Александр Богданов. «Красная звезда»

опускавший на палубу большой ящик, как будто застыл в своей позе, так же как и пассажир, указывающий ему что-то рукою. И все это было за две тысячи километров... Молодой марсианин, помощник Стэрни, вошел в комнату. Ему надо было произвести точное измерение пройденного этеронефом расстояния. Мы не хотели мешать ему в работе и прошли дальше, в "водяную" комнату. Там находился огромный резервуар с водой и большие аппараты для ее очищения. Множество труб проводили эту воду из резервуара по всему этеронефу. Далее шла "вычислительная" комната. Там стояли непонятные для меня машины со множеством циферблатов и стрелок. За самой большой машиной работал Стэрни. Из нее тянулась длинная лента, заключавшая, очевидно, результаты вычислений Стэрни; но знаки на ней, как и на всех циферблатах, были мне незнакомы. Мне не хотелось мешать Стэрни и вообще разговаривать с ним. Мы быстро прошли в последнее боковое отделение. Это была "кислородная" комната. В ней хранились запасы кислорода в виде 25 тонн бертолетовой соли, из которой можно было выделить по мере надобности 10 тысяч кубических метров кислорода: это количество достаточно для нескольких путешествий, подобных нашему. Тут же находились аппараты для разложения бертолетовой соли. Далее, там же хранились запасы барита и едкого кали для поглощения из воздуха углекислоты, а также запасы серного ангидрида для поглощения лишней влаги и летучего левкомаина - того физиологического яда, который выделяется при дыхании и который несравненно вреднее углекислоты. Этой комнатой заведовал доктор Нэтти. Затем мы вернулись в центральное машинное отделение и из него в небольшом подъемнике переправились прямо в самый верхний этаж этеронефа. Там центральную комнату занимала вторая обсерватория, во всем подобная нижней, но только с хрустальной оболочкой вверху, а не внизу, и с инструментами более крупных размеров. Из этой обсерватории видна была другая половина небесной сферы вместе с "планетой назначения". Марс сиял своим красноватым светом в стороне от зенита. Мэнни направил туда телескоп, и я отчетливо увидел знакомые мне по картам Скиапарелли очертания материков, морей и сети каналов. Мэнни фотографировал планету, и под микроскопом выступила детальная карта. Но я не мог ничего понять в ней без объяснений Мэнни: пятна городов, лесов и озер отличались одни от других неуловимыми и непонятными для меня частностями. - Как велико расстояние? - спросил я. - Сейчас сравнительно близкое - около ста миллионов километров. - А почему Марс не в зените купола? Мы, значит, летим не прямо к нему, а в сторону? - Да, и мы не можем иначе. Отправляясь с Земли, мы в силу инерции сохраняем, между прочим, скорость ее движения вокруг Солнца - 30 километров в секунду. Скорость же Марса всего 24 километра, и если бы летели по перпендикуляру между обеими орбитами, то мы ударились бы о поверхность Марса с остаточной боковой скоростью 6 километров в секунду. Это очень неудобно, и мы должны выбирать криволинейный путь, на котором уравновешивается и лишняя боковая скорость. - Как же велик в таком случае весь наш путь? - Около 160 миллионов километров, что потребует не менее двух с половиной месяцев. Если бы я не был математиком, эти цифры ничего не говорили бы моему сердцу. Но теперь они вызывали во мне ощущение, близкое к кошмару, и я поспешил уйти из астрономической комнаты. Шесть боковых отделений верхнего сегмента, окружавших кольцом обсерваторию, были совсем без окон, и их потолок, представлявший часть шаровой поверхности, наклонно опускался к самому полу. У потолка помещались большие резервуары "минус-материи", отталкивание которой должно было парализовать вес всего этеронефа. Средние этажи - третий и второй - были заняты общими залами, лабораториями отдельных членов экспедиции, их каютами, ваннами, библиотекой, гимнастической комнатой и т.д. Каюта Нэтти находилась рядом с моею.

7. ЛЮДИ

   Потеря тяжести все  больше  давала  себя  знать.  Возраставшее  чувство
легкости  перестало  быть   приятным.   К   нему   присоединился   элемент
неуверенности и какого-то смутного беспокойства. Я ушел в свою  комнату  и
лег на койку.
   Часа два спокойного положения и усиленных размышлений привели  к  тому,
что я незаметно заснул. Когда я проснулся, в моей комнате  у  стола  сидел
Нэтти. Я невольно  резким  движением  поднялся  с  постели  и,  как  будто
подброшенный чем-то кверху, ударился головой о потолок.
   - Когда весишь менее  двадцати  фунтов,  то  надо  быть  осторожнее,  -
добродушно-философским тоном заметил Нэтти.
   Он пришел ко мне со специальной целью дать все необходимые указания  на
случай той "морской болезни",  которая  уже  началась  у  меня  от  потери
тяжести. В каюте имелся особый сигнальный звонок в его комнату, которым  я
мог его всегда вызвать, если бы еще потребовалась его помощь.
   Я воспользовался случаем разговориться с юным доктором, -  меня  как-то
невольно влекло к этому симпатичному, очень ученому, но и  очень  веселому
мальчику. Я спросил его,  почему  случилось  так,  что  из  всей  компании
марсиан на этеронефе он один, кроме Мэнни, владеет моим родным языком.
   - Это очень просто, - объяснил он. - Когда мы искали человека, то Мэнни
выбрал себя и меня для вашей страны, и мы провели в ней больше года,  пока
нам не удалось покончить это дело с вами.
   - Значит, другие "искали человека" в других странах?
   - Конечно, среди всех главных народов Земли. Но, как Мэнни и предвидел,
найти его всего скорее удалось в вашей стране,  где  жизнь  идет  наиболее
энергично и ярко, где люди вынуждены все  больше  смотреть  вперед.  Найдя
человека, мы известили остальных; они собрались изо всех стран; и  вот  мы
едем.
   -  Что  вы,  собственно,  подразумеваете,   когда   говорите:   "искали
человека", "нашли человека"? Я понимаю, что дело шло о субъекте, пригодном
для известной роли, - Мэнни объяснил мне, какой именно. Мне  очень  лестно
видеть, что выбрали меня, но я хотел бы знать, чему я этим обязан.
   - В самых общих чертах я могу сказать вам это. Нам нужен был человек, в
натуре которого совмещалось бы как можно больше здоровья и  гибкости,  как
можно больше способности к разумному труду, как можно меньше чисто  личных
привязанностей на Земле, как можно меньше индивидуализма. Наши физиологи и
психологи полагали, что переход от условий жизни  вашего  общества,  резко
раздробленного   вечной   внутренней   борьбой,   к    условиям    нашего,
организованного, как вы сказали, социалистически, - что переход этот очень
тяжел и труден для отдельного человека и  требует  особенно  благоприятной
организации. Мэнни нашел, что вы подходите больше других.
   - И мнения Мэнни было для всех вас достаточно?
   - Да, мы вполне доверяем его оценке. Он -  человек  выдающейся  силы  и
ясности ума и ошибается очень редко. Он имеет больше опыта в  сношениях  с
земными людьми, чем кто-либо из нас; он первый начал эти сношения.
   - А кто открыл самый способ сообщения между планетами?
   - Это дело  многих,  а  не  одного.  "Минус-материя"  была  добыта  уже
несколько десятков лет тому назад. Но вначале ее удавалось получать только
в ничтожных количествах, и  понадобились  усилия  очень  многих  фабричных
коллегий,  чтобы  найти  и  развить  способы  ее  производства  в  больших
размерах.  Затем  понадобилось  усовершенствовать  технику   добывания   и
разложения радиирующих  материй,  чтобы  иметь  подходящий  двигатель  для
этеронефов. Это также требовало  массы  усилий.  Далее,  много  трудностей
вытекало из самих условий межпланетной среды,  с  ее  страшным  холодом  и
жгучими солнечными лучами, не смягченными воздушной оболочкой.  Вычисление
пути оказалось тоже делом  нелегким  и  подверженным  таким  погрешностям,
которых  не  предвидели  раньше.  Словом,  прежние  экспедиции  на   Землю
оканчивались гибелью всех участников, пока Мэнни не  удалось  организовать
первую успешную экспедицию. А теперь, пользуясь его методами, мы  проникли
недавно и на Венеру.
   - Но если так, то Мэнни настоящий великий человек, - сказал я.
   - Да, если вам нравится так называть  человека,  который  действительно
много и хорошо работал.
   - Я хотел сказать не это:  работать  много  и  хорошо  могут  и  вполне
обыкновенные