ведущих исследователей гностицизма, платонизма и неоплатонизма, герметизма, тайной и явной религиозной истории Запада. Перекинувшись парой слов со студентом относительно его дипломной работы, ученый удалился. Это был последний момент, когда ученики видели его живым. Через несколько часов тело профессора было найдено в мужском туалете на территории Университета. Он был убит выстрелом в затылок средь бела дня в одном из крупнейших учебных заведений Соединенных Штатов. Убийца по сей день остается не найденным. Звали ученого, чей труп так неприглядно валялся распластанным в отхожем месте, Иоанн Петру Кулиану.

Личность и творчество Иоанна Петру Кулиану практически неизвестны в России. Можно встретить пару упоминаний в интернете или прочесть единственную, посвященную ему статью в российском научном журнале «Йоан Кулиану: в четвертом измерении» О.В. Горшуновой, опубликованную в «Этнографическом обозрении». Вот и все. Между тем этот историк религий, наиболее известный ученик и соотечественник великого Мирчи Элиаде, которому учитель доверил по завещанию право стать его литературным душеприказчиком, заслуживает особого внимания. Эмигрировав из Румынии в 70-х годах прошлого века, он, в конце концов, решил связать себя с Чикагским университетом, где работал и великий Элиаде. К моменту встречи со знаменитым соотечественником Кулиану уже был вполне сформировавшимся ученым. Поэтому, попав под обаяние мастера ему удалось сохранить значительную оригинальность мысли. Конечно, под влиянием такой сильной фигуры было бы сложно сделать, не будь Кулиану сам личностью очень сильной и не обладай он собственным видением того, что и как следует исследовать историку религий, не будь у него собственной, оригинальной концепции и особой приоритетной области исследований, которую сам Элиаде затрагивал лишь по касательной …

Штудии Кулиану, посвящены как правило Западу и западной традиции. Кажется, следуя в этом направлении, он старался уравновесить своего учителя, занимавшегося в основном Азией и «примитивными» народностями. О тех областях религиозной жизни, которые всего интересовали Кулиану лучше всего скажут названия написанных им книг: «Дерево гнозиса: гностическая мифология от раннего христианства до современного нигилизма», «Вне этого мира: путешествия в другие миры от Гильгамеша до Альберта Эйнштейна», «Дуалистические гнозисы Запада», «Эрос и магия в эпоху Возрождения. 1484», «Опыты экстаза. Экстаз, вознесение и рассказы визионеров от эллинизма до средневековья», «Религия и власть» и др.. Опыты экстаза и выхода в иные миры, гностицизм, религиозный дуализм и сама проблема дуализма в религиозном сознании, проблемы духовного измерения власти, отдельные западные религиозно-философские системы, оккультизм и теневая сторона западной традиции, генезис того социального и философского явления, который получил наименование Модерна, сам путь Запада, рассмотренный с точки зрения историка религий стали приоритетной темой исследований Кулиану.

Великолепная эрудиция, использование самых редких источников, оригинальные концепции сочетались, как утверждает ряд исследований и с практической деятельностью. Кулиану был, как сообщает в своей книге «Эрос, магия и смерть профессора Кулиану» исследователь его творчества Тед Энтон, был вхож в ряд западных оккультных организаций, сам проводил со студентами различные магические сеансы, предписывая им отбросить неверие в исследуемые феномены магии и религии, рассказывал на научных конференциях о действенности магии. Судя по написанному им, он искренне верил в мудрость древних и стремился с помощью аппарата науки пронукнуть в самую сердцевину феноменов религии и религиозного сознания, но приближение к порогу этих тайн во все времена было делом опасным.

Либеральная общественность поспешила обвинить в смерти ученого румынских крайне правых и даже не существовавшую уже 2 года службу безопасности Секуритате, о которых Кулиану отзывался крайне нелестно. Постепенно эта более чем сомнительная версия с очень натянутой мотивацией стала чуть ли основной. Действительно, в плане критики как коммунистов, так и сменившего их режима Илиеску Кулиану ничем не выделялся среди других румынских диссидентов. То же самое можно сказать и о его жесткой позиции в отношение «Железной гвардии» и националистических предпочтений юности своего учителя Мирчи Элиаде. И тут он ничем особым от других либералов-эмигрантов или оппозиционеров в самой Румынии не отличался. Зачем нужно было убивать именно его? Да и так ли уж были страшны спецслужбы погружавшейся в хаос нищеты, коррупции, в дрязги внутренних конфликтов восточноевропейской страны? Могла ли это сделать организация, от которой к 1991 году осталось лишь имя, перенятое группами активной, но плохо организованной националистической молодежи, да кучка дряхлых стариков «первого призыва», мирно коротавших век в Испании и Аргентине?

Слишком неправдоподобна эта версия. Кулиану могли убить за политику, но политику совсем другого рода. Настоящая политика всегда там, где и настоящая философия, а именно религиозным и философским генезисом современного Запада и занимался злополучный ученый. Понять, кто мог быть заинтересован в смерти Кулиану мы можем, если вспомним еще одно событие, связанное на этот раз с его учителем..

Именно в тот момент, когда Мирча Элиаде в написании своей многотомной «Истории религиозных идей» дошел до периода, описывающего возникновение Современности, Модерна и религиозное развитие западной цивилизации с XVI до наших дней, в его доме в Чикаго в 1984 году случился пожар, уничтоживший значительную часть источников и редких документов по этому периоду. Так и не оправившись от колоссальной утраты, Элиаде умер через два года, не доведя последнее дело своей жизни до конца. Через 5 лет оборвалась и жизнь его ученика, занимавшегося как раз этой проблематикой.

Кулиану в течение всей жизни тайную и явную религиозную историю Запада. Нет сомнения, что знал он очень много, и возможно, как казалось кому-то, слишком много. Поэтому те, кто не согласен с либеральной версией причин убийства Кулиану предлагают обратиться к его научному наследию. Вряд ли мы сразу найдем то самое, скорее всего ученому просто не дали этого сказать, но почувствовать ту опасную черту, к которой приблизился исследователь, мы скорее всего сможем. Пример этому – исследование следующей темы: Великий манипулятор: власть и магия

«De vinculis in genere»

В своей книге «Эрос и магия в эпоху Возрождения», Кулиану, обращаясь к творчеству Джордано Бруно, знаменитого ученого и мага XV века приоткрывает одну из тайн формирования того типа общества, что основоположник ситуационизма, один из идеологов весны 1968 года, левый нонконформист Ги Дебор назвал «обществом спектакля, концепцию «Великого Манипулятора».

Историк религий исследует книгу «De vinculis in genere” Кулиану отмечает, что по своему значению эта темная работа превосходит многие известнейшие труды по политической и социальной теории не только того времени, но и современности. По своему цинизму и откровенности она сравнима лишь с «Князем» Маккиавелли. Но если фигура «Князя», политического авантюриста, суверенного, ни от кого ни зависящего главы государства, как отмечает Кулиану, в современном мире находится на грани исчезновения, то фигура мага, стоящая в центре концепции Бруно, является прототипом безличных систем масс-медиа, механизмов по промыванию мозгов, которые осуществляют темный (оккультный) контроль над массами в западном мире. Название труда Бруно «De vinculis in genere” переводится как «о связях в общем», и направлен он на магическую манипуляцию отдельными индивидами и массами, на установлением механизмов дистанционного контроля над людьми, вне иерархических конструкций принуждения и наказания прямой власти.

Понятие связей «vinculis» выбрано Бруно не случайно. Кулиану отмечает, что здесь Джордано Бруно является во многом продолжателем другого неоплатоника эпохи Возрождения Марсилио Фиччино и доводит до логического, хотя и неожиданного конца аналогию магии и Эроса, проводимую основателем Платоновской академии во Флоренции. Для Фиччино, как и для Бруно, любая магия основана на Эросе, в том числе то, что может быть названо магией социальной или политической. Кроме того, между магией и эротическим влечением есть инструментальная схожесть, маг как и влюбленный, отмечает автор, выстраивает вокруг интересующего его объекта сети, ловушки, искусство любви или обольщения структурно схоже с задачей мага. Фичино активно использует в отношении магии и любовной игры термины «rete» – сеть, а также такие слова как illex, illecebra, esca, означающие капкан, ловушку, силки, приманку.

Задача мага – выстроить сеть, связать, добиться своего непрямым действием. Это и предлагает Бруно в исследуемом нам трактате. Выдвигаемая Бруно модель состоит из манипулируемых индивидов или массы и мага или Великого Манипулятора, активно использующего сети и ловушки и прочие инструменты «связывания». Важнейшей предпосылкой существования такой системы является знание человеческих желаний, Бруно отмечает, что операции такого плана требуют субтильности, задачей манипулятора является не прямое оболванивание или пропаганда, но создание иллюзии удовлетворения человеческих желаний и потребностей, из-за этого он должен знать и предвидеть эти потребности и желания, ожидания общества. Иначе не возможно установление связи между индивидом и манипулятором, «связывание».

Петру Кулиану так характеризует описываемую им систему «очевидно, что эротическая магия Бруно нацелена на то, чтобы позволить манипулятору контролировать изолированных индивидов и массы. Фундаментальной ее предпосылкой является существование инструмента манипуляции и таким инструментом является Эрос в самом его общем виде – то, что мы любим». Джордано Бруно сводит все человеческие аффекты, все чувства, как низменные, так и возвышенные к любви, так тщеславие является любовью к чести, жадность – к богатству, зависть, любовью к себе, которая не выносит равенства и даже превосходства другого, ненависть, которая особенно выделяется Бруно в качестве инструмента контроля, также является любовью, правда с отрицательным знаком. Наиболее успешная манипуляция, отмечает Бруно, осуществима, если удается разжечь в манипулируемых любовь к себе, Philautia, эгоизм. В исследуемой работе встречается такая характеристика любви как «связь самая возвышенная, самая общая и самая важная». В магических формулах, используемых книге Бруно призывается «великий демон» (Daemon Magnus), но именно так называли любовь итальянские неоплатоники (первым это выражение применил Фиччино в комментариях к «Пиру» Платона).

Магическое воздействие на общество, использующее человеческие страсти, результирующие в любовь, осуществляется манипулятором через непрямой контакт (virtualem seu potentialem), а именно, через использование зрительных образов и звуков (универсальные оккультные инструменты), для установления контроля над видимым и слышимым. Через эти второстепенные ворота, манипулятор, может подойти к своей главной цели, называемой porta et praecipuus aditus «главными воротами» и vinculum vinculorum «связью связей» – фантазии. Необходимо иметь ввиду, что под фантазией в Средневековье понимали в соответствии с учением Аристотеля аппарат воображения выполняющий функцию посредника между телом и душой, чувствами и интеллектом. «Под именем фантазии или внутреннего смысла, он трансформирует показания пяти чувств в фантазмы, образы, которые только и может понимать душа». Аппарат воображения является, переводчиком переводя с языка чувств на язык фантазмов и наоборот.
Фантазмы и фантазия обладают преимуществом над миром видимых явлений и ощущений точно так же как душа обладает преимуществом над телом. Интересно, что к такому же выводу пришла школа социологии воображения Жильбера Дюрана, французского социолога XX века, который выдвинул и обосновал социологическую теорию, согласно которой все важнейшие элементы социального предопределены специфическими типами и режимами работы воображения, его символическими структурами и архетипами.

Именно образы, возникающие в аппарате воображения имеют преобладающее значение для осуществления манипуляции. Душа говорит на языке фантазмов, значит для контроля над ней необходим контроль над ее воображением. При понимании того, что существует связь между универсальной пневмой, особой материей, образующей аппарат воображения и локальной и использовании мощи Эроса, который является силой, осуществляющей связь в этой субстанции возможно управление отдельными сознаниями путем вбрасывания вызывающих ту или иную реакцию образов, фантазмов, поскольку в большинстве случаев не человек управляет своим воображением, но оно управляет им.

Выводом трактата Джордано Бруно является то, что все манипулируемо, любовь, как сила, пронизывающая мир является единственно возможным инструментом манипулятивной магии, а управление воображением посредством аудио-визуальных образов формой осуществления данного управления, связи. Манипулятор плетет сети связей, основанных на аффектах, между собой и между различными людьми, заставляя их таким образом действовать согласно его воле, а сам как паук находится в центре сформированных им сети связей и взаимодействий. Особенно важно то, что с точки зрения Бруно манипулятор должен быть абсолютно индифферентен любому внешнему воздействию, а значит любой форме любви, включая любовь к добру и правде или ко злу.

Великий Манипулятор и современность

Традиционная, классическая, платоническая схема устройства государства, характерная для государств Древности и Средневековья напоминает пирамиду. Власть в нем организована в соответствии с лестницей иерархии достоинств сверху вниз и осуществляется по схеме «приказание-повиновение». Именно против этой авторитарной и даже тоталитарной диктатуры идей во имя идеалов свободы, равенства и братства восстало Новое Время. Социальный мир, выстраиваемый вокруг Великого Манипулятора, – иной, он организован по принципу сети связей вокруг анонимного мага, который осуществляет не прямую, но косвенную власть, негласный контроль, путем подчинения воображения. Он не ведет прямой пропаганды, но путем создания иллюзии удовлетворения ожиданий и искусного управления человеческими чувствами подчиняет область их фантазии. Для Великого Манипулятора важно, чтобы люди оставались подвержены страстям, а общество состояло не из людей, причастных общему делу, но из разрозненных эгоистов и эгоистичных групп и группок. Не иерархия, но сеть, не подчинение, но контроль, не общее дело, но эгоизм, не устремленность к божественному, но голая чувственность или индифферентность.

Так ли секулярен современный мир? Достаточно сравнить описываемую Кулиану концепцию с современным, окружающим нас обществом, чтобы увидеть поразительные сходства. Да, власть осуществляется именно за счет контроля над воображением, да это общество именно сетевое, и не случайно сейчас концепт сетевого общества, практически стал общеупотребимым, не только в специфической научной среде. Удивительно, но используются те же самые корни, что и в магическом трактате Джордано Бруно..
В современном мире контроль над воображением осуществляется с помощью аудиовизуальных средств, телевидения, кино, виртуальной реальности интернета и компьютерных игр, торчащих на каждом шагу реклам, с помощью миллионов образов. Современное общество – это общество, где царствует культ эгоизма и чувственного удовлетворения, и да, в нем стимулируется, возгоняются и используются в первую очередь именно сексуальные энергии, общество пронизано чувственностью, кричащей о себе и устанавливающей самою себя в качестве социальной нормы. Это необъяснимое бешенство, торжество растления духа и плоти, тотальное переключение внимания именно на эту сторону жизни в рамках концепции Джордано Бруно получает рациональное и достаточно логичное объяснение.

Современное общество с полным на то основание может быть названо обществом магическим или обществом Великого Манипулятора, если мы соотнесем положения и выводы из работы Джордано Бруно и данные современной социологии, да и просто обыденные наблюдения окружающей нас социальной реальности. Случайное совпадение? Иоанн Петру Кулиану, говорит: возможно, хотя скорее всего прямая связь между нынешним положением дел и работой Джордано Бруно наличествует. Возможно работа Бруно лишь сигнал симптом общего направления движения западного духа, но никто не отменял и того факта, что к его персоне, как к философу и магу традиционно было приковано внимание всех оккультистских организаций Запада, претендующих на высшее знание, а значит, и на власть. Джордано Бруно был важнейшим участником того процесса, который исследовательница истории и религиозной философии Возрождения Ф. Йейтс назвала «Розенкрейцеровским Просвещением», которое создало предпосылки и в какой-то степени переросло в Просвещение XVIII века, в Американскую и Французскую революцию и создание совершенно нового общества, буржуазно-капиталистического, современного и внешне секулярного, покончившего со Старым Режимом и прежними формами духовной власти, где на смену освященной Церковью священной иерархии, пришла власть невидимого глобального центра силы, «Великого Манипулятора».

Часть 2. Псы Актеона

Манипуляция

Тайна смерти великого историка религий Иоанна Петру Кулиану, похоже, так никогда и не будет разгадана. Тайна жизни, впрочем, тоже. По сути, не так уж важно, кто именно явился исполнителем убийства, прошедшие 20 лет бесплодных поисков не дают никакого шанса, что в ближайшем будущем будут найдены те, кто отдавал приказ. Одной из характеристик «Великого Манипулятора» как его описал сам Кулиану, была анонимность.

Анонимность убийства оставляет лишь простор для догадок, предположений, обвинений и упреков, служит прекрасной площадкой для разжигания страстей, а значит и для манипуляции. Может всему виной сложное стечение обстоятельств? Может заинтересованность Кулиану в последние годы жизни странностями т.н. румынской революции 1989 г., и свержением Чаушеску, в которых он, при всей нелюбви к коммунистическому диктатору видел организованный внешними силами (в том числе и лауреатом Нобелевки Горбачевым) переворот? Или вовлеченность в румынскую политику того времени? Есть сведения, что он был связан и с монархическими кругами в собственной стране, где в начале 90х подумывали и о реставрации монархии, благо последний король был еще жив, династия сохранялась, и Кулиану прочили, чуть ли не на должность премьер-министра. Эта история обрастает все большими слухами, но даже и эти возможные причины отсылают нас к той инстанции, как всегда анонимной, что стояла за кровавыми событиями декабря 1989 года. Тогда центрально-европейский режим национал-сталинистского типа, полностью освободившийся от всех долгов перед мировыми финансовыми центрами, тесно сотрудничавший с Ливией и Ираном, подумывавший вместе с ними о создании особого банка помощи развивающимся странам, имевший собственную ядерную программу, был смещен в результате хорошо подготовленной «революции». Мир увидел одну из первых цветных революций, только она не была, в отличие от последующих, бескровной.
Безудержному впадению в конспирологию весьма способствуют и еще одно странное обстоятельство смерти ученого. Сразу же после убийства на его рабочем столе в университете Чикаго были найдены три ореха, как выяснилось, привезенные из Румынии, с дерева, которое росло в саду его дома. В 1984 году он как-то сказал одному из знакомых, Андрею Оиштяну, что приблизился к очень рискованным темам, которые представляли собой «настоящие зыбучие пески». Именно тогда (и год публикации книги является, в том числе отсылкой к Оруэллу) вышла в свет его работа «Эрос и магия в эпоху Возрождения. 1484» с главой о Великом Манипуляторе.

Язык творения

Но не только недовольство «мироправителей тьмы века сего» служит причиной, по которой настоящее знание всегда опасно. О. Гошунова передает интересную деталь, весьма важную для понимания Кулиану. Речь идет о его рассказе «Язык творения», в которой главный герой, ученый, и в нем мы узнаем самого автора, становится обладателем уникальной музыкальной шкатулки, « которой заключен код языка, на котором говорил Бог, т.е. – языка творения». Ученый становится объектом преследования и наконец, дабы не быть убитым, как предыдущие владельцы шкатулки, оставляет ее. Один из излюбленных мотивов Иоанна Петру Кулиану – опасность знания. Оно опасно само по себе, а не только потому, что за голову того, кто покушается на обладанием им, всегда идет охота. Это знание иного рода, не нагромождение банальностей академической науки, сравнимое с бесполезным и гордым строительством Вавилонской башни, сколько не строй ее, до третьего неба, которого достиг апостол Павел без всяких кирпичей и стремянок, не доберешься, но полет, прорыв, вознесение «вторжение в иной мир», или точнее, его вторжение в человека.
Кулиану любил обращаться к наследию Джордано Бруно, называя этого итальянского монаха едва ли не самым выдающимся и самым великим магом и посвященным Возрождения. Причудливым образом линии судьбы обоих оказались на удивление схожи. Думается, что вне внимания Кулиану это обстоятельство не прошло. И тот и другой два великолепно образованных эрудита, считались выдающимися учеными своего времени, обладали феноменальной памятью, в своей жизни были обречены на скитания по чужим землям, обоих интересовала схожая проблематика и тип знания, тот самый «язык творения», за обоими тянулась слава не только ученых, но и оккультистов, наконец, оба они погибли трагически, с той, впрочем, разницей, что судьи Бруно, оказались благороднее дав своей жертве право на защиту на судебном процессе. И того и другого по смерти пытались и пытаются причислить к борцам за демократию и прогресс, не замечая ни откровенного элитаризма обоих, ни отвергавшего прогресс платонического строя мысли Джордано Бруно, ни глубокой критики современного Запада и пренебрежительного отношения к идее прогресса со стороны Кулиану.
Главное в их судьбе – осознание опасности знания и самого феномена познания, трагический финал в котором предрешен изначально. Но так ли он трагичен? Кулиану обращается к этому очень важному и для себя и для понимания интеллектуального состояния Запада вопросу, исследуя сонет Джордано Бруно, посвященный метаморфозе Актеона.

Блестящее рассмотрение этого сюжета дал Е.В. Головин, мы лишь рассмотрим интерпретации Кулиану и Бруно. Итак, сюжет мифа в общих чертах таков, охотник Актеон, сын бога Аристея становится свидетелем купания богини Артемиды (или Дианы), обнаженная богиня превращает его в оленя, Актеон растерзан собственными охотничьими псами. В интерпретации Бруно этот сюжет объясняет процесс трансформации познающего субъекта, который сливается с объектом познания в процессе инициатического выхода за рамки, поставленные его собственным интеллектом, Преследующий становится преследуемым, охотник добычей.
Наш рацио, то, что мы называем разумом, стремится именно ухватить, разделить, проанализировать то, что жаждет познать в этом он подобен охотнику. Именно такое познание, которое по своей сути есть власть, насилие, расчленение, омертвление, овеществление живого мира – основа современной западной технической цивилизации. Техника – есть сущность знания после Реформации, Теодор, Адорно характеризуя репрессивный характер когнитивных стратегий Модерна, отмечал, что «Просвещение относится к вещам точно так же, как диктатор к людям». Но до Реформации на Западе знали и два других типа познания. Для понимания символизма повествования об Актеоне, нужно рассказать об обоих.

Numquam sine phan-tasmate intelligit anima

Первое– это познание путем обращения к «фантазмам», или познание фантасмагорическое. Представление о нем появилось в средневековой рецепции Аристотеля. В платонизме была проведена четкая граница между душой и телом, однако осталась проблема их коммуникации между собой, проблема передачи чувственного зания, ощущений, например, душе и наоборот. В средневековом европейском аристотелизме проблема этого дуализма, а заодно и вытекающего из него дуализма объекта и субъекта познания была решена следующим образом. Между душой и телом помещался особый аппарат, составленный из той же материи «духа», («пневмы»), их которой состоят и звезды, и выполняющий функцию посредника души в отношениях с телом. Этот механизм, пишет Кулиану, «дает необходимые условия разрешения конфликта между телесным и внетелесным: он настолько субтилен, что приближается к нематериальной природе души, и все таки материален, а значит ,как таковой может входить в контакт с материальным чувственным миром». Без этой астральной пневмы, замечает ученый, по представлениям Средневековья и Возрождения душа и тело ничего не знали бы друг о друге и были бы слепы в том, что не касается их непосредственной области. Под именем фантазии, или внутреннего чувства сообщения пяти чувств трансформируются в фантазмы, внутренние образы, которые воспринимает душа. «Процесс познания был возможен только в такой степени, в которой как чувственные данные, как и сигналы бессмертной души трансформировались в фантазмы, образы, проецировавшийся на внутренний экран сердца».
Переводчик Аристотеля и друг Фомы Аквинского Вильгельм фон Моербеке передает пассаж относящийся к гносеологической роли фантазма следующим образом: Numquam sine phan-tasmate intelligit anima. «Душа ничего не понимает вне фантазмов. Развитое Фомой Аквинским такое понимание фантазии и фантазмов закрепилось в среде европейского интеллектуализма. Между чувственным и миром и миром души помещался sensus interior или sensus comun, внутренний или общий смысл, внутренние чувства, позже это понятие выродится в «здравый смысл» европейского обывателя) или mundis imaginalis, мир воображения. Именно с оперированием в этом мире были во многом связаны «науки» Возрождения, в том числе магия, этот мир был субстанционально общим для всех людей (отсюда sensus comun), потому работа в нем позволяла выходить за пределы индивидуального человеческого состояния. С оперированием фантазмами было связано «искусство памяти» (например мнемотехники Дж. Камилло или Дж. Бруно).
Одна из главных научных заслуг И.П. Кулиану – это расшифровка ренессансной культуры как культуры фантастической, культуры воображения. Эта культура «обращала особое внимание на фантазмы, порожденные «внутренними чувствами» и довела до совершенства человеческие способности активного оперирования фантазмами. Была создана настоящая диалектика эроса, в которой фантазмы, которые сначала противились «внутреннему чувству», превращались затем в объект произвольной манипуляции. По-настоящему верили в силу фантазмов, которые транслировались аппаратом фантазии манипулятора реципиенту. Верили и в то, что «внутреннее чувства» является главным местом манифестации сверхъестественных сил – богов и демонов». Карты этого мира, если бы их можно было составить по мотивам многочисленных трактатов, были бы наполнены многочисленными символическими фигурами, архетипическими образами, находившимися друг с другом в сложных взаимоотношениях.
Современному человеку даже трудно представить эту область, этот мир и его правила, после Реформации, отвергнувшей фантастическую культуру Ренессанса. Заново воображение как особое внелогическое пространство человеческого сознания в почти средневековом смысле было реабилитировано лишь середине XX века Жильбером Дюраном на основе разработок семинара «Эранос» в котором участвовали такие выдающиеся ученые как К.Г. Юнг, К. Кереньи, Р. Отто, М. Элиаде, М. Бубер, П. Радин, А. Корбен и др. Его социология воображения, как и юнгианская аналитическая психология, оперирует именно надиндивидуальными структурами, архетипами бессознательного Юнга или мифологическим структурами. Описание дюрановского имажинэра практически тождественно реконструкции «mundis imaginalis» у Кулиану, так как французский термин «имажинер» означает и «воображение как способность, и то, что воображается, и того, кто воображает и сам процесс воображения как функцию и нечто, что является общим и предшествует и тому, и другому, и третьему». Социология воображения показывает как подсознательные «мифические» структуры воображения фундируют рациональные структуры социальной реальности. Мир фантазмов Возрождения и Средневековья и имажинэр Дюрана как гносеологические конструкты, оперирующие с одной и той же реальностью, наполнены схожими архитипическими мифологическими фигурами, там есть свой порядок, свой смысл и своя организация, свои законы, впрочем, иные, чем законы рационального мышления. Живопись, поэззия и философия становятся частями одного целого, в том, что касается фантастического, имагинативного (то есть относящегося к миру воображения, имажинэру) познания. В трактате Sigillus sigillorum, Bruno пишет «в то время как интеллект обладает природой фантазии, философ должен управляь фантазмами, быть великим художником духа. Разве не говорит Аристотель, что понимать – значит наблюдать фантазмы».

Актеон

Именно на этом плане, в этом пространстве работает «Великий Манупулятор» Джорджано Бруно. Но есть возможность выйти и за его сферы, к чистому познанию, начинается же этот путь в пространстве воображения, где ориентирами служат символический фигуры из мифа об Актеоне. Метаморфоза Актеона понимается как удар молнией, уничтожение интеллекта, переход с одной экзистенциальной позиции на другую, символизируемый в образе расчленения. Так заканчивается жизнь в мире слепом, чувственном и фантастическом и начинается новая жизнь. Бруно пишет, комментируя свой сонет об Актеоне: «Невозможно видеть Солнце, космического Апполона, абсолютный свет в высшей и завершенной форме. Но все же возможно видеть его тень, его Диану, мир, космос, природу, которая в вещах, которая есть свет в темноте материи… немногие направляются к источнику Дианы. Многие довольствуются тем, что охотятся на диких животных, менее значительных… Актеонов, тех, кто имел счастье встретить обнаженную Диану, и влюбиться в нее в такой степени, чтобы претерпеть трансформацию из охотника в добычу, очень мало… В любой другой охоте, объектом которой служат отдельные вещи, охотник их схватывает, поглощает в меру своего разума, в то время как превращенный в космический и божественный объект охоты, он открывается такому познанию, которое его поглощает, впитывает, интегрирует в себя. Из обычного, цивилизованного, принадлежащего обществу человека он становится диким как олень и житель пустыни, … живет в горных гротах, которые не принадлежат искусственной памяти». Т.о, происходит выход за переделы мира фантазии, мира воображения, субъект поглощается объектом познания и больше не видит каждую вещь в отдельности, но становится причастен к их сути, видит мир как единое целое, он видит «Амфитрейю, источник всех чисел, всех видов, любого разума, которая есть монада – настоящая сущность каждой вещи». Но он не может видеть ее в абсолютном ее совершенстве, и потому видит ее производное, другую монаду, Диану. Он впервые познает вещи такими, какие они есть, вне категорий рацио и вне посредничества фантазмов.
Важно отметить, что в этой трансгрессивной операции, в которой адепт становится «мертвым в жизни», то есть преодолевшим уровень человеческого существования, Диана – есть лишь «мнемоническая статуя», символический объект в пространстве воображения. Никоим образом все вышесказанное нельзя переносить хотя бы и в символическом смысле на какую-либо земную женщину, ибо есть и другие, совсем не дианические аспекты женственности, увлечение которыми способно привести к совсем иному поглощению (ситуация хорошо описанная в «Ангеле западного окна» Майринка). Итак на материале сонета об Актеоне и комментариев к нему Джордано Бруно Иоанн Кулиану демонстрирует два абсолютно неизвестных современному человечеству метода познания, причем, если о сверимагинативном он еще слышало или читало о нем в книгах того же Майринка, то о имагинативном, находящемся в мире воображения – нет.

Лунная Королева

Если ночное измерение Дианы – это Луна, то интересно проследить, как проецируется этот образ на политическую плоскость. Философия, в том числе оккультная, всегда имела политическое измерение, а будучи платоником Бруно, как и многие его современники, высоко ставил роль философа в государстве. Впрочем, даже тот же Майринк уже дает нам ответ, правда он вдохновляется образом другого мага, Джона Ди. В политической сфере, утверждает И.П. Кулиану, проекцией мифа Дианы выступает современница Джордано Бруно Елизавета Английская.

Здесь довольно много совпадений. Во-первых, Елизавета – «королева-девственница», как и Диана», во-вторых, характер ее правления и преобразований в Англии ее воинственный и жесткий нрав под стать античной богине, в третьих, при Елизавете Англия становится великой морской державой, более того происходит колоссальный цивилизационный сдвиг, Англия превращается в талассократию, становится геополитическим антиподом континентальной Европы. В этом смысле символизм или воплощение в исторической фигуре Елизаветы мифа Дианы, сопряженного у Бруно с фигурой Амфитрейи, подтверждается тем, что в древнегреческой мифологии нимфа Амфитрея приобретает статус богини после того, как становится женой бога океана Посейдона. Более того фундаментальное различие между Британией и Европой подчеркивает Джордано Бруно как отмечает И.П. Кулиану, символизмом якобы онтологического различия между представительницами прекрасного пола Британии и континента. Бруно пишет о том, что все существа женского пола на Британских островах суть не женщины, а нимфы.
Свои работы, касающиеся мифологической фигуры Дианы, Джордано Бруно пишет именно в Англии, когда образ Дианы становится не только мифологическим, но политическим символом. В том семантическом пучке, который связан с герметическом мифе Дианы, историческим развертыванием которого было для Бруно, Джона Ди и для поэтов и окультистов из поэтического школы «Scool of Night» правление Елизаветы Первой, очень важной составляющей нужно считать идею Империи. Кулиану отмечает «Бруно фататичный приверженец имперской идеи становится в Лондоне адептом темного культа богини Дианы, который для него впрочем, вскоре приобретает и метафизическое измерение», чего, как Кулиану отмечает, не хватало его знакомым и компаньонам по культу сэру Уолтеру Рэйли и ученику Джона Ди Джорджу Чапмэну. Если солнце зачастую выступало символом папства в средневековой Европе, то символом Империи была луна. Впрочем, применительно к британской монархии лунный символизм может иметь куда более зловещее значение, если вспомнить Грасе д-Орсе…

Чуть ранее прибытия Бруно в Англию была написана работа Джона Ди «Пределы Британской империи», в которой знаменитый ученый, алхимик и герметист предлагал план английской морской экспансии, целью которой выступало достижение мирового господства и создание альтернативного континентальной Европе имперского священного порядка. План этот, как показала история, Англия постаралась выполнить.
Итак, определенные круги и на континенте и на островах, принадлежавшие к единой трансъевропейской сети, увлекавшиеся оккультизмом и герметической философией, внесли решающий вклад в идеологию и символическое содержание в создание, и развертывание мифа Британской Империи. Стоит ли удивляться, после того, как мы отметили, какое внимание уделялось в Возрождение сфере воображения, что именно в этом пространстве была проделана основная работа. Миф об особой, противостоящей континентальной христианской (а ведь там была уже Священная Римская Империя, претендовавшая на универсальность, то есть статус единственной в христианском мире) империи, империи лунной богини Дианы со своей метафизикой и конкретным политическим проектом был развернут сначала именно в пространстве воображения и лишь за тем манифестировался в грубой материальной реальности. Но что еще более удивительно, этот миф был Британией прожит. Оказалось, что фантазмы, вызванные к жизни гениями Бруно и Ди, имеют первоочередное значение.

Опасное знание

Знание действительно – штука опасная. Опасно знать религиозную и оккультную подоплеку современной цивилизации, роль темных культов и метафизических доктрин и их соотнесение со сферой политического. Не менее опасно движение по магическому пути, намеченному Бруно, по пути познания сущности всех вещей мира через собственную трансформацию, а не оперирование понятиями или образами. Вместо Дианы можно попасть в ничтожащие объятья Кибелы как чуть не случилось с главным героем «Ангела Западного окна» Майринка, потомком и манифестацией елизаветинского мага Джона Ди. Наконец, не опасен ли сам момент, опыт разрыва? И куда все же дошли адепты британского культа Дианы XVI века?

Кажется, это было так давно, и какое может иметь значение для нас в XXI веке? Но если, как писал Уайтхед «вся наша философия есть лишь заметки на полях Платона», то, по мнению Кулиану, все интеллектуальное содержание модерна в том или ином виде развертывание мысли авторов XVI-XVII веков. В сфере политики, например, к «Великому манипулятору» и идее» Британской и наследовавшей ей Американской империи» стоит добавить идеи немецкого автора XVII века Иоганна Рудольфа Глаубера, призывавшего в целях достижения всеобщего мира в Европе, создать единую немецкую монархию, которая бы военными и технологическими средствами достигла бы мирового господства. Этот замечательный Глаубер первый предлагает применять химическое оружие и более того создавать закрытые группы инженеров и ученых, задачей которых являлось бы постоянное совершенствование вооружений, так чтобы основные сражения велись не на поле боя, а в научных лабораториях.
Что-то не то, слишком современно… Да, да именно современно, никакой ренессансной магии, никакой фантазии, только голая техническая рациональность. Культура фантазмов и воображения, магическая культура Ренессанса была сметена огненным смерчем Реформации и Контрреформации. Под предлогом в одном случае движения к истокам, к изначальному христианству, а в другом защиты католического учения произошел процесс, который Кулиану назвал «цензурой воображения» или точнее «цензурой имажинэра». Из достаточно изученной области он стал совершенной «Terra incognita», работа с воображением прекратилась, а сам духовный настрой эпохи, нормы и ценности Реформации не могли не оказать искажающего воздействия (хотя бы и по принципу от противного) на тех, кто в закрытых группах на свой страх и риск продолжал дело ренессансных магов.
Современная западная цивилизация, подводит итог Кулиану, «во всей своей полноте есть продукт Реформации, Реформации, которая лишившись своего религиозного содержания, все же сохранила формы. В теоретическом плане, грандиозная цензура воображения привела к созданию точных наук и современной технологии. В практическом плане она привела к появлению современных институтов. В плане же психосоциальном явилась причиной всех наших (западных) хронических нервозов, возникших благодаря односторонней ориентации реформированной цивилизации, принципиальному отказу от имажинэра. Мы живем в секуляризованном аппендиксе Реформации».

Символом этой технической цивилизации стала трагическая фигура доктора Фауста, воспетая О. Шпенглером как архетип европейского человека и центральный миф Запада. Но задающая условия интерпретации современная структура мифа Фауста как показывает Кулиану, отмечая в нем переплетение раннехристианских, гностических, германских народных сюжетов и семантических линий, есть порождение критики Ренессансной культуры со стороны Реформации. Фауст стал знаковым символом именно в Реформацию как олицетворение ренессансного мага, философа и герметика, человека имагинативной культуры. С исчезновением понимания этой культуры он превратился в застывшее отражение в кривом зеркале, некачественный фотоснимок давно умершего субъекта. Фауст с его жаждой знания есть тень Реформации, ее антипод и ее порождение, в котором тоска по запрещенному и неизвестному знанию по миру фантазмов компенсируется неутомимой жаждой деятельности, поиском знания практического. Фаустианский человек как архетип, по своей сути есть трагический симулякр, копия без оригинала, брошенное в уничтожающую его бездну этой же бездной порожденное и столь же нигилистичное существо. Результатом его неутомимого практицизма и построения технической цивилизации стала медленная духовная и демографическая смерть западной цивилизации. Псы Актеона, псы познания обратились, чтобы растерзать своих хозяев, превратившихся в животных. Миф взял свое.
Судьба Запада – нигилизм, согласен Кулиану с Хайдеггером и для того, чтобы понять смысл этого нигилизма и его значение для других ветвей человечества, он обращается к ещё одному важнейшему мифу Запада – гностическому. Но об этом в следующий раз.

Источник: Часть 1, Часть 2

Публикация на Тelegra.ph 1

Публикация на Тelegra.ph 2