Александр Богданов. «Красная звезда»

истреблении всего ее человечества. Я говорю об истреблении всего ее человечества, потому что мы не можем даже сделать исключения для его социалистического авангарда. Нет, во-первых, никакой технической возможности среди всеобщего уничтожения выделить этот авангард среди остальных масс, незначительную долю которых он представляет. И, во-вторых, если бы нам удалось сохранить социалистов, они сами начали бы потом с нами ожесточенную, беспощадную войну, жертвуя в ней собою до полного истребления, потому что они никогда не могли бы примириться с убийством сотен миллионов людей, им подобных и с ними связанных многими, часто очень тесными жизненными связями. В столкновениях двух миров здесь нет компромисса. Мы должны выбирать. И я говорю: мы можем выбирать только одно. Высшей жизнью нельзя жертвовать ради низшей. Среди земных людей не найдется и нескольких миллионов, сознательно стремящихся к действительно человеческому типу жизни. Ради этих зародышевых людей мы не можем отказаться от возможности зарождения и развития десятков, может быть, сотен миллионов существ нашего мира - людей в несравненно более полном значении этого слова. И не будет жестокости в наших действиях, потому что мы сумеем выполнить это истребление с гораздо меньшими страданиями для них, чем они сами постоянно причиняют друг другу. Мировая жизнь едина. И для нее будет не потерей, а приобретением, если на Земле вместо ее еще далекого полуварварского социализма развернется теперь же _наш_ социализм, жизнь несравненно более гармоничная в ее непрерывном, беспредельном развитии. (После речи Стэрни наступает сначала глубокая тишина. Ее прерывает Мэнни, предлагая высказаться тем, кто держится противоположного взгляда. Слово берет Нэтти.)

8. НЭТТИ

   - "Мировая жизнь едина" - это сказал Стэрни. И что же он предложил нам?
   Уничтожить, навеки истребить целый своеобразный тип  этой  жизни,  тип,
которого потом мы никогда уже не можем ни восстановить, ни заменить.
   Сотни миллионов лет жила  прекрасная  планета,  жила  своей,  особенной
жизнью, не  такой,  как  другие...  И  вот  из  ее  могучих  стихий  стало
организовываться сознание; поднимаясь в жестокой и трудной борьбе с низших
ступеней на высшие, оно наконец приняло близкие, родные  нам  человеческие
формы. Но эти формы не те, что у нас: в них отразилась  и  сосредоточилась
история иной природы, иной борьбы; под ними скрыта иная стихийность, в них
заключаются иные противоречия, иные возможности развития.  Настала  эпоха,
когда впервые может осуществиться соединение  двух  великих  линий  жизни.
Сколько нового многообразия, какая высшая гармония  должна  возникнуть  из
этого сочетания! И нам говорят: мировая жизнь едина, поэтому нам  надо  не
объединять, а... разрушать ее.
   Когда Стэрни указывал, насколько человечество Земли, его  история,  его
нравы, его психология непохожи на наши,  он  опровергал  свою  идею  почти
лучше, чем я могу это сделать. Если бы они были совершенно похожи  на  нас
во всем, кроме ступени развития, если бы  они  были  тем,  чем  были  наши
предки  в  эпоху  нашего  капитализма,  тогда  со  Стэрни  можно  было  бы
согласиться: низшей ступенью стоит пожертвовать ради высшей, слабыми  ради
сильных. Но земные люди не таковы, они не только  ниже  и  слабее  нас  по
культуре - они иные, чем мы, и потому, устраняя их, мы их  не  заместим  в
мировом развитии, мы только механически заполним собою ту пустоту, которую
создадим в царстве форм жизни.
   Не в  варварстве,  не  в  жестокости  земной  культуры  заключается  ее
действительное различие от нашей. Варварство и  жестокость  -  это  только
преходящие проявления той  общей  расточительности  в  процессе  развития,
которою отличается вся жизнь Земли. Там борьба за существование энергичнее
и напряженнее, природа непрерывно создает гораздо больше форм, но  гораздо
больше их и погибает жертвами развития. И это не может быть иначе,  потому
что от источника жизни - Солнца - Земля в целом получает лучистой  энергии
в  восемь  раз  больше,  чем  наша  планета.  Оттого  там  рассеивается  и
разбрасывается так много жизни, оттого в разнообразии  ее  форм  возникает
так много противоречий и так мучительно сложен и полон крушений весь  путь
их примирения. В царстве растений и животных  миллионы  видов  ожесточенно
боролись и быстро вытесняли друг друга,  участвуя  своей  жизнью  и  своей
смертью  в  выработке  новых,  более  законченных  и  гармоничных,   более
синтетических типов. Так было и в царстве человека.
   Наша история, если ее сравнить с историей земного человечества, кажется
удивительно простой, свободной от блужданий и правильной до схематичности.
Спокойно и  непрерывно  происходило  накопление  элементов  социализма,  -
исчезали  мелкие  собственники,   поднимался   со   ступени   на   ступень
пролетариат;  все  это  происходило  без  колебаний  и  толчков,  на  всем
протяжении планеты, объединенной  в  связное  политическое  целое.  Велась
борьба, но люди кое-как понимали друг  друга;  пролетариат  не  заглядывал
далеко вперед, но и буржуазия не  была  утопична  в  своей  реакционности;
различные  эпохи  и  общественные  формации  не  перемешивались  до  такой
степени, как это происходит на Земле, где в высококапиталистической стране
возможна  иногда  феодальная  реакция,  и   многочисленное   крестьянство,
отстающее по своей культуре на целый исторический период, часто служит для
высших классов орудием подавления пролетариата. Ровным и гладким путем  мы
пришли несколько поколений тому назад к такому  общественному  устройству,
которое освобождает и объединяет все силы социального развития.
   Не такова была дорога, по которой шли наши земные братья, -  тернистая,
с множеством поворотов и перерывов. Немногие из нас знают, и никто из  нас
не в  силах  себе  ясно  представить,  до  какого  безумия  было  доведено
искусства мучить людей у  самых  культурных  народов  Земли  в  идейных  и
политических  организациях  господства  высших  классов  -  в   церкви   и
государстве. И что же в результате? Замедлилось развитие? Нет, мы не имеем
основания утверждать этого,  потому  что  первые  стадии  капитализма,  до
зарождения  пролетарского  социалистического  сознания,   протекли   среди
путаницы и жестокой борьбы различных формаций не медленнее, а быстрее, чем
у нас, - в постепенных и более спокойных переходах. Но самая  суровость  и
беспощадность борьбы породила в борцах такой  подъем  энергии  и  страсти,
такую силу героизма и мученичества, каких не знала более умеренная и менее
трагичная борьба наших предков. И в этом земной тип жизни людей не ниже, а
выше нашего, хотя мы, старшие по культуре, стоим на гораздо более  высокой
ступени.
   Земное человечество раздроблено, его отдельные  расы  и  нации  глубоко
срослись со своими территориями, они говорят на разных языках, и  глубокое
непонимание друг друга проникает во все их жизненные отношения... Все  это
верно, и верно то, что общечеловеческое объединение,  которое  с  великими
трудностями пробивает себе дорогу через все эти границы, будет  достигнуто
нашими  земными  братьями  сравнительно  гораздо  позже,  чем  нами.   Это
дробление возникло из обширности земного мира,  богатства  и  разнообразия
его природы. Оно ведет к возникновению множества различных точек зрения  и
оттенков в понимании вселенной. Разве все это  ставит  Землю  и  ее  людей
ниже, а не выше нашего мира в аналогичные эпохи его истории?
   Даже механическое различие языков, на которых они  говорят,  во  многом
помогало развитию их мышления, освобождая понятие от грубой  власти  слов,
которыми они выражаются. Сравните  философию  земных  людей  с  философией
наших капиталистических предков. Философия Земли не только  разнообразнее,
но и тоньше, не только исходит из более сложного  материала,  но  в  своих
лучших школах и анализирует его глубже, вернее, устанавливая связь  фактов
и  понятий.  Конечно,  всякая  философия   есть   выражение   слабости   и
разрозненности познания, недостаточности научного  развития;  это  попытка
дать единую картину бытия, заполняя предложениями пробелы научного  опыта;
поэтому философия будет устранена на  Земле,  как  устранена  уже  у  нас,
монизмом наука. Но посмотрите, сколько предложений философии, созданной их
передовыми