Аes_si. Полная реконструкция женской наготы в античности: к вопросу о "римском бикини" (+18)

Можно с полной уверенностью утверждать, что в большинстве стандартных ситуаций античные женщины (в отличие от женщин евро-американского Модерна), не скрывали область промежности каким-либо иным способом, кроме того комплекта общепринятой тканой одежды, который присутствовал (либо отсутствовал) на их телах в этих ситуациях. Проще говоря, в таких ситуациях никакие “трусы” не надевались.

[Немецкая гравюра 16 века на банный сюжет, изображающая женщину в реалистической манере, без подражания антикам (см. далее)]

К таким ситуациям достоверно, по многочисленным источникам, относятся:

1. Нахождение в общественных пространствах
2. Участие в празднествах и пирах
3. Нахождение в домашних покоях
4. Участие в театральных постановках
5. Участие в религиозных ритуалах
6. Участие в беговых состязаниях
7. Посещение бань и купален
8. Купания в открытых водоемах
9. Отдых на природе
10.Участие в охоте
11.Акробатические представления

Мы подробно рассмотрим каждую из них, если она уже не была рассмотрена нами прежде.

Нахождение в общественных пространствах

За пределами дома в публичном контексте античные женщины всегда были более (Афины, Рим, ионические полисы) или менее (Спарта, Этрурия и др.) одеты. И в подавляющем большинстве “уличных” сценариев на свободной женщине кроме нижней одежды (хитон, туника) присутствовал как минимум еще один предмет верхней одежды.

Тех, однако, случаев, когда лица женского пола находились в общественном пространстве в одной только нижней одежде, было вполне достаточно, чтобы убедиться в отсутствии у них нижнего белья в современном понимании.

Так, в “Лисистрате” Аристофана (411 г. до н.э.) содержится несколько чрезвычайно иллюстративных для данного вопроса сцен. Хотя в аттической комедии женщин изображали мужчины, профессор Джеффри Хендерсон, исследовавший оригинальную постановку “Лисистраты”, сообщает, что костюмы, которые использовались героями и хористами в спектакле – это именно те одежды, которые их женские прототипы надевали в повседневной жизни, то есть хитон и гиматий. Женский пол изображался прикрепленными к одежде мужчин-актеров бюстом и женскими гениталиями.

По сюжету “Лисистраты”, на перепалку со стариками женщины являются в одних коротких хитонах. Происходит следующий диалог:

Предводительница женщин:

– Так ногой ударю в бок!

Предводитель стариков:

– Все откроешь, берегись!

Предводительница женщин

– И пускай! Хоть я стара,
Не увидишь ты волос:
Гладко все и чисто все,
Выжжено на свечке.

(перевод А.Пиотровского)

При всем огромном уважении к Пиотровскому, поэтический перевод допускает известную поливариантность. У перевода Пиотровского имеются две крупные проблемы: во-первых, он не смешит, а во-вторых, недостаточно погружает современного читателя в культурный контекст произведения, как мы это уже видели при анализе диалога Лисистраты и Лампито.

Возьмем, к примеру следующий английский перевод:

Woman

– Learn what kicks my legs can make

Man

– Raise then up, and you’ll expose

Woman

– Nay, you’ll see there, I engage,
All is well kept despite my age,
And tended smooth enough to slip
From any adversary’s grip.

То есть,

// – Узнаешь, на какие пинки способны мои ноги

– Задерешь их и (все) покажешь

– Нет, увидишь ты там, я гарантирую это, что “все” содержится в полном порядке, несмотря на мой возраст, и достаточно гладко выделано, чтобы ускользнуть от хватки любого соперника. //

(Перевод наш)

Преимуществом такого перевода является контекстуальная отсылка к античному атлетизму вообще и к (маргинальному для аттических греков) женскому атлетизму в частности. Действительно, в “Диалогах гетер” Лукиана Самосатского (II в. н.э.) активная лесбиянка Мегилла, в доказательство свой половой роли разгорячившись […] тело показала обритое совсем, как у самых мужественных атлетов.

Таким образом, реплика старой женщины обретает как минимум двойной комизм: во-первых, женщина, так и не показав свою вульву, рассказывает о ней всë, демонстрируя отсутствие стыдливости, что служит цели возбуждения мужчины, а во-вторых, она как-бы приравнивает себя к “самому мужественному из атлетов”, занимает активную, “мужскую” позицию, тем самым атакуя мужественность собеседника, ответив (как ей кажется) достойно на разоблачение им ее физической слабости и половой уязвимости. Две противоположные модели поведения, доведенные до крайности (подкупающий своей прямотой вариант женского соблазнения и карикатурная маскулинность) соединяются и сталкиваются в одной саморазоблачительно-дигнитативной реплике, что и производит сильный комический эффект.

Не менее интересен и прозаический английский перевод этого фрагмента:

Kallyki

What about if I kicked your legs and smashed them to little bits?

Philourgos

You’d be lifting your leg too high and showing your cunt, if you tried that.

Kallyki

Ha! You won’t be seeing much down there. We older ladies like to exfoliate. I’ve shaved off all of mine last night, by the light of the oil lamp.

То есть,

// Каллики

– Что если я пну тебя по ногам и разобью их в кровь?

Филург

– Если ты попытаешься сделать это, ты задерешь ноги слишком высоко и покажешь свою п**ду.

Каллики

– Ха! Ты не увидишь там внизу слишком многого. Мы, женщины постарше, любим избавляться от растительности. Я еще ночью выжгла там все огнем масляной лампы. //

(Перевод наш)

Наконец, наш собственный современный эквиритмический рифмованный перевод:

// Каллики

– Щас как дам тебе под зад!

Филург

– Бойся, выпадет п**да

Каллики

– Ну и пусть, валяй, глазей
Хоть тебя я постарей
Снизу я гладка как мрамор
Хочешь – ставь меня в музей. //

Суммируя: из текста Аристофана прямо следует, что женщины в Афинах и Спарте на улице носили хитон на голое тело. Более короткий спартанский хитон мог при некоторых обстоятельствах (в танце, драке и т.п.) приводить к экспозиции вульвы (а хитониск и тем более эксомида приводили к ней нормативно).

Наконец, открыть на всеобщее обозрение лобковые волосы, кажется, означало для эллинки совершить куда более грубое действие, чем “сверкнуть” гладким лобком. Первое было “чем-то”, второе же, особенно с учетом низкой посадки вульвы у женщин древности – было в общем-то “ничем”, а в ряде публичных контекстов (модном, сценическом, спортивном и др., см. далее) и вовсе оборачивалось в полную нормативность, как у древних египтянок. Интересно, что эта эллинизированная эстетика низа прямо противоположна убеждениям, скажем, современных японцев.

Первопричина всего этого – в господстве античного эстетического идеала тела молодого атлета над любым другим телом. Натурализм противоречил бы “аэродинамизму” античного канона, а депиляция области гениталий для обоих полов, напротив, считалась приближением к атлетическому идеалу, то есть к идеалу мужественности, который ассоциировался с борцами палестры.

Именно отсюда происходит идеальная гладкость низа античных статуй Венеры, на долгое время ставшая, в результате прискорбного новоевропейского карго-культа, источником эстетики женской наготы для Нового Времени, начиная с итало-французского изобразительного канона XVII века. До его победы, в произведениях т.н. Северного Возрождения, вульва свободно изображалась, поскольку северные художники ориентировались еще на живых современниц, а не на антики с территории Италии (которые на тот момент до Северной Европы еще не доходили).

[Немецкая гравюра 16 века на популярный сюжет “Песочные часы”, изображающая женщину в реалистической манере, без подражания антикам]

Участие в празднествах и пирах

В Афинах замужние женщины, как известно, не могли присутствовать на пирах. Гетеры же присутствовали там в хитонах, от которых могли избавляться. Профессиональные музыкантки всегда присутствовали на греческих пирах нагими или одетыми в прозрачные хитоны, в чем хорошо заметен след египетских традиций:

/ В это время пришли флейтистки, певицы и какие-то родосские арфистки; по-моему, они были нагие, но другие гости говорили, что на них были хитоны. / (Афиней, “Пир мудрецов”)

Полная нагота флейтисток на пирах подтверждается и множеством независимых изобразительных и скульптурных источников. Ничто не указывает на то, что ими использовались какие-либо виды набедренников:

В “Диалогах гетер” Лукиана встречается важная для нашей темы строка:

/ Однажды… на виду у всех пировавших… (гетера) начала бесстыдно сбрасывать с себя одежды /

Но в более точном английском переводе речь идет о том, что гетера не “сбрасывала одежды”, а только задрала подол хитона. Демонстрация ягодиц была подражанием Афродите Каллипиге (то есть Афродите-с-Красивым Задом) и превратилась в парадигматический “номер” у гетер, практиковавшийся на протяжении столетий и нашедший свое регулярное отражение в античной живописи:

Само собой, ни о каких набедренниках речи здесь не идет.

Тот же Лукиан сообщает, что на пиру

/ Таис, поднявшись, стала плясать первая, высоко обнажая свои ноги, как будто у нее одной они красивы. /

Однако, будучи одетой в хитон, невозможно плясать, “высоко обнажив ноги”, не рискуя обнажить также ягодицы или вульву.

Таким образом, грубоватый “флирт телом”, которого практически не знала новоевропейская культура, а американская заново изобрела лишь в XX веке, был неотъемлимой частью поведения незамужних женщин на античных пирах.

Гетеры даже высшего класса фактически материально зависели от своих сексуальных партнеров, поэтому самым отчаянным образом конкурировали за мужской интерес, о чем подробно и пишет Лукиан.

Интересно, что спустя почти 1000 лет то же поведение на византийских пирах демонстрировала будущая императрица Феодора, которая, по сообщению Прокопия Кесарийского

/ явилась в дом одного из знатных лиц во время пирушки и на виду у всех пировавших, поднявшись на переднюю часть ложа, там, где находились их ноги, начала бесстыдно сбрасывать с себя одежды, не считая зазорным демонстрировать свою распущенность… /

(Прокопий Кесарийский, “Тайная история”)

Вероятнее всего под (достаточно скандальным для VI в. н.э.) “сбрасыванием одежд” здесь также имеются в виду всего лишь манипуляции с одеждой с целью как можно сильнее открыть нижнюю часть тела.

Свободное отношение Феодоры к собственной наготе ( / У этой женщины не было ни капли стыда, и никто никогда не видел ее смущенной /… ) и воспроизведение ею древнейшего ритуального паттерна подражания “Прекраснозадой Венере”) позволяет с уверенностью говорить о том, что во времена Юстиниана восточно-римские обычаи, связанные с рекреационной сферой, носили еще полностью античный, классический характер, а реакция Прокопия на совершенно нормативные для классической античности явления как на нечто экстраординарное и, кроме того, упоминания о “ритуальной нечистоте” Феодоры выдают в нем представителя совершенно иной, семитизированной ментальности, тесно связанной с магическим мышлением, и глубокую невротизацию на сексуально-магической почве.

И действительно: Прокопий был ориентальным провинциалом, уроженцем древнего самаритянского города, расположенного на территории современного Израиля. Эта новая ментальность активно проникала в культурные центры восточно-римских провинций с III века н.э., но в Константинополе даже еще и в VI в. мы наблюдаем ситуацию мультикультурности и двоеверия, открытый конфликт тенденций без намеков на какой-либо состоявшийся синтез.

“Феномен” Феодоры как попросту ретро-нормативный мы еще рассмотрим далее.

В Спарте частные пиры долгое время не проводились, а на коллективных трапезах женщины сидели за отдельными столами, что вообще не накладывало каких-либо ограничений на их костюм. Более чем вероятно, что молодые спартанки и жительницы других малых полисов (особенно островных) пировали в своем кругу полностью нагими. По крайней мере, именно так поступили обитательницы острова Корфу – подруги принцессы Навсикаи, относившиеся к племени феаков.

Как видим, этос женской наготы в античности не был связан с происхождением народа, ведь спартанцы это “дорийцы из дорийцев”, а феаки, вероятно, были эллинизированным минойским реликтом. Таким образом, все спекуляции на эту тему, связанные со “священным матриархатом” и “вторжением индо-европейцев” следует отбросить. С другой стороны, заметна некоторая положительная связь убиквитности женской наготы и провинциальности, слабой вовлеченности в жизнь основных экономических центров того времени и, следовательно, слабой подверженности ближневосточным культурным влияниям.

У этрусков на пирах замужние женщины присутствовали в одежде, которая сводилась к длинной тунике-платью и плащу. Эти этрусские кроеные и шитые платья, опередившие свое время на сотни лет, в отличие от одежд эллинистических культур сильно облегали фигуру, и на сохранившихся статуэтках, изображающих этрусских матрон, хорошо видно, что под платьями у них нет ничего, кроме них самих. То, что все вокруг об этом были максимально осведомлены, совершенно не причиняло им каких-либо неудобств (как ранее и замужним египтянкам Нового Царства).

Следует отметить, что замужество в Этрурии отнюдь не “маскировало” женскую сексуальность, как это происходило в республиканском Риме и (до самого последнего времени) в ареале евро-американских культур. Хорошо известно свидетельство о госте этрусской замужней пары, который был вынужден ожидать в прихожей, когда хозяин и хозяйка дома завершат сексуальную активность в своей спальне, при этом раб-дворецкий время от времени сообщал нетерпеливому гостю о том, чем именно занята пара в данный момент, называя все своими словами.

Живо представьте себя на месте этого гостя, и вы почувствуете всю пропасть, отделяющую постхристианскую постсовременность от античного мира. Как тебе такое, Калифорния? Заметим также, что речь здесь идет не о низших, деклассированных стратах общества (среди которых подобное возможно и в нашем мире), а о домовладельцах, землевладельцах и рабовладельцах, приглашающих клиентов. Речь здесь не идет даже о некой якобы альтернативной для античного мира культуре этрусков, якобы “отошедшей от мейнстрима”, поскольку, что именно является мейнстримом для античного Средиземноморья, было определено “задним числом” по факту геополитического доминирования Аттики, а затем Рима.

Домашние же рабыни в этрусском мире, в отличие от греческого, ходили полностью нагими, как в Древнем Египте Нового Царства:

/ Тимей же пишет в первой книге “Истории”, что у них (тирренцев) за пирами прислуживают нагие невольницы, еще не достигшие совершеннолетия. /

(Афиней, “Пир мудрецов”)

У римлян замужние женщины посещали пиры в обычной римской закрытой одежде, под которой они носили только бандаж груди. Что же касается фестивалей, то некоторые из них сопровождались нормативным обнажением, которое в ряде случаев распространялось на матрон, однако эта ситуация относится к категории публичных ритуалов, а краткий обзор женской наготы на пирах на этом завершен.

Нахождение в домашних покоях

[Афродита в тапках. Зеркало. Поздний эллинизм.]

Греческое жилище было разделено по половозрастным критериям подобно жилищам исламских цивилизаций. Во внутренних помещениях дома, предназначенных для женщин (в т.н. гинекее) античные женщины в летнее время находились чаще всего в нижней одежде, т.е. в хитонах и туниках, которые выполняли, как уже неоднократно было сказано, функции комплекса нижнего белья, о чем снова недвусмысленно свидетельствует “Лисистрата”:

/ Когда сидеть мы будем надушенные,
В коротеньких рубашечках в прошивочку,
С открытой шейкой, грудкой, с щелкой выбритой… /

Под “коротенькими рубашечками” имеются в виду хитониски (“хитончики”), нижний край которых доходил самое большее до середины бедра. Английский перевод содержит дополнительную информацию:

/ All we have to do is idly sit indoors
With smooth roses powdered on our cheeks,
Our bodies burning naked through the folds
Of shining Amorgos’ silk, and meet the men
With our dear Venus-plats plucked trim and neat. /

То есть,

// Все, что нам нужно делать – сидеть без дела в помещении С розовой пудрой на щеках
Наши нагие тела будут пылать под складками
Сверкающего аморгосского шелка, и встречать мужчин
Нашими дорогими холмами Венеры, аккуратно выщипанными. //

Упоминание шелка переводчиком здесь является анахронизмом. В действительности, речь идет об изделиях из льна.

Так, Ганс Лихт в своем труде “Сексуальная жизнь в Древней Греции” пишет:

/ Лучший лен произрастал на острове Аморгос, поэтому и одежда, сделанная из него, получила название “аморгина”. Ткань, из него изготовленная, была чрезвычайно тонка и прозрачна и поэтому пользовалась особым успехом у красивых женщин. /

Публицист Лина Гианнару в заметке о флоре о. Аморгос также сообщает:

/ Считается, что греческий остров Аморгос был назван в честь аморгиса, редкого вида льна, который растет на его скалистых склонах и использовался для производства нитей, из которых в античности изготавливали туники. /

Мы имеем вполне определенное представление о том, как могли выглядеть эти “коротенькие рубашечки в прошивочку”, полученное на основании анализа раскрашенных статуй:

/ Что касается костюма, то сплошь покрывался краской только один хитониск, причем это явление можно наблюдать только на статуях, где хитониск почти сплошь закрыт гиматионом. В этих случаях он синий с красными украшениями у ворота и на нижнем борту. /

(П.Гиро, “Частная и общественная жизнь греков”, гл. XIV)

Интересно, что, хотя античная женщина в домашней обстановке могла, конечно, находиться и вовсе без одежды, она даже не помышляла о том, чтобы остаться там без обуви: имеются изображения гетер в помещении, на которых нет ничего, кроме практически обязательных полусапожек:

[Без тапок по дому не ходить!]

Это объясняется тем, что в толстостенных античных жилищах часто было холоднее, чем на улице, причем основное ощущение холода исходило от каменного или мозаичного пола. Сергей Карпюк в в 18-м выпуске проекта “Родина слонов”, посвященном климату и климатической адаптации в античности, упоминает об этом обстоятельстве. Тела гетер, в отличие от тел замужних женщин, были достаточно закалены женским атлетизмом, в который те были интенсивно вовлечены (о чем здесь было уже подробно написано), чтобы не озябнуть, но ступни, как известно, являются “проводниками” простудных заболеваний, а цена такого заболевания в античном мире была намного выше современной. Вероятно по той же причине (а вовсе не из-за инсинуируемого им фут-фетишизма) деревенские чувашки в домашнем быту часто оставались обнаженными, но не снимали сапог, как свидетельствует о том П. Якобий.

[Сцена родов на женской половине дома с римского барельефа. Редкий случай, когда античная женщина изображена без обуви. Однако справа мы видим жаровню.]

В этрусских жилищах гинекея не было, общение полов в границах дома происходило свободно, как в Древнем Египте. При этом именно этруски изобрели вестибюль, то есть помещение для одевания, которое у самих этрусков, впрочем, было никаким не помещением, а крыльцом или верандой перед входом в дом. Само название “вестибюль” (от глагола vestio – одеваться, связь же с богиней Вестой является не более чем контаминацией) недвусмысленно указывает на то, что жители дома, следуя на улицу, некогда попадали туда без одежды, а, следовательно, находились без одежды дома.

И действительно, произведения этрусского искусства, прежде всего знаменитные бронзовые зеркала, изображают сцены совместной социализации обнаженных людей обоих полов (как правило эпических героев и героинь). Зеркала эти были в некотором смысле массовой продукцией и чаще всего изготовлялись греками в греческих же колониях на юге Италии, но по этрусским заказам, и сюжеты изображенных на них обнаженных (но всегда в обуви!) смешанных “тусовок” являются уникальными в своем роде, поскольку греки никогда не изображали ничего подобного для самих себя. Совместное нахождение женщин и мужчин без одежды как нечто само собой разумеющееся в этрусском мире, подтверждается и греческими информантами.

[Крутая тусовка (Александр, Елена, Крисида и Ахилл). Прорисовка с типичного этрусского бронзового зеркала. Наверху, если присмотреться, хорошо видны стропила. При этом все присутствующие обуты.]

Все это легко объяснить: комплекс этрусского женского костюма не подразумевал хитона по греческому образцу. Его развитие шло по совершенно другому сценарию, близкому скорее к египетскому или ближневосточному: основу этрусского женского костюма составляло кроеное длинное платье с рукавами, тесно облегавшее фигуру, на которое накидывался плащ по типу пончо. Такая одежда очень эффектна на улице, но неудобна в помещении, особенно во время домашних хлопот (ближайшим современным аналогом здесь может быть вечернее платье), поэтому у этрусских женщин фактически не было альтернативы домашней наготе. В процессе романизации этрусков данный стиль отошел в прошлое, среди женщин получила распространение свободная римская туника до щиколоток, а вестибюль стал внутренним помещением римского дома, предназначенным прежде всего для облачения мужчины в тогу.